Имя этого человека стало синонимом порока в Российской империи конца 18-го - середины 19-го столетия. Неистовый дуэлянт со злодейским ореолом - ходили слухи, что он маньяк и вызывает людей на дуэли, чтобы иметь возможность безнаказанно удовлетворять свою страсть к смертоубийству (в те времена это называли бретерством). Неутомимый ловелас, слухи о котором один причудливее другого постоянно ходили по империи, а достопочтенные матери девушек на выданье стремились всячески оградить свой дом от посещения этого "беса". Картежник, регулярно обвиняемый в шулерстве (многие обвинители, кстати сказать, были вскорости застрелены на дуэли)..

"Всыпать девке как настигнете!" - таков был приказ барыни. И, ладно бы, о крестьянке какой говорила Салтычиха, - дело уже привычное, так нет же, о дворянке! Юная Пелагея знала, какую судьбу уготовила ей "кровавая барыня" на Большой Калужской дороге. Знала, но ради любви была готова на все. Даже на побег от Салтычихи..

Турчаночка была чудо как хороша. Барин, усмехаясь, смотрел на пленницу, нимало не заботясь о том, что стоящей рядом с ним супруге его интерес был прекрасно виден и понятен.
Смуглая кожа, пронзительные карие глаза, изумительные изгибы, напоминающие барханы пустынь.
Турчанка стояла перед русским помещиком и его женой, скромно потупив взгляд. Она была настоящей дочерью своего народа, и с молоком матери впитала простую тайну выживания: если ты попала в плен, сохраняй покорность и верно служи своим новым господам.
Барин что-то сказал по-русски, засмеялся, глядя на Сальху. Девушка, понимая, что сказанное относилось к ней, улыбнулась в ответ.
Она в плену; этот толстоватый, лысоватый мужчина - ее господин, и она будет покорна ему во всем.

В 1774 году в село Мишенское Белевского уезда, имение тульского помещика, секунд-майора Афанасия Ивановича Бунина привезли двух девочек-турчанок. Фатьма и Сальха были захвачены во время штурма турецкой крепости Бендеры русской армией. Отец девочек погиб во время осады, других родственников в Бендерах у них не было.
Фатьме было одиннадцать лет, Сальхе - шестнадцать.
Обстоятельства, предшествующие появлению юных турчанок в имении русского помещика, описаны в дневнике Анны Петровны Зонтаг, внучки Афанасия Бунина:

"В царствование императрицы Екатерины II, когда были ведены Россией такие счастливые войны против Турции, мещане города Белева и многие крестьяне, казенные и помещичьи, повадились ездить за нашей армией маркитантами и торговали с большой выгодой. Один крестьянин села Мишенского, находящегося в трех верстах от Белева, принадлежавшего деду моему и где он преимущественно проживал со своим семейством, также собрался в маркитанты и, пришедши проститься со своим господином, спросил: "Батюшка, Афанасий Иванович, какой мне привезти тебе гостинец, если посчастливится торг мой?". Дедушка отвечал ему шутя: "Привези мне, брат, хорошенькую турчаночку, - видишь, жена моя совсем состарилась!". Но крестьянин не за шутку принял эти слова"

После взятия Бендер крестьянин выменял двух турецких девочек у захвативших их в плен солдат. Вскоре Сальха и Фатьма оказались в белевском имении Бунина. Афанасий Иванович и его супруга, Мария Григорьевна Бунина (урожденная Безобразова), осмотрели турчанок. Помещик был в восторге от красоты юных пленниц, а вот Мария Григорьевна, хорошо знавшая легкомысленный нрав своего мужа, тяжело вздыхала, будто предчувствуя дальнейшее развитие событий в усадьбе.

