Отец приходил по субботам. Угрюмый, взъерошенный, с тёмными кругами под глазами. Он натягивал дежурную улыбку и говорил:

– Привет, малой. Ну, собирайся.

Тогда, в девяносто пятом, в моих мальчишеских глазах все взрослые были хмурые. Грустные, поломанные какие-то, словно брошенные игрушки, ставшие ненужными избалованному ребёнку.

Помню нашу соседку с первого этажа – тётю Машу. Её сына застрелили в бандитских разборках, и она с ума сошла после похорон. Каждый день сидела у подъезда, смотрела на дорогу, а как мимо проходил какой-нибудь парень, вскакивала, обнимала его, плакала, цеплялась за плечи.

– Лёша, Лёшенька, – шептала она сквозь слезы, а сама пыталась расцеловать прохожего, которого принимала за своего сына. – Живой! Знала, что живой!

Парень, ничего не понимая, отмахивался и ускорял шаг.

Один раз мать при мне оттаскивала тётю Машу от очередного «Лёши».

– Николаевна, не он это! Не он! – кричала мама ей прямо в ухо, словно надеялась, что соседка вдруг прозреет, а у самой слёзы растекались чёрными тонкими дорожками по щекам. – Успокойся! Успокойся, кому говорю!

Через неделю после того случая тётю Машу всё-таки в больницу забрали. Домой она больше не вернулась. Квартиру бабушка какая-то заняла. Хорошая такая бабуля, улыбчивая. Конфетами меня постоянно угощала.

Дядю Витю ещё помню с третьего этажа, его жена уехала в другой город в командировку и больше не вернулась. Дядя Витя всегда в тельняшке ходил и частушками разговаривал матерными. Весёлый мужик был. Правда, пил много и пьяный всегда лез в драку. В одной из них его и зарезали.

Мать с отцом тоже из-за бутылки развелась. Но батя тихо пил. Ночью. Пока никто не видел и не слышал его бурчание за жизнь. Мама говорила, что он с пустотой разговаривал на кухне, а жить с сумасшедшим она не хотела.

После развода я виделся с отцом только по субботам. Он приходил ровно в девять утра, и начинался обычный ритуал.

Мама стояла в коридоре, с огромными бигудями на голове, в растянутом халате и старых тапках. Она скрещивала руки на груди и язвительно цедила:

– Ой, а откуда это у нас такого красивого дяденьку занесло?

– Лар, хорош… – только отвечал отец, вздыхал и прятал руки, красные и потрескавшиеся от холода, за спину.

Мать доставала из кармана халата пачку сигарет с зажигалкой, закуривала. Они молчали. И это была самая болезненная тишина. Потом мама закатывала глаза от недовольства и, шаркая затёртыми тапками, уходила на кухню.

Почему-то я был уверен, что отец боится мать как огня. Не понимал тогда, что он просто сильно её любил. Папа вообще только с ней так робел, а вот с мужиками с работы был твёрд – профессия следователя обязывала. В органах к отцу относились с уважением. Начальник и сослуживцы между собой называли его «Коломбо». Раскрываемость у него была очень высокая, но вот на героя того детективного сериала, на мой взгляд, он был совсем не похож. Единственное, что отца с ним связывало, так это род деятельности и три первых буквы имени.

Коля – так звали моего отца.

***

Каждую папину субботу мы много гуляли, а потом шли в общагу. После развода родители продали дачу, и он купил себе комнату, а нам с мамой осталась квартира.

Комната была маленькая. В ней помещался только потёртый диван болотного цвета, стол и кресло-кровать. На столе меня всегда ждала коробка с шахматами, именно с неё начинался наш вечер.

– Думай, Паша, думай… – отец глазами указывал на фигуру, которой нужно сделать ход, и хитро улыбался.

А я обижался:

– Ну па, не подсказывай!

Это были лучшие моменты в моей жизни.

Ближе к ночи отец уходил на кухню и долго там сидел. Возвращался утром, когда я уже вставал. Не раздеваясь, он грузно падал на диван и крепко засыпал хмельным сном.

