Во время нашей экскурсии по дворцу османских султанов Топкапы в Стамбуле, гид, рассказывая о назначении помещений, обозначил некоторые постройки как жильё для одалисок.

Нашлись те, кто не знал, кого называют этим словом, что, в общем-то неудивительно – слово редкое. Но те из нас, кто знал его значение, оказалось, смысл его понимали искажённо и превратно.

Н. В. Неврев "Торг. Сцена из крепостного быта"

Существует известная байка о том, что в 1812 году, во время встречи Александра I с московским дворянством и купцами, некий помещик в пылу патриотического угара закричал царю: «Государь, всех бери – и Наташку, и Машку, и Парашу!» Всем готов был пожертвовать Родине сей патриот, даже свой крепостной гарем отдать. Шутки шутками, а «султаны средней полосы» долгое время не были такой уж редкостью. Иногда ограничивались шалостями с отдельно взятыми крестьянками, которые в некоторых случаях были не против в том числе из-за материальных поощрений. Но некоторые помещики организовывали самые настоящие гаремы, попасть куда никто по доброй воле не хотел.

Расцвет этого мрачного явления пришелся на царствование Екатерины II, которая по личным политическим соображениям расширила права дворян, урезав при этом права крепостных, и длился всю первую половину 19 века. Окончательно с ним было покончено только с отменой крепостного права. Девушек, оказавшихся в подобных гаремах, часто называли серальками (сераль - синоним гарема). Помещиков, устраивавших себе крепостной гарем, называли серальниками. Вкусы у хозяев бывали самые разные, кто-то предпочитал уже опытных замужних дам, кто-то совсем юных дев и даже детей. Попасть в гаремы никому не хотелось, потому что организовывали их были деспоты на восточный манер, а девушки, как правило, сидели под замком и не могли общаться с близкими, не говоря уже о посторонних. Если девушка надоедала или беременела, ее обычно выдавали замуж за кого-то из числа крепостных.

В «Дубровском» А. С. Пушкин, описывая помещика Троекурова, также упоминает и эту его страсть. «Избалованный всем, что только окружало его, он привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума. Несмотря на необыкновенную силу физических способностей, он раза два в неделю страдал от обжорства и каждый вечер бывал навеселе. В одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных, занимаясь рукоделиями, свойственными их полу. Окны во флигеле были загорожены деревянною решеткою; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирила Петровича. Молодые затворницы в положенные часы сходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирила Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место». Современникам было не только очевидно, о каких «рукоделиях» идет речь, но то, с кого писался данный антигерой. Одиозный генерал Лев Измайлов славился жестокостью по отношению к крепостным, а также злыми розыгрышами на подобие тех, что устраивал Троекуров. В 1802 году император Александр I писал тульскому гражданскому губернатору Иванову: «До сведения моего дошло, что отставной генерал-майор Лев Измайлов … ведя распутную и всем порокам отверзтую жизнь, приносит любострастию своему самые постыдные и для крестьян утеснительные жертвы. Я поручаю вам о справедливости сих слухов разведать, без огласки, и мне с достоверностью донести». Хотя сведения подтвердились, благодаря связям Измайлов дело до суда доводить не спешили. Историк С. Т. Славутинский в своем исследовании похождений Измайлова писал: «И днем и ночью все они были на замке. В окна их комнат были вставлены решетки. Несчастные эти девушки выпускались из этого своего терема или, лучше сказать, из постоянной своей тюрьмы только для недолговременной прогулки в барском саду или же для поездки в наглухо закрытых фургонах в баню. С самыми близкими родными, не только что с братьями и сестрами, но даже и с родителями, не дозволялось им иметь свиданий. Бывали случаи, что дворовые люди, проходившие мимо их окон и поклонившиеся им издали, наказывались за это жестоко. Многие из этих девушек, — их было всего тридцать, число же это, как постоянный комплект, никогда не изменялось, хотя лица, его составлявшие, переменялись весьма часто,— поступали в барский дом с самого малолетства, надо думать, потому, что обещали быть в своё время красавицами. Почти все они на шестнадцатом году и даже раньше попадали в барские наложницы — всегда исподневольно, а нередко и посредством насилия». Также историк утверждает, что Измайлов проявлял «гостеприимство», предлагая друзьям юных невинных дев из числа крепостных. Правда, стоит учесть, что исследование историка вышло в 1930-х, поэтому при описании «проделок» старорежимного развратника автор мог сгущать краски. Но легендарный гарем одиозного Измайлова упоминает, например, М. И. Пыляев в книге «Забытое прошлое окрестностей Петербурга», вышедшей в 1889 году. Возраста жертв известный публицист не уточняет. Дело Измайлова тянулось до 1830 года. В итоге имение помещика взяли под опеку, то есть он мог получать с него доходы, но не мог сам им управлять, вместо него управлением должен был заниматься специально назначенный опекун. На тот момент помещик был серьезно болен и вопрос гарема был для него уже не актуален.