Для одиннадцатилетней Фатьмы разлука с родиной оказалась невыносимой: девочка вскоре захворала и скончалась. А вот Сальха приспособилась к жизни в русском поместье. Красивая, ловкая, смиренная турчаночка проявила покорность своей участи, полюбила младших дочерей Буниных - Варвару и Екатерину, - и стала им нянькою.
Всего у Афанасия Ивановича и Марии Григорьевны родилось одиннадцать детей, но выжило только пятеро. Старшие дети Буниных, как и младшие, приняли Сальху, относились к ней добросердечно, и даже учили русскому языку.
Турчанка оказалась удивительно умелой хозяйкой: она быстро выучилась готовить русские блюда, делать заготовки на зиму и разные домашние припасы. Афанасий Иванович, который обожал хорошо покушать, не мог нарадоваться на свой "гостинец".
Однако не только вкусные борщи да вареники влекли помещика во флигелек, выделенный Сальхе для жизни. На фоне постаревшей, несколько раз рожавшей Марьи Григорьевны, свежая, отменно сложенная юная турчанка смотрелась особенно выигрышно.

"Сальха, как невольница, по своим магометанским понятиям, покорилась ему во всем, но все также была предана душою Марье Григорьевне, которая, заметя связь мужа своего с турчанкою, не делала ему ни упреков, ни выговоров, а только удалила от Сальхи дочерей своих". - А.П. Зонтаг.

Сальхе отлучение от полюбившихся ей девочек было тягостно, однако, визиты Афанасия Ивановича во флигелек не прекратились. Напротив, он стал задерживаться у турчаночки на все более продолжительное время.
После смерти старой ключницы Буниных все хозяйство поручили Сальхе. Кроме того, у турчанки появилась своя прислуга, состоящая из двух сенных девок.
Вскоре Афанасий Иванович окончательно перебрался к Сальхе во флигель. Турчанка три раза беременела от помещика, но все дети очень быстро умирали.
Несмотря на двусмысленность своего положения, Сальха сохраняла добрые отношения с Марией Григорьевной. Турчанка, с соответствии со своими магометанскими понятиями, считала барыню первой женой и своей госпожой. Бунина, в свою очередь, прекрасно понимала, что девочка не выбирала свою судьбу, и вина в происшедшем по большей части лежит на ее супруге.
Выучившись читать, Сальха начала изучать христианскую религию и вскоре выявила желание принять православную веру. Окрестили турчанку как Елизавету. Отчество она приняла по имени своего крестного отца, управляющего имением Буниных - Дементьевна. Фамилию своей наложнице придумал сам Афанасий Иванович - Турчанинова.
Все больше погружаясь в русскую культуру, изучая церковные книги, Елизавета Дементьевна начала осознавать преступность своего положения с точки зрения Православия:

"Тут только увидела она истинное свое положение. Узнала о нем с неописуемым горем, но не имела силы разорвать преступной связи. Привязанность ее к Марии Григорьевне сделалась беспредельной: она обожала ее терпение и ангельскую кротость. Елизавета Дементьевна жила во флигеле, обедала в своей горнице и приходила к бабушке моей только за приказанием". - А.П. Зонтаг.

В 1783 году Марье Григорьевне стало известно об очередной беременности турчанки, однако, барыня не подала вида, и все также приглашала Турчанинову в свой дом, давала ей разнообразные поручения.

Марья Григорьевна обожала проводить время в обществе Андрея Григорьевича Жуковского - бедного дворянина с Киевщины, волею судьбы оказавшегося в Тульской губернии и жившего у Буниных из милости. Приживал был отличным музыкантом и художником: он аккомпанировал девицам Буниным на скрипке, рисовал узоры для кружевниц Марьи Григорьевны. Афанасий Иванович обожал беседовать с Андреем Григорьевичем на самые разные темы, советовался с Жуковским по хозяйственным делам.

29 января 1783 года Елизавета Дементьевна Турчанинова родила мальчика. Малютку необходимо было окрестить, но свою фамилию Афанасий Иванович незаконнорожденному сыну дать не мог. В результате барин приказал приживалу Жуковскому усыновить новорожденного и стать ему крестным отцом.
Крестной матерью своего сына Афанасий Иванович "назначил" свою тринадцатилетнюю дочь Варвару. Марья Григорьевна, узнав об этом, поначалу выступила против, но затем смирилась.