***

Странный случай произошёл в мой девятый день рождения. Мы сходили с отцом в кино, потом в кафе, и я, как обычно, остался в общаге. Проснулся глубокой ночью. Метнувшись из-под тёплого одеяла в туалет, я быстро сделал свои дела, и только собрался пойти в спальню, как услышал хриплый женский голос, доносящийся с кухни. Это точно была не мама. Я аккуратно подкрался к двери – к счастью, та была приоткрыта, – и сквозь небольшую щель увидел красивые женские руки. Тонкие длинные пальцы нервно комкали клеёнчатую скатерть.

– Ира, ты знаешь, сколько вас у меня? А я один! Я никуда не могу пойти, у меня же сын спит. От вахтёра сейчас нашим позвоню… – услышал я голос отца, он явно был не в духе.

– Ваш сын не спит, Николай Петрович, – тихо произнесла женщина.

Отец встал со стула, сделал пару шагов и резко распахнул дверь. Я вздрогнул, попятился к стене.

– Ой, здрасьте…

Чтобы получше разглядеть незнакомку, я вытянул шею, но отец перекрыл практически весь обзор, выставив руки в боки. Он перевёл непонимающий взгляд с меня на гостью:

– Этого ещё не хватало! Ну-ка пошли.

Схватив за руку, отец поволок меня в кровать.

– Папа, а это кто?

– Никто, – начал он уже более спокойно. – Давай, ложись спать. Спать, сынок…

Я почувствовал, что руки отца тряслись, когда он укрывал меня одеялом, а глаза нервно моргали. Тогда я даже подумать не мог из-за чего.

***

В следующую субботу отец меня не забрал. Мне было обидно, и от досады я рассказал матери про ночную гостью. Как же она кричала тогда, до сих пор помню.

«Родного сына? На бабу променять?! Ну скотина!»

Мать стояла в коридоре, трясла руками перед лицом, будто рассказывала этот вопиющий случай какой-то своей невидимой подруге. Подходила к зеркалу, поправляла чёлку и продолжала жаловаться на отца уже своему отражению.

Этим же вечером она позвонила отцу и надменным тоном сообщила, что больше меня к нему на ночь не отпустит. Он почему-то не сопротивлялся, словно и сам этого не хотел.

Отцовские субботы остались, но мы просто гуляли, ходили в кино и кафе, а вечером он отводил меня домой. Когда мне исполнилось десять, наши встречи совсем сошли на нет. Он говорил мне про постоянную занятость, а я слышал лишь про свою ненужность…

В девяносто восьмом отца не стало – сердце. Умер прямо на работе. В наследство мне досталась его угрюмость, замкнутость и комната в общежитии. Сначала мать её сдавала, но жильцы долго не задерживались. Продать комнату тоже не получалось, так и стояла она пустая все эти годы.

***

В две тысячи десятом я стал следователем Первого отделения милиции нашего города. В отделе убийств меня сразу узнали по фамилии отца.

– Мужики, знакомьтесь, Павел Ларионов – сын Коломбо. Будет работать с нами. Это Костя Шмелёв, – начальник отдела указал на длинного, конопатого парня лет тридцати пяти. – А это Дмитрий Иванович Диденко, он с твоим отцом десять лет в одном кабинете проработал.

– Хм, похож на батьку-то, – тепло улыбнулся Дмитрий Иванович, пожал мне руку и крепко обнял за плечи по-отцовски.

Так я постепенно влился в небольшой коллектив отдела по расследованию особо тяжких преступлений. Работу я свою любил, поэтому практически жил там. Мать постоянно ворчала: мол, зачем я пошёл по стопам отца, – но я чувствовал, что мне это нужно.

Как-то раз, когда я проработал в милиции уже более двух лет, в кабинет зашёл майор Диденко.

– Паша, – начал он, – смотри, что нашёл.

Дмитрий Иванович протянул мне потрёпанную бумажную папку.

– В архив сегодня ходил, а там в вещдоках папка эта. Как туда попала – непонятно. Твой отец это дело вёл. Посмотри по базе.

Я раскрыл папку. Взгляд застыл на снимке внутри. С чёрно-белой фотографии, прикреплённой к левому краю, на меня смотрела та самая Ира с папиной кухни.

Дмитрий Иванович заметил мою удивлённую реакцию:

– Всё в порядке?

– Да… – я демонстративно отложил папку на край стола. – Просто обознался. Потом гляну, сейчас некогда. Филимонов подбросил двух «подснежников», – выдал я первое, что пришло на ум.

Диденко ещё какое-то время провёл в кабинете, сделал несколько звонков и вышел.

Удостоверившись, что остался один, я начал бегло изучать дело:

«Морозова Ирина Вячеславовна…

1965 г.р.… 18 ножевых… Убийство произошло в ночь с 22 на 23 ноября 1995 года… Тело найдено… в 3 ч. 55 мин…»

«Стоп! – в висках застучало. – С двадцать второго на двадцать третье ноября… девяносто пятого года?!»

Я до боли сдавил ладонями голову:

«Это точно?»

Я никогда не забуду ту ночь, когда впервые увидел эту женщину на кухне отца, потому что двадцать второго ноября – мой день рождения.

Ничего не понимаю…

Что делала Морозова Ирина Вячеславовна в общаге отца в день убийства?

***

Дома я открыл бутылку коньяка и с жадностью отхлебнул прямо из горла. Папка с делом, которое вёл отец, лежала на кухонном столе. Со снимка Ирина Морозова смотрела прямо на меня.

– Странно всё это, – прошептал я. – Бред какой-то…

Взяв бутылку, я вскочил с дивана и, на ходу накинув куртку, вышел в подъезд.

На улице поймал попутку и назвал адрес общежития, в котором жил отец. Мелькающий за окном снег и пролетающие мимо панельные коробки перенесли меня мыслями в тот далёкий девяносто пятый.

***

Комната была всё такой же, как в моих детских воспоминаниях, только обои совсем пожелтели. Кресло-кровать прохудилось, диван отца и вовсе развалился. Шахматы лежали на шкафу.

От воспоминаний мне стало нехорошо. Грубая рука памяти перехватила шею и, нащупав тот самый огромный комок обиды, который опять встал в горле, начала сдавливать. Я рухнул в кресло. Бутылка коньяка во внутреннем кармане куртки упёрлась горлышком в грудь. Сделал три глотка, взял шахматы, покрытые слоем жёлто-серой пыли. Расставил фигуры на доске.

– Мои белые, бать, как всегда…

***

Во сне ко мне пришёл отец. Его лицо превращалось сначала в моё, потом приобретало черты Ирины Морозовой, потом и вовсе пропадало. Сверху на меня падали шахматные фигуры, рабочие папки с бумагами, а голос отца повторял:

– Думай, Паша, думай…

Тень его приблизилась вплотную и начала грубо трясти меня за плечо. Сильнее. Ещё сильнее. Пока я не проснулся.

Кое-как разлепив тяжёлые веки, я начал вглядываться в полумрак и увидел перед собой пацана лет двенадцати.

– Ты мне поможешь? – спросил он.

Я едва не свалился со стула, похоже, вчера уснул прямо перед шахматной доской. Я разглядывал парня мутными с похмелья глазами: тёмно-синие круги на впалых щеках, белая мятая пижама с чёрными разводами. Мокрая.

– Ты кто, малой? – едва смог выговорить я. В горле пересохло. Ужасно хотелось пить. – Ты как сюда попал?

Я, конечно, понимал, что мог забыть закрыть дверь, но в голове не укладывалась мысль, что какой-то непонятный паренёк ночью, в грязной пижаме появился из ниоткуда.

– Понимаете, – начал мяться малец, словно стесняясь, – меня убили вчера… – странный гость сказал это так легко, что я сначала не сразу понял, о чём он.

Но когда парень повернулся к окну, я увидел мокрое пятно тёмно-алого цвета на его спине. Вместо темени на голове у пацанёнка зияла огромная кровавая дыра.

– Что за херня!

Вскочив со стула, я помчался к входной двери, но, запутавшись в собственных ногах, с грохотом растянулся на полу.

– Паша! – женский голос ворвался в мои уши очередным детским воспоминанием.

Лёжа на холодном полу, я повернул голову и увидел её – Ирину Морозову. Она стояла в дверях комнаты отца и устало смотрела на меня.