К. А. Трутовский "Отдых помещика" (1853)

Януарий Михайлович Неверов (1810-1893), известный лингвист и чиновник, немало сделавший  для развития образования в России, в своих мемуарах, рассказывая о детстве, вспоминает о близком родственнике, имевшем гарем.

«…У Петра Алексеевича был гарем… 12–15 молодых и красивых девушек занимали целую половину дома и предназначались только для прислуги Кошкарова; вот они-то и составляли то, что я назвал гаремом… Собственно женская половина барского дома начиналась гостиной… Здесь же обыкновенно проводили время все члены семьи и гости, и здесь стояло фортепиано. У дверей гостиной, ведущей в зал, стоял, обыкновенно, дежурный лакей, а у противоположных дверей, ведущих в спальню Кошкарова, – дежурная девушка, и как лакей не мог переступить порог спальни, так и девушка не могла перешагнуть порог зала… Не только дежурный лакей или кто-то из мужской прислуги, но даже мужские члены семьи или гости не могли пройти далее дверей, охраняемых дежурной девушкой… Обыкновенно вечером, после ужина, дежурная девушка, по его приказанию, объявляла громко дежурному лакею: «барину угодно почивать», что было знаком для всей семьи расходиться по своим комнатам… а лакеи вносили тотчас в гостиную с мужской половины простую деревянную кровать и, поставив ее посреди комнаты, тотчас удалялись, а дверь из гостиной в зал запиралась, и девушки из спальной выносили пуховик, одеяло и прочие принадлежности для постели Кошкарова, который в это время совершал вечернюю молитву по молитвеннику, причем дежурная держала свечу, а в это время все девушки вносили свои койки и располагали их вокруг кровати Кошкарова, так как все непременно должны были, кроме Матрены Ивановны, начальницы гарема, спать в одной с Кошкаровым комнате… Раз в неделю Кошкаров отправлялся в баню, и его туда должны были сопровождать все обитательницы его гарема, и нередко те из них, которые еще не успели, по недавнему нахождению в этой среде, усвоить все ее взгляды и в бане старались спрятаться из стыдливости, – возвращались из бани битыми».

Также Неверов упоминает о трагедии, случившейся с одной из наложниц. Очень красивая девушка Афимья уже имела жениха, с которым решила сбежать от пожилого развратника. Влюбленных поймали и жестоко наказали. «Афимья после сильной порки была посажена на стул на целый месяц… На шею обвиненной надевался широкий железный ошейник, запиравшийся на замок, ключ от которого был у начальницы гарема; к ошейнику прикреплена небольшая железная цепь, оканчивающаяся огромным деревянным обрубком, так что, хотя и можно было, приподняв с особым усилием последний, перейти с одного места на другое, - но по большей части это делалось не иначе как со стороннею помощью; вверху ошейника торчали железные спицы, которые препятствовали наклону головы, так что несчастная должна была сидеть неподвижно, и только н ночь подкладывали ей под задние спицы ошейника, чтобы она сидя могла заснуть». Жениху повезло еще меньше. «В тот же день, когда совершилась экзекуция над Анфимьей… после чаю приведен был на двор пред окна кабинета бедный Федор. Кошкаров стал под окном и, осыпая его страшной бранью, закричал: “Люди, плетей!” Явилось несколько человек с плетьми, и тут же на дворе началась страшная экзекуция. Кошкаров, стоя у окна, поощрял экзекуторов приказами: “Валяй его! Валяй сильнее!”, что продолжалось очень долго, и несчастный сначала страшно кричал и стонал, а потом начал притихать и совершенно притих, а наказывавшие остановились. Кошкаров закричал: “Что встали?! Валяй его!” – “Нельзя, – отвечали те. – Умирает”. Но и это не могло остановить ярость Кошкарова гнева. Он закричал: “Эй, малый, принеси лопату”. Один из секших тотчас побежал на конюшню и принес лопату. “Возьми г… на лопату”, – закричал Кошкаров. При слове «возьми г… на лопату» державший ее зацепил тотчас кучу лошадиного кала. “Брось в рожу мерзавцу, и отведи его прочь!”»