Мальчика окрестили Василием Андреевичем Жуковским. Сразу после крещения Елизавета Дементьевна взяла сына и отправилась к барыне. Турчанинова положила спеленутого малютку на крыльцо, а сама бросилась Марии Григорьевне в ноги. Бунина была растрогана, а вид маленького ангелочка Васи умилил ее.
За два года до рождения Василия в Лейпциге умер единственный сын Буниных, блестящий студент Иван, гордость своей матери. Доброе сердце Марии Григорьевны сразу и навсегда приняло сына своего мужа от другой женщины:

"Бабушка моя взяла его на руки, целовала, крестила и даже плакала. С этих пор маленький Васинька сделался любимцем всей семьи. Бабушка часто спрашивала: "Варинька, где же твой крестник? Что так долго не несут его к нам?". У Васиньки была кормилица. мамушка, нянюшка, одним словом, он пользовался всеми правами сына и бабушка так любила его, что почти всегда хотела иметь его на глазах". - А.П. Зонтаг.

В метрике Василия записали "незаконнорожденным сыном дворовой вдовы" - это унизительное "клеймо" ему пришлось нести очень долго, доказывая высокородным, законным сынам помещиков, что он ничем не хуже, а даже лучше их.

В 1791 году в Туле в возрасте 75 лет скончался Афанасий Иванович Бунин. Все свое состояние помещик поделил между четырьмя дочерями. Елизавете Дементьевне Турчаниновой и ее сыну Василию Жуковскому не было оставлено ни копейки.
Несправедливое решение супруга-самодура привело Марию Григорьевну в негодование. Поговорив с дочерьми, она "выбила" для Василия 10 тыс. рублей - сумма по тем временам весьма солидная.
После похорон все домочадцы вернулись в белевское поместье, а Василий остался в пансионе Роде, где учился до 1792 года.
Несмотря на прекрасные способности юного Жуковского, будущее его, как незаконнорожденного, все еще было неясным. Марья Григорьевна и ее дочери приложили колоссальные усилия, чтобы обеспечить Василия дворянским титулом. 1 июня 1795 года в нарушение процедуры подачи "посемейного формуляра", Марья Григорьевна добилась для своего воспитанника грамоты на дворянство.

В 1797 году студент Московского университетского пансиона Василий Жуковский приехал в родное имение Мишенское, где жили его родная мать Елизавета Дементьевна и "названая" мать Мария Григорьевна. Василию выделили флигель, в котором раньше жил его приемный отец А.Г. Жуковский.
Именно здесь юноша пишет свое первое стихотворение - "Майское утро", которое он прочел двум своим матерям.
В июне 1800 года Василий окончил пансион с серебряной медалью. Марья Григорьевна по этому случаю подарила ему 35 томов "Энциклопедии Дидро".
К сожалению, Мария Григорьевна и Елизавета Дементьевна не понимали увлечения Жуковского поэзией. Обе женщины считали, что Василий "должен взяться за ум" и начать строить карьеру по чиновничьей части. Жуковскому же "мундир, один мундир" был отвратителен.

В ноябре 1801 года Василий пережил романтическую драму. Он влюбился в свою племянницу Марию Вельяминову, просил ее руки у Марии Григорьевны, но получил отказ. Вскоре Вельяминову выдали замуж за человека, которого она не любила.

После конфликта с начальством в Соляной конторе Жуковский оставил службу и едва не угодил в тюрьму. Выручили друзья - А.И. Тургенев, А.А. Протопович-Антонский.
"Расплевавшись с начальством", Жуковский написал письмо М.Г. Буниной с просьбой разрешить ему жить в Мишенском и заниматься литературными трудами. Мария Григорьевна была раздосадована, но отказать названому сыну не смогла:

"Теперь осталось тебе просить отставки хорошей и ко мне приехать… Всякая служба требует терпения, а ты его не имеешь. Теперь осталось тебе ехать ко мне и ранжировать свои дела с господами книжниками".

В Мишенском Жуковский стал гувернёром своих многочисленных племянниц. Кроме того, он занимался написанием стихов, прозы, критических статей, много переводил.
9 июля 1806 года 23-летний Жуковский пишет в своем дневнике:

"Можно ли быть влюбленным в ребёнка?".

Ребенок - это его 12-летняя племянница Мария Протасова. Василий Андреевич, и правда сильно влюбился в девочку: он посвящал ей стихи, впадал в депрессию, когда родители увозили Машу из имения.
В ноябре Жуковский объяснился со своей сестрой Екатериной Афанасьевной Протасовой, которой открыто признался в чувствах к Марии. Вся семья, включая "матриарха семейства" Марию Григорьевну Бунину, осудила молодого человека. Василия Андреевича обвинили в злоупотреблении доверием и в чувствах, которые недопустимо дяде иметь к племяннице.
Жуковский продал дом, который он строил неподалеку от бунинской усадьбы, и уехал в Москву. Его родная мать, Елизавета Дементьевна, предпочла остаться в Мишенском и, как и прежде, жить в качестве приживалки при Марии Григорьевне.

Приемная мать Жуковского Мария Григорьевна Бунина скончалась в мае 1811 года. Для Елизаветы Дементьевны Турчаниновой это стало тяжелейшим ударом. Так получилось, что турчанка, захваченная когда-то в плен, и привезенная в русскую усадьбу, полюбила всем сердцем не своего "хозяина", и даже не родного сына. Сальха полюбила свою госпожу, Марию Григорьевну. Верность и преданность Елизаветы Дементьевны барыне не знала границ, а та отвечала ей взаимностью.
Сразу после смерти Марии Григорьевны Елизавета Дементьевна тяжело заболела и через 10 дней скончалась.

Прошли годы. Василий Жуковский стал одним из самых известных и влиятельных людей в стране. Знаменитый поэт, друг и учитель Пушкина, один из основоположников романтизма в русской поэзии, переводчик, литературный критик, педагог, наставник членов императорской фамилии, тайный советник, автор государственного гимна "Боже, царя храни"...
Значение Василия Андреевича Жуковского для русской культуры невозможно переоценить. Не будет преувеличением сказать, что без этого человека отечественная литература была бы другой. Вполне возможно, что без Жуковского не было бы и Пушкина.

Так получилось, что Васинька, незаконнорожденный сын помещика Бунина и пленной турчанки, стал защитником гонимых перед лицом самого Государя. Пользуясь своим влиянием на императора, Василий Андреевич неоднократно ходатайствовал за своих друзей, боролся с цензурой, защищал от нападок Пушкина и Гоголя.
Завершить эту статью хочется словами А.П. Зонтаг, племянницы и друга Жуковского:

"Василий Андреевич, на верху своего счастия, не забывал никого из прежних своих знакомых: родные, друзья, знакомые. даже самые отдаленные старинные слуги - все были осыпаны им ласками или благодеяниями. Отечество говорит о Жуковского с гордостью, а друзья и родные произносят имя его с восторгом любви и благодарности".

(с) Василий Гавриленко, то есть, я)

Мой Телеграм Женщины в Истории https://t.me/istoriazhen

Вот многие жалеют дам прошлых веков за корсеты. Какое ужасное неудобство!

Расскажу со своей стороны. В студенчестве повезло сыграть в массовке дорогого костюмного фильма. Я была в старинном платье с корсетом. Настоящем корсете, из китового уса. Мне костюмерши затягивали корсет ногой. Почти как в фильме про Скарлетт, только еще брутальнее. Упершись ногой в крестец, тянули за все силы за шнурки. Я на этот момент выдыхала, корсет затягивался. И затягивался. И затягивался.

Сначала казалось, что неудобно дышать. Правда, отражение в зеркале радовало - супертонкая талия. Но трудно было мгновения, моментально привыкаешь к корсету. Ходить оказалось прекрасно - сама собой осанка и величественно себя чувствуешь.

Более того, за весь съемочный день ни разу не заболела спина. Сидя, стоя, - все было удобно. Я снималась в корсете несколько дней и мне все больше нравилось.

Когда снимали корсет, такое впечатление, что превращалась в плюху из теста. Оседала, становилась грузнее.

А самое главное - за несколько дней хождения в корсете у меня выправилась осанка!

Так что это не так ужасно, как кажется.

Н. В. Неврев "Торг. Сцена из крепостного быта"

Существует известная байка о том, что в 1812 году, во время встречи Александра I с московским дворянством и купцами, некий помещик в пылу патриотического угара закричал царю: «Государь, всех бери – и Наташку, и Машку, и Парашу!» Всем готов был пожертвовать Родине сей патриот, даже свой крепостной гарем отдать. Шутки шутками, а «султаны средней полосы» долгое время не были такой уж редкостью. Иногда ограничивались шалостями с отдельно взятыми крестьянками, которые в некоторых случаях были не против в том числе из-за материальных поощрений. Но некоторые помещики организовывали самые настоящие гаремы, попасть куда никто по доброй воле не хотел.

Расцвет этого мрачного явления пришелся на царствование Екатерины II, которая по личным политическим соображениям расширила права дворян, урезав при этом права крепостных, и длился всю первую половину 19 века. Окончательно с ним было покончено только с отменой крепостного права. Девушек, оказавшихся в подобных гаремах, часто называли серальками (сераль - синоним гарема). Помещиков, устраивавших себе крепостной гарем, называли серальниками. Вкусы у хозяев бывали самые разные, кто-то предпочитал уже опытных замужних дам, кто-то совсем юных дев и даже детей. Попасть в гаремы никому не хотелось, потому что организовывали их были деспоты на восточный манер, а девушки, как правило, сидели под замком и не могли общаться с близкими, не говоря уже о посторонних. Если девушка надоедала или беременела, ее обычно выдавали замуж за кого-то из числа крепостных.

В «Дубровском» А. С. Пушкин, описывая помещика Троекурова, также упоминает и эту его страсть. «Избалованный всем, что только окружало его, он привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума. Несмотря на необыкновенную силу физических способностей, он раза два в неделю страдал от обжорства и каждый вечер бывал навеселе. В одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных, занимаясь рукоделиями, свойственными их полу. Окны во флигеле были загорожены деревянною решеткою; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирила Петровича. Молодые затворницы в положенные часы сходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирила Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место». Современникам было не только очевидно, о каких «рукоделиях» идет речь, но то, с кого писался данный антигерой. Одиозный генерал Лев Измайлов славился жестокостью по отношению к крепостным, а также злыми розыгрышами на подобие тех, что устраивал Троекуров. В 1802 году император Александр I писал тульскому гражданскому губернатору Иванову: «До сведения моего дошло, что отставной генерал-майор Лев Измайлов … ведя распутную и всем порокам отверзтую жизнь, приносит любострастию своему самые постыдные и для крестьян утеснительные жертвы. Я поручаю вам о справедливости сих слухов разведать, без огласки, и мне с достоверностью донести». Хотя сведения подтвердились, благодаря связям Измайлов дело до суда доводить не спешили. Историк С. Т. Славутинский в своем исследовании похождений Измайлова писал: «И днем и ночью все они были на замке. В окна их комнат были вставлены решетки. Несчастные эти девушки выпускались из этого своего терема или, лучше сказать, из постоянной своей тюрьмы только для недолговременной прогулки в барском саду или же для поездки в наглухо закрытых фургонах в баню. С самыми близкими родными, не только что с братьями и сестрами, но даже и с родителями, не дозволялось им иметь свиданий. Бывали случаи, что дворовые люди, проходившие мимо их окон и поклонившиеся им издали, наказывались за это жестоко. Многие из этих девушек, — их было всего тридцать, число же это, как постоянный комплект, никогда не изменялось, хотя лица, его составлявшие, переменялись весьма часто,— поступали в барский дом с самого малолетства, надо думать, потому, что обещали быть в своё время красавицами. Почти все они на шестнадцатом году и даже раньше попадали в барские наложницы — всегда исподневольно, а нередко и посредством насилия». Также историк утверждает, что Измайлов проявлял «гостеприимство», предлагая друзьям юных невинных дев из числа крепостных. Правда, стоит учесть, что исследование историка вышло в 1930-х, поэтому при описании «проделок» старорежимного развратника автор мог сгущать краски. Но легендарный гарем одиозного Измайлова упоминает, например, М. И. Пыляев в книге «Забытое прошлое окрестностей Петербурга», вышедшей в 1889 году. Возраста жертв известный публицист не уточняет. Дело Измайлова тянулось до 1830 года. В итоге имение помещика взяли под опеку, то есть он мог получать с него доходы, но не мог сам им управлять, вместо него управлением должен был заниматься специально назначенный опекун. На тот момент помещик был серьезно болен и вопрос гарема был для него уже не актуален.

К. А. Трутовский "Отдых помещика" (1853)

Януарий Михайлович Неверов (1810-1893), известный лингвист и чиновник, немало сделавший  для развития образования в России, в своих мемуарах, рассказывая о детстве, вспоминает о близком родственнике, имевшем гарем.

«…У Петра Алексеевича был гарем… 12–15 молодых и красивых девушек занимали целую половину дома и предназначались только для прислуги Кошкарова; вот они-то и составляли то, что я назвал гаремом… Собственно женская половина барского дома начиналась гостиной… Здесь же обыкновенно проводили время все члены семьи и гости, и здесь стояло фортепиано. У дверей гостиной, ведущей в зал, стоял, обыкновенно, дежурный лакей, а у противоположных дверей, ведущих в спальню Кошкарова, – дежурная девушка, и как лакей не мог переступить порог спальни, так и девушка не могла перешагнуть порог зала… Не только дежурный лакей или кто-то из мужской прислуги, но даже мужские члены семьи или гости не могли пройти далее дверей, охраняемых дежурной девушкой… Обыкновенно вечером, после ужина, дежурная девушка, по его приказанию, объявляла громко дежурному лакею: «барину угодно почивать», что было знаком для всей семьи расходиться по своим комнатам… а лакеи вносили тотчас в гостиную с мужской половины простую деревянную кровать и, поставив ее посреди комнаты, тотчас удалялись, а дверь из гостиной в зал запиралась, и девушки из спальной выносили пуховик, одеяло и прочие принадлежности для постели Кошкарова, который в это время совершал вечернюю молитву по молитвеннику, причем дежурная держала свечу, а в это время все девушки вносили свои койки и располагали их вокруг кровати Кошкарова, так как все непременно должны были, кроме Матрены Ивановны, начальницы гарема, спать в одной с Кошкаровым комнате… Раз в неделю Кошкаров отправлялся в баню, и его туда должны были сопровождать все обитательницы его гарема, и нередко те из них, которые еще не успели, по недавнему нахождению в этой среде, усвоить все ее взгляды и в бане старались спрятаться из стыдливости, – возвращались из бани битыми».

Также Неверов упоминает о трагедии, случившейся с одной из наложниц. Очень красивая девушка Афимья уже имела жениха, с которым решила сбежать от пожилого развратника. Влюбленных поймали и жестоко наказали. «Афимья после сильной порки была посажена на стул на целый месяц… На шею обвиненной надевался широкий железный ошейник, запиравшийся на замок, ключ от которого был у начальницы гарема; к ошейнику прикреплена небольшая железная цепь, оканчивающаяся огромным деревянным обрубком, так что, хотя и можно было, приподняв с особым усилием последний, перейти с одного места на другое, - но по большей части это делалось не иначе как со стороннею помощью; вверху ошейника торчали железные спицы, которые препятствовали наклону головы, так что несчастная должна была сидеть неподвижно, и только н ночь подкладывали ей под задние спицы ошейника, чтобы она сидя могла заснуть». Жениху повезло еще меньше. «В тот же день, когда совершилась экзекуция над Анфимьей… после чаю приведен был на двор пред окна кабинета бедный Федор. Кошкаров стал под окном и, осыпая его страшной бранью, закричал: “Люди, плетей!” Явилось несколько человек с плетьми, и тут же на дворе началась страшная экзекуция. Кошкаров, стоя у окна, поощрял экзекуторов приказами: “Валяй его! Валяй сильнее!”, что продолжалось очень долго, и несчастный сначала страшно кричал и стонал, а потом начал притихать и совершенно притих, а наказывавшие остановились. Кошкаров закричал: “Что встали?! Валяй его!” – “Нельзя, – отвечали те. – Умирает”. Но и это не могло остановить ярость Кошкарова гнева. Он закричал: “Эй, малый, принеси лопату”. Один из секших тотчас побежал на конюшню и принес лопату. “Возьми г… на лопату”, – закричал Кошкаров. При слове «возьми г… на лопату» державший ее зацепил тотчас кучу лошадиного кала. “Брось в рожу мерзавцу, и отведи его прочь!”»

