Ребятки, вижу не первый раз тут посты от тех, кто собирается на СВО. Недавно у опытных ребят вышел хороший ролик, который полно описывает данный аспект. Может вам и не светит попасть в штурмовики, но общий порядок будет точно полезен. Уверен, что многие пропустили.

Для антивоенщиков и прочих экспертов ниже прикреплю видео от Ромы Хорса

СТАРШИЙ СЕРЖАНТ П. СЫСОЕВ

Высота эта, расположенная в четырех километрах западнее Одера в районе Гросс-Нойендорф, такая крошечная, что у нас на Урале её и холмиком не назвали бы. Но тут, в низине, она казалась настоящей горой, и немцы дрались за неё с бешеным упорством. В середине марта мы сменили подразделение, которое только что отбило эту высоту у немцев, отступивших на вторую линию траншей.

Склон, на котором окопался наш взвод, был весь изрезан ходами сообщения – новыми, вырытыми нами, и старыми, немецкими, соединявшими траншеи первой линии с траншеями второй линии. Мы начали перекапывать немецкие хода сообщения, но не успели сделать этого, как противник открыл по высоте ураганный огонь из артиллерии и всех видов пехотного оружия, включая фаустпатроны, с которыми мы встретились здесь впервые, и вскоре пошёл в контратаку. Была ночь. В свете ракеты, выпущенной соседним подразделением, мы увидели у себя за спиной блеск вражеских касок. Немцы своими ходами сообщения пробрались на высоту, в старую траншею, и из неё спускались уже нашими ходами.

До этого наш взвод понес тяжёлые потери под огнем противника. Когда мы заметили подходивших к нам с тыла немцев, в траншее под моей командой было всего трое: Макрушин, Кабацких и Новиков.

Фёдор Макрушин был мой лучший друг; так же, как и я, он воевал с первого дня войны. После форсирования Одера мы с ним в один день подали заявление в партию, вместе же получили и канди-датские карточки. Он мне очень нравился своей настойчивостью: что скажет, то сделает. О войне он не любил разговаривать. Мы с ним говорили больше о том, что будет после войны. Он очень тосковал по работе, по своему сапожному мастерству. На войне он всему предпочитал гранаты; в своём вещевом мешке, кроме гранат и патронов, никогда ничего не носил. По его примеру у нас многие бойцы выбрасывали из мешков консервы, сахар, чтобы взять побольше гранат. У Макрушина была норма – восемнадцать гранат. Если у него в мешке меньше, он уже начинает беспокоиться.

– Без пищи несколько суток прожить можно, – говорил он, – а без гранат в бою долго ли ты проживёшь?

И верно. На высоте гранаты нас только и спасли. Мы забросали ими ход сообщения, по которому бежали забравшиеся к нам в тыл немцы. Четверо немцев были убиты, другие выскочили наверх и в панике кинулись по участку, ими же самими заминированному. Мы подобрали после них четыре ручных пулемёта, гранатомёт с двумя ящиками гранат и три фаустпатрона.

Тут надо сказать о втором бойце – о Кабацких. Это был самый молодой из нас. Он, как только услышал, что у немцев появились какие-то фаустпатроны, всех стал расспрашивать, что это за оружие, как оно устроено. Сам он колхозник-тракторист из Белоруссии, в армию пришёл уже в 1944 году после освобождения его местности. Сначала я думал о нём – бесшабашная голова: в левой руке – фонарь, в правой – граната, на шее – автомат, и один вскакивает через окно в подвал, из которого стреляют немцы, не поинтересовавшись даже, сколько их там. Но оказалось, что этот храбрец удивительно толковый парень. Какое бы трофейное оружие ни попало к нему в руку – покрутит его, разберёт, прочистит и, смотришь, стреляет уже из этого оружия.

Третий, Новиков, был старший из нас по возрасту, типичный старый русский солдат, с большими чёрными усами, по характеру очень тихий человек, ко исполнительнее его не найдешь: умрёт, но не покинет свой пост.