– Пойдём, – тихо произнесла она и исчезла в дверном проёме.

Я встал и пошёл за ней. Зачем? Не знаю. Просто хотел понять: что, мать вашу, происходит?

Ирина сидела за столом на кухне, как тогда, в моём детстве, сложив свои красивые, белоснежные руки на коленях. Когда мой взгляд скользнул вверх, то застыл на её голубой кашемировой кофте, с огромным бурым пятном на груди и рваными дырами на ткани.

– Восемнадцать ножевых, — произнесла она, будто читая мои мысли. – Садись, сейчас всё расскажу.

Парень с пробитой головой сидел на подоконнике и спокойно играл в телефон, не обращая на нас внимания. Я осторожно опустился на табуретку напротив Ирины и судорожно начал отбивать по столу нервный ритм пальцами, стараясь не смотреть на неё.

– Твой отец… – начала Ирина. – Это всё он.

***

Я бездумно уставился на керамическую плитку над раковиной, но ощущал взгляд призраков, что решили побеседовать со мной этой ночью.

– Паш, предназначение есть у каждого, – начала Ирина. – Нужно просто это осознать и принять. Жить – это значит принимать решения, выбирать свою дорогу. Хотим мы этого или нет. Твоему отцу было сложно: он знал, что рискует отношениями с любимой женой и сыном, но…

Она замялась, а потом продолжила:

– Они начали приходить, когда ему было двадцать пять. Просили помощи. Тут любой рехнётся. Я его прекрасно понимаю, и тебя сейчас тоже. Но он выдержал. Помогал всем беспокойным душам, что искали справедливости, просили помочь в наказании их убийц.

– Я могу показать.

Парень слез с подоконника и подошёл ко мне.

– Что? – я посмотрел на него так, будто увидел впервые. Хмельной дурман ещё не спал с меня. Я пока не осознавал, что происходит. Но старался понять, чего от меня хотят.

– Говорю, могу показать, где я лежу.

В этот момент рвотный позыв заставил меня вскочить с табуретки. Я подлетел к раковине и опустошил желудок.

Умываясь из-под крана и глотая ледяную воду, я постепенно начинал понимать происходящее. Вот почему отец так испугался, когда я увидел эту женщину тогда, в девяносто пятом. Он понял, что я тоже их вижу. Вот почему отец перестал встречаться со мной: он надеялся, что так отведёт призраков от меня. Но у судьбы свои планы.

Я повернулся к Ирине.

– Твой отец не нашёл убийцу. – она с грустью посмотрела на меня. – Николай Семёнович долго работал над моим делом и уже напал на след. Если бы не сердце…

– А я знаю, кто это сделал со мной, – вдруг опять оживился призрак мальчишки. – Мой отчим. Ты поможешь мне?

Он улыбнулся, на секунду став похожим на обычного мальчишку. Живого.

– Постараюсь, – прошептал я и сел обратно за стол рядом с Ириной. – Как тебя зовут? – обратился я к мальчику.

– Миша Селиванов. Я живу… то есть жил на Московской. Дом пятнадцать. Меня ищут второй день. Отчим тоже ищет, то есть делает вид. А сам меня за гаражом закопал.

Я взял огрызок простого карандаша с полки и записал адрес и фамилию паренька на обрывке старой газеты, лежавшей на подоконнике.

– Понятно. Сегодня с группой поедем к тебе домой. Не переживай, твой отчим будет наказан.

– Спасибо, – щербатая улыбка растянулась на его бледном лице. – Тогда моя голова наконец-то перестанет болеть…

Я едва не задохнулся от злости и несправедливости. Как можно сделать такое с ребёнком? Два года в отделе расследования особо тяжких преступлений, а я до сих пор не привык.

– Так… – я перевёл взгляд на Ирину. – Мне нужны все детали вашего убийства. Ещё раз. Возобновлю дело. Восстановлю цепочку. Проверю все отпечатки, база же обновилась с того времени.

Она благодарно кивнула.

– Спасибо, Паш… Это он передаёт тебе. Спасибо…

Автор: Наташа Лебедевская
Оригинальная публикация ВК

Германия. 90-й год.

По перрону Бранденбургского вокзала гордо прохаживается Саня Малышев.
Небольшого роста, но ладный офицер, весь наглаженный, в шитой форме, блестящих сапогах и главное фуражке-аэродроме, так же шитой, особой гордости пехотинцев.

Я покупал мороженое в стороне и просто загляделся на него, приятно, что русский офицер так выглядит, эдакий франт – "голубая кровь, белая кость, золотой эполет" ))

С первой платформы трогается немецкая электричка, и вдруг, из окошка одного из вагонов вылетает яйцо и со всего размаху взрывается скользкими брызгами на Саниной фуражке.

Я в шоке, Саня в ещё большем. Смешанные чувства… Обида, злость, растерянность.
Как! За что?!
Электричка постепенно набирает ход, благополучно увозя трусливого гада...

И снова "вдруг" на перроне появляется новое действующее лицо: капрал, немецкий полицай, который просто взял свисток и засвистел вслед уходящей электричке…

- Ага, щас,- зло подумал я, вспомнив анекдот про прапорщика -"Поезд стой! Раз, два". Ну тупой немец! - и тут же вторично был раздавлен и обескуражен поведением паровоза. Тот просто взял и остановился!

- Твою ж мать,- произнёс Саня, обалдев от происходящего не менее меня, - Это что за нахуй??

-Bitte komm mit mir(пожалуйста,пройдёмте со мной), - полицай жестом приглашал нас пройти с ним по вагонам.
Саня, как лев раздул ноздри, пытаясь обогнать немца, но тот вежливо придержал его за рукав, предложил идти позади.

Я начал переживать, потому как немец, с нашей точки, зрения вёл себя неадекватно: он просто заходя в вагон что-то спрашивал у сидевших людей и не получив ответа проходил в следующий.

Электричка, нарушая педантичное немецкое расписание, продолжала стоять, мы проходили вагон за вагоном. Я уже окончательно понял, что так мы точно упустим гада.

Но вот войдя в последний вагон, полицай вновь бросил в пространство ту же фразу: "Gibt es hier einen Eindringling, der sich schlecht benimmt, indem er Eier aus der Kutsche wirft?“, видимо означавшую «есть ли тут нарушитель, который хулиганит, бросая яйца из вагона?». …

И тут мы с Саней окончательно выпали в осадок: Все немцы, что были в вагоне разом повернулись и показали пальцем на пацана лет 19-ти, что сжался в комок на угловом сиденье… Уже совсем не боевого вида. Куда там наглости.

Полицай молча надел на него наручники и повёл за собой, бросив окружающим: «Vielen dank, meine Damen und Herren». И что-то ещё о задержке.

Мы шли следом совершенно запутанные и уже не злые, - куда идём, как дальше?. Полицай изредка оглядывался, - идём ли мы за ними.

Заходим в туалет.
Полицай подводит арестованного "ганса" к умывальнику, берёт у Сани фуражку и передаёт этому придурку со словами, мол, давай стирай. Тот униженно стал смывать остатки яйца с фуражки. Затем полицай говорит ему, что за моральный ущерб он должен Сане 300 марок. Готов тот заплатить?

"Гансик" так же поспешно дрожащими руками добыл кошелёк, выудил деньги и передал тихо прибалдевшему Сане.

-Есть ли у вас претензии?- спросил полицай Саню, передавая ему чистую фуражку.

- Да, то есть, нет, конечно, нет,- Саня от восторженной благодарности даже слова путать стал.

- А ты, - полицай обратился к задержанному,- пойдёшь со мной в участок, разбираться дальше за задержку состава и срыв расписания…

Вот так мы по-разному живём.

Но, что до меня, так всё одно - дома на Родине лучше.

@из сети.

1990-й.
На волне объединений двух Германий стали поднимать головы неонацисты.

Иногда они просто мелко пакостили, забрасывая советские воинские части банками с пивом... Бросали наугад, на звуки шагов марширующих солдат. Если такая банка прилетит в человека - мало не покажется, независимо от места, в которое попадает. В лучшем случае обольёт пеной, так как при ударе об асфальт закрытые банки взрывались. Бойцы, правда, мгновенно научились эти банки мягко принимать и после втихую пили.