Также Неверов вспоминает, что одна из наложниц сама учила его в детстве грамоте. «Главною моею учительницею, вероятно, была добрая Настасья, потому что я в особенности помню, что она постоянно привлекала меня к себе рассказами о прочитанных ею книгах и что от нее я впервые услыхал стихи Пушкина и со слов ее наизусть выучил “Бахчисарайский фонтан”… Вообще, девушки все были очень развиты и получали – как и мужская прислуга – ежемесячное жалованье и денежные подарки к праздничным дням. Одевались же все, конечно, не в национальное, а в общеевропейское платье».

А. Г. Венецианов "Крестьянка Тверской губернии"

Встречается упоминание и однофамильца родственника мемуариста – Михаила Кашкарова из Елатомского уезда Тамбовской губернии. Иногда их путают, и сомнительные подвиги приписывают то одному, то другому. Данный помещик не только держал гарем, но и, помимо прочего, отличался садистскими наклонностями и имел особое пристрастие к девочкам 7-8 лет. Мужчины терпели от него побои, женщины и девушки еще и домогательства. Жена данного печально известного помещика не только не осуждала его пристрастий, но и сама приводила новых жертв. В 1845 году слухи о бесчинствах и многочисленные жалобы довели до суда, но дело, по сути, кончилось ничем. В 1850-х году в той же губернии оскопили и убили еще одного сластолюбца – некого Карачинского. При этом версии его убийства разные, а мотив один – данный помещик ввел в своих деревнях право первой ночи, да и помимо невест не давал покоя другим крестьянкам. По самой распространенной версии негодяя убили два местных парня за то, что тот забрал для личных утех их невест. Убийц сослали в Сибирь. При этом версии их дальнейшей судьбы разные. В некоторых источниках пишут, что их сослали на каторгу бессрочно, в некоторых, что в виду аморального поведения убитого они отделались относительно небольшими сроками, и сами захотели остаться жить в Сибири. Имение после этой истории перешло к новым владельцам, которые обращались с крестьянами лучше и в непотребствах замечены не были. Примечательно, что такие случаи бывали и до этого. По одной из версий фельдмаршала М. Ф. Каменского в 1809 году зарубил дворовый человек именно из-за того, что тот сделал своей любовницей его малолетнюю сестру. Дворяне Орловской губернии оказались более принципиальны и наоборот встали на сторону убийцы. В итоге дело замяли, а парня отправили на поселение в Сибирь, что по тем временам было совсем мягким наказанием.

Некоторые «эстеты» в качестве гарема использовали крепостные театры. Артистки, в отличие от обычных крестьянок, были ухожены, ведь им не приходилось работать, были обучены приличным манерам, музыке, танцам, иногда иностранным языкам. Ими было удобно хвастаться перед гостям. Пример театрала-сластолюбца можно увидеть в рассказе Н. Лескова «Тупейный художник».

К середине 19 века количество крепостных гаремов пошло на спад. С одной стороны взгляды общества на это изменились, с другой – дворяне стали беднеть, и возможностей завести себе подобное увеселение становилось меньше. А в 1861 году и крепостное право отменили. Сластолюбцы стали обычно обращаться к «профессионалкам», и это уже другая история.