Трое суток мы удерживали вчетвером свои траншеи. В первую же ночь, чтобы не попасть снова под огонь артиллерии противника, от которого наш взвод сразу же понёс большие потери, мы продвинулись вниз по склону в сторону немцев и окопались метрах в сорока от них. Из-за этого мы оказались почти отрезанными от своих. Противник непрерывно вёл по высоте такой огонь, что через гребень с той стороны к нам никто не мог пробраться.

Мы отбивались от немцев исключительно гранатами – своими, ручными, трофейными, из гранатомёта. Кабацких выпустил из трофейного гранатомёта все два ящика гранат, которые немцы бросили во время первой контратаки. Когда боеприпасы были на исходе, мне пришлось сказать, что кто-нибудь должен отправиться за гранатами. Макрушин сказал, что он должен идти, как коммунист. Я уже думал, что не увижу больше своего друга, что посылаю его на верную смерть, но он приполз назад и притащил с собой целый ящик гранат. Одежда его была прострелена в нескольких местах, лямки мешка перебиты пулями, но сам он остался невредим.

Макрушин ползал за гранатами ещё один раз, потом нас стали обеспечивать боеприпасами старшина роты старший сержант Костенко и боец Озерский. На четвёртый день они принесли нам, кроме гранат, хлеб, консервы, чай. До этого мы все трое суток не имели во рту ни крошки, ни капли воды. В этот же день прислали пополнение – тринадцать молодых бойцов. Они сначала не верили, что мы вчетвером столько времени удерживали эту высоту, но, присмотревшись к нам, поверили.
«Штурм Берлина, Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин», 1948

Герой Советского Союза старший лейтенант
П. СИНЕЛЬНИКОВ

Я расскажу о том, как 26 марта моя батарея обеспечивала переправу пехоты через Одер южнее города Шведт. Был паводок; река, размыв взорванные в нескольких местах дамбы, разлилась километра на два. По обеим сторонам дамбы, на которой мне приказано было поставить орудия, неслась полая вода, плыли льдины.

Противник на другой дамбе, метрах в 250 от нас, у него тоже спереди и сзади была вода. За этой дамбой вдали виднелась ещё одна дамба; по ней проходила вторая линия немецкой обороны. Чтобы выдвинуться на огневую позицию из леса, где мы стояли, батарея должна была проехать по открытой дамбе километра два. С вечера, ожидая, что советские войска начнут переправу, противник поднял шумиху. Дамба всё время была под артиллерийским и миномётным огнём немцев.

Прежде всего надо было перевезти снаряды. Это удалось сделать скрытно от противника, хотя светила луна. Снаряды перевозились на лодках вдоль дамбы, под её прикрытием. Перевозка продолжалась с 2 часов ночи до 5 часов утра. Перевезено было 600 снарядов. Их сложили в ниши, вырытые в скате дамбы.

В 4 часа 30 минут луна начала заходить, от воды поднялись испарения, небольшой туман. Это было самое темное время ночи, перед рассветом. Я приказал вывозить орудия, соблюдая дистанцию в 400–500 метров. Вальки передков, чтобы не скрипели, были перевязаны тряпками и бинтами. Противник к этому времени притих. Линия его траншей на дамбе посреди разлившейся реки обозначалась в тумане только взлётом трассирующих пуль и вспышками пулемётного огня.

Все расчёты выкатили свои орудия без потерь. Ровики и окопы были уже вырыты. Снаряды сложены в ниши. Орудия пришлось врыть в землю только на тридцать сантиметров, -если бы врыли глубже, не было бы видно целей. Щиты прикрыли плащ-палатками, поверх которых насыпали прошлогодней травы и водорослей. К рассвету всё было готово. Артиллеристы лежали в ровиках и в ожидании сигнала артподготовки вели наблюдение за противником, который не заметил изменений, происшедших на нашей дамбе за ночь. Мой командный и наблюдательный пункт находился в ровике, вырытом в пяти метрах от первого орудия.

Открытие огня назначено было на 7 часов утра, но потом отложено на вечер.

Весь день мы лежали на дамбе, изучая огневые точки противника. Немцы обстреливали всю дамбу из артиллерии, миномётов и пулемётов. Их бризантные снаряