Про саратовскую гармошку, Есенина и грусть бескрайнюю...

Много лет назад в универмаге я увидел замечательную саратовскую гармошку. Стоила она всего-навсего двадцать восемь рублей. И вот, собираясь поехать в Данию на студенческий театральный фестиваль со спектаклем «Если кошку ободрать, то она как кролик», я решил захватить в качестве сувенира гордость России — эту гармошку.
Времена были голодные, платили артистам копейки… И меня осенило — не продать ли мою гармонь за кордоном, хоть денег заработаю... Но поскольку, как выяснилось, от коммерции я далек, ничего из этой затеи не получилось. Тогда я подарил гармошку человеку, который на западе нас патронировал — миллионеру и меценату. Одним словом, любителю прекрасного.

Облагодетельствованный меценат долго чувствовал себя неуютно, никак не мог прийти в себя от широкого жеста русского артиста. Поди, не спал ночами, все гадал, как же меня отблагодарить...

Наконец случай подвернулся. Наш звукооператор приобрел в Дании по случаю автомобиль за пятьсот долларов. Но на первом же перекрестке его арестовали. Полицейские заявили, что на такой развалюхе по городу передвигаться нельзя, быстро вызвали эвакуатор и отправили видавшую виды машину на свалку. Расстроенный звукооператор поделился своим горем с нашим меценатом, и тот тут же протянул бедолаге пятьсот долларов. Я же в это время скромно топтался рядом, с трудом сдерживая желание крикнуть, что у меня тоже нет денег и недоумевая, почему миллионер осчастливил не меня, подарившего ему гармошку? Тайна раскрылась на прощальном ужине, весёлый хмельной меценат встал, посмотрел на меня, подмигнул и произнёс речь! Из перевода я понял, что я в его глазах я был человеком состоятельным, очень богатым, даже богаче его, потому что просто так очень дорогой ценный подарок. Во как!

Прошли годы, и судьба вновь свела меня с саратовской гармошкой. Как-то моей жене предложили поставить в мюзик-холле спектакль «Левша», естественно, со мной в главной роли. Полине хотелось поэффектнее обставить выход главного героя и она решила, что Левша должен выходить на сцену с гармошкой.

Мы с женой пустились на поиски. Обошли почти все музыкальные и комиссионные магазины, но знаменитую саратовскую гармошку так и не встретили. Наконец, в одной лавке, где работали настоящие искатели кладов и фанаты фильма «Кукушка», нам пообещали раздобыть редкий инструмент.
Вскоре ребята позвонили, и мы помчались в магазин. Саратовская гармошка, украшенная колокольчиками, лежала в почти новой голубой коробке. Нам объяснили: это редчайший экземпляр, мастер-изготовитель знаменитых гармошек давно умер, не успев передать секреты ученикам.

Взяв в руки гармошку, я задумался: почему же мне нравится именно она, а не баян или аккордеон, на которых когда-то играл. Может быть, потому что в саратовской гармошке с легкомысленными колокольчиками слышится какая-то бесшабашность и неуловимая лирическая грусть. Именно она почему-то заставляет вспоминать Есенина и связанную с его стихами историю, которая приключилась со мной в далекой юности.

...После армии я устроился оптиком в Технологический институт им. Ленсовета — помогал устанавливать лазерную установку. Прямо как в фильме «Гиперболоид инженера Гарина». Работа не пыльная, вполне меня устраивала, к тому же при институте была театральная студия, которую я посещал.
Шел 1974 год, с пивом в стране — напряженка, ларьки в городе можно было по пальцам пересчитать, а на улице Боровой, которая находилась недалеко от моей работы, их имелось аж шестнадцать!

Каждый день ровно в полдень я направлялся к пивному раю. Здесь многие знали друг друга, по крайней мере в лицо. Как-то, потягивая кружечку, я заприметил плюгавенького мужичка. Наверняка когда-то он был стройным кучерявым блондином, но, видно, жизнь его сильно поломала. Мужичок крутился вокруг завсегдатаев и немного навязчиво просил: «Старичок, оставь глоточек!»

В выходные я славно погулял на свадьбе и на работе с утра не находил себе места. Наконец, дождавшись полудня, отправился на Боровую. Отстоял длинную очередь и, решив не мелочиться, заказал сразу четыре кружки. Вдруг подходит тот самый плюгавенький тип и просит угостить его пивом. А я после первой кружки уже подобрел. «Да что там, — говорю, — бери кружку!» Мы разговорились, выпили по второй. И вдруг он начал читать Есенина: «Я собираю пробки — душу свою затыкать…» Жалкий человечек на глазах преобразился. Время будто остановилось: я забыл, что пора возвращаться на работу. Вокруг сновали люди, но мы их не замечали. Был только маленький островок у пивного ларька, светило солнце и звучал Есенин. Когда мужичок дочитал, я в порыве чувств отдал ему все деньги, что лежали в кармане.

На следующий день в 12.00 я уже стоял у знакомого ларька. Долго ждал, но мужичок так и не появился. Целую неделю я искал нового знакомого, спрашивал о нем у завсегдатаев… Наконец, поинтересовался у продавщицы. Женщина в белом кружевном чепце, закатив недовольно глаза, буркнула: «Блаженный, что ли? Так он помер неделю назад!»

Мне стало грустно. Этого чудака я видел целых полгода, а заговорил с ним буквально за день до его смерти. А ведь мог бы слушать Есенина...

Кто же он был? Наверное, я никогда не узнаю...
Вот о нем-то я иногда и вспоминаю, когда беру в руки гармошку. Колокольчики звенят тоскливо и чудится — будто снег, кибитка плетется по бескрайней степи. Наверное, так суждено русскому человеку — грустить, когда весело, и веселиться, когда грустно.