Иногда нацики пытались бить наших офицеров и их детей, но даже с последними у них нередко случались промахи, потому что стоило только на немецкой улице прозвучать "Наших бьют", то к источнику клича изо всех щелей вылазило, неизвестно где до этого ховавшихся или гулявших, братьёв, объединённые этим языком...

А если перевес у нациков был меньше чем один к двум - они просто позорно сбегали, в худшем случае их били даже наши школьники - старшеклассники. Последние даже удовольствие получали: я не раз замечал, как рядом с камуфлированными "наци" взад-вперёд прохаживались пара-тройка наших ребятишек с вызывающим видом и поведением, а ещё добрая часть караулила начало стычки где-нибудь за углом дома... А задиры перед носом у нациков рисовали красным баллончиком звёзды на заборе...

А вот иногда доходило и до открытых терактов. В таких случаях подключалось местное "Штази".

Как-то ночью был обстрелян пост с часовым второго караула.
Второй караул это, как правило, караул, охраняющий объекты за городом. Так вот, вдоль дороги общего пользования размещался один из постов, ограждённый двумя рядами колючей проволоки, а между рядами ходил часовой. Протяжённость части этого поста, идущего вдоль дороги была метров пятьсот.

Так вот ночью на дороге на большой скорости появился "Фольксваген-гольф", нацики выставили автоматный ствол в окно, и когда "гольф" поравнялся с началом поста, просто нажали на спусковой крючок, "вылив" весь рожок в одну длинную очередь.
Понятно, что огонь прицельным не был и часовой остался жив, но опасность была серьёзной.

Потом спустя ещё пару дней таким же образом была обстреляна казарма, выходившая окнами на дорогу, затем, ещё несколько дней спустя, обстрел нашего поста опять повторился...

На утро следующего дня в части появились крепкие немецкие ребята-"спецы" в гражданке, которым наш "особист" дал всякие преференции, и те "одолжили" в парке боевых машин - ни много ни мало: две боевые единицы: бронетранспортёр и боевую разведывательную машину.
Всё из боевой группы, то есть с полным боекомплектом. Выехали на этой технике в район поста и замаскировали машины, аккурат против его начала и окончания.

И вот в таком виде они, сменяясь через сутки другими "братьями-близнецами", стали дежурить в этом месте. Днём машины просто стояли в зарослях, карауля дорогу стволами. Однако на ночь спецы делали хитрее: цепляли к машинам длинные стальные тросы, перебрасывали их через дорогу, а с противоположной стороны другими концами цепляли за деревья.

В спокойном состоянии тросы лежали на асфальте и машины беспрепятственно через них переезжали, но стоило БТР-у или БРМ-у сдвинуться назад, как тросы натягивались. Вот в таком ожидании они находились довольно продолжительное время.
Мы уж и сами о них стали забывать, когда в одну из ночей на дороге вновь появился "Фольксваген" на большой скорости.

Поравнявшись с постом, сидевшие в машине открыли стрельбу очередями. Машина увеличила скорость и тут же влетела в натянутую струну. Трос буквально разрезал её на две части, на уровне нижнего края окон. Машина ещё какое-то время пролетела по инерции по обочине и заглохла в кустах.

Внутри оказалось четверо боевиков, вернее то, что от них осталось. водитель и сидящий справа были разрезаны пополам на уровне груди, сидящие сзади были без голов... Внутри искорёженная машина была залита кровью полностью.

Через короткое время место было оцеплено нашей разведротой. Подняли по тревоге и оцепили. К месту подошли два немецких грузовика: кунг и обычный бортовой. На бортовой закатили машину, накрыли брезентом, в кунг положили останки боевиков и всё. Машины ушли, никто ни с кого никаких бумаг не спрашивал. Никаких протоколов. На том обстрелы прекратились.

Месяцем позже, уже в разгар лета, произошёл ещё один случай.
По ночам, опять же во втором карауле, из леса кто-то стал высвечивать мощным фонарём-галогенкой часового артскладов, как только часовой появлялся в определённом месте, равноудалённом от окопов. В этот момент боец был как на ладони, плюс яркий свет в глаза... А по нашему уставу такой вариант не предусмотрен каким-либо ответным действием.
Приём чисто психологический. Открытой агрессии нет, но весьма стрёмно.

Поднимали дежурную роту, пытались силами караула прочёсывать лес, - безрезультатно.
Приехали двое мужичков в гражданке, опять же из "Штази", взяли снайперскую винтовку и пулемёт Калашникова с магазином на две с половиной сотни патронов и устроили лёжку за одним из брустверов, ограждающих одно из хранилищ.

Дня через три или четыре разведрота опять была поднята по тревоге…

Как в последствии рассказывал часовой, охуевший от действий немецких спецов.
В момент, когда он вышел на открытое место и был выхвачен ярким лучом из леса, снайпер тут же выстрелом из винтовки «погасил» фонарь, а пулемётчик взял двадцати метровый сектор слева и справа от фонаря и стал выкашивать непрерывной очередью деревья… Как Шварценеггер в фильме «Хищник» выкашивал из своего вулкана джунгли…
Наш боец даже упасть забыл, так и стоял с открытым ртом, смотрел как немцы делали просеку… Один из пулемёта, а второй из снайперки, одиночными выстрелами, целясь во всё, что хоть как-то в обозначалось движением в его ночном прицеле...

Причём их, видимо, вообще не заботил тот факт, что метрах в восьмистах позади леса находился немецкий дачный посёлок.
Мол, приличным людям в лесу ночью делать нечего, а если кто там есть, то он «неприличный».

После прочёсывания в лесу нашли разбитый аккумуляторный галогенный фонарь, провод, тянущийся от него метров на пятьдесят-шестьдесят вправо (оттуда включали) и всё, если не считать посечённые деревья.
Однако всяческие психические штучки прекратились.

А следом мы стали замечать, что волна нацистской деятельности стала резко спадать.

К чему я это?
Когда мне говорят, что государство бессильно что-то сделать, я отвечаю:
В полностью разваленной восточной Германии, когда местная власть уже бездействовала, когда Хонекер уже был тайно вывезен в Советский Союз, а западники ещё не вступили в силу, нацистов одномоментно прижали.
И это сделало умирающее государство.
Поэтому я просто уверен - государство может всё.

Вообще всё. А если нет, то это кому-то нужно из самих управленцев.

Всё просто…

@из сети

но иногда обстоятельства складываются так, что измерить его получается очень точно.

Работал у нас в своё время сисадмин Эдик. Хороший сисадмин, но многие его недолюбливали. За высокомерие, за полный пофигизм в отношении служебной иерархии, за неприятие заходов "ты здесь ноль без палочки, ну-ка всё брось и делай что я сказал" и за развитое умение аргументированно и доходчиво объяснить, кто из них двоих дурак, кому угодно вплоть до первого лица фирмы включительно. Ещё, пожалуй, за то, что несмотря на всё вышеперечисленное, он почему-то продолжал работать, хотя других то же самое первое лицо вышвыривало пенделем просто по сиюминутной прихоти. У меня с Эдиком всегда были отличные отношения - думаю, потому, что я мог толково объяснить, что мне от него нужно, и адекватно относился к ответу "сейчас есть более срочная работа, сделаю часа через четыре". Но я был в меньшинстве, и однажды Эдика вконец достали окружающие идиоты. Он уволился сам.

Следующую пару месяцев фирму конкретно лихорадило. Не потому, что Эдик что-то испортил - ничуть. Просто оставшиеся три сисадмина не тянули нагрузку и быстро заколебались засиживаться за полночь. Нормально стало только тогда, когда на место Эдика одного за другим взяли троих новых сотрудников - только так они суммарно потянули и его объём знаний, и его объём работы. Троих.