Также Неверов вспоминает, что одна из наложниц сама учила его в детстве грамоте. «Главною моею учительницею, вероятно, была добрая Настасья, потому что я в особенности помню, что она постоянно привлекала меня к себе рассказами о прочитанных ею книгах и что от нее я впервые услыхал стихи Пушкина и со слов ее наизусть выучил “Бахчисарайский фонтан”… Вообще, девушки все были очень развиты и получали – как и мужская прислуга – ежемесячное жалованье и денежные подарки к праздничным дням. Одевались же все, конечно, не в национальное, а в общеевропейское платье».

А. Г. Венецианов "Крестьянка Тверской губернии"

Встречается упоминание и однофамильца родственника мемуариста – Михаила Кашкарова из Елатомского уезда Тамбовской губернии. Иногда их путают, и сомнительные подвиги приписывают то одному, то другому. Данный помещик не только держал гарем, но и, помимо прочего, отличался садистскими наклонностями и имел особое пристрастие к девочкам 7-8 лет. Мужчины терпели от него побои, женщины и девушки еще и домогательства. Жена данного печально известного помещика не только не осуждала его пристрастий, но и сама приводила новых жертв. В 1845 году слухи о бесчинствах и многочисленные жалобы довели до суда, но дело, по сути, кончилось ничем. В 1850-х году в той же губернии оскопили и убили еще одного сластолюбца – некого Карачинского. При этом версии его убийства разные, а мотив один – данный помещик ввел в своих деревнях право первой ночи, да и помимо невест не давал покоя другим крестьянкам. По самой распространенной версии негодяя убили два местных парня за то, что тот забрал для личных утех их невест. Убийц сослали в Сибирь. При этом версии их дальнейшей судьбы разные. В некоторых источниках пишут, что их сослали на каторгу бессрочно, в некоторых, что в виду аморального поведения убитого они отделались относительно небольшими сроками, и сами захотели остаться жить в Сибири. Имение после этой истории перешло к новым владельцам, которые обращались с крестьянами лучше и в непотребствах замечены не были. Примечательно, что такие случаи бывали и до этого. По одной из версий фельдмаршала М. Ф. Каменского в 1809 году зарубил дворовый человек именно из-за того, что тот сделал своей любовницей его малолетнюю сестру. Дворяне Орловской губернии оказались более принципиальны и наоборот встали на сторону убийцы. В итоге дело замяли, а парня отправили на поселение в Сибирь, что по тем временам было совсем мягким наказанием.

Некоторые «эстеты» в качестве гарема использовали крепостные театры. Артистки, в отличие от обычных крестьянок, были ухожены, ведь им не приходилось работать, были обучены приличным манерам, музыке, танцам, иногда иностранным языкам. Ими было удобно хвастаться перед гостям. Пример театрала-сластолюбца можно увидеть в рассказе Н. Лескова «Тупейный художник».

К середине 19 века количество крепостных гаремов пошло на спад. С одной стороны взгляды общества на это изменились, с другой – дворяне стали беднеть, и возможностей завести себе подобное увеселение становилось меньше. А в 1861 году и крепостное право отменили. Сластолюбцы стали обычно обращаться к «профессионалкам», и это уже другая история.