Архив о казнях поляков нацистами в годы Великой Отечественной войны и о фальсификации «Катынского дела» германскими спецслужбами рассекретило Управление ФСБ России по Смоленской области, сообщает 11 апреля, ознакомившись с материалами, ТАСС. ИА Красная Весна

В России возбудили уголовное дело о финансировании терроризма в отношении высших должностных лиц США и стран НАТО. По версии СК, деньги поступали в том числе через украинскую Burisma Holdings, которую связывают с Хантером Байденом. О каких террористических атаках идет речь, в ведомстве не уточнили. В Белом доме заявили в ответ, что Россия «знает», что теракт в «Крокусе» осуществило «Исламское государство»*, и назвали возбуждение дела нонсенсом.

Следственный комитет РФ заявил, что высшие должностные лица США и стран НАТО причастны к финансированию терроризма на территории России и за ее пределами, и возбудил в связи с этим уголовное дело. Об этом сообщила пресс-служба ведомства в Telegram-канале.

В СК обратились депутаты Андрей Красов, Николай Харитонов и Яна Лантратова, философ Александр Дугин и бывший украинский нардеп, обвиняемый в госизмене на Украине, Андрей Деркач. Они потребовали провести проверку о финансировании терроризма со стороны западных стран и Украины.

По версии следствия, деньги, которые использовались для организации терактов, проходили через несколько коммерческих организаций, в том числе через украинскую нефтегазовую компанию Burisma Holdings, в совет директоров которой до 2019 года входил сын президента США Джо Байдена Хантер. СК РФ считает, что теракты устраивали для «устранения видных политических и общественных деятелей и нанесения экономического ущерба».

Следователи вместе со спецслужбами и финансовой разведкой проверяют источники поступления «нескольких миллионов долларов США», их дальнейшее движение и «причастность конкретных лиц из числа сотрудников органов власти, общественных и коммерческих организаций стран Запада».

«Кроме того, следственным и оперативным путем отрабатываются связи непосредственных исполнителей террористических актов с иностранными кураторами, организаторами и спонсорами», — говорится в сообщении.

В конце марта Деркач в своем Telegram-канале опубликовал письмо, в котором назвал Украину «террористической организацией под руководством ОПГ «Блинкена-Байдена-Нуланд-Ермака-Зеленского» и примкнувших к ним представителей НАТО».

«Подписанное мною коллективное заявление и собранные под него доказательства свидетельствуют о том, что украинская власть является управляемым участником международного терроризма, а бизнес-партнеры семьи Байдена из «Бурисмы» его финансируют, уходя от ответственности за международную коррупцию и отмывание денег, украденных у граждан Украины. Известно и о других спонсорах терроризма», — утверждал Деркач.

Политик заявил, что нашел «неоспоримые доказательства по инициаторам, исполнителям и «прикрывающим» операции по подрыву «Северных Потоков». По его словам, организаторы взрывов на «Северных потоках» и теракта в «Крокус Сити Холле» — это якобы одни и те же люди.

«В заявлении описано в т.ч. о проводимой операции прикрытия по подрыву «Северных потоков», ее участниках из числа созданной на базе ГУР МО Украины группы в лице Андрея Бургомистренко, Олега Варавы, Руслана Руденко (позывной «Капеллан», заммэра г. Белая Церковь), Сергея Кузнецова, а также технодайвера с позывным «Мариша», под непосредственным руководством Романа Червинского и Кирилла Буданова (внесен в РФ в список террористов и экстремистов), и контролем представителя ЦРУ/спецслужб США — Кристофера Уильяма Смита, за деньги партнеров Байдена из «Бурисмы»», — написал Деркач.

Украина и США неоднократно отвергали обвинения в причастности к терактам.

В США ответили на обвинения

Помощник президента США по национальной безопасности Джейк Салливан назвал «нонсенсом» возбуждение в России уголовного дела о спонсировании терроризма.

«Это нонсенс», — сказал Салливан на вопрос о возбуждении дела во время брифинга и повторил позицию США по теракту в «Крокус Сити Холле».

Салливан заявил, что Россия «знает», что теракт в «Крокус Сити Холле» осуществили боевики ИГ (организация запрещена в России).

«Мы предупреждали о готовящейся террористической атаке, все остальное — это шум», — сказал советник Байдена.

«Исламское государство» ранее взяло на себя ответственность за атаку в «Крокусе».

*  организация запрещена в России

https://www.gazeta.ru/social/2024/04/09/18547915.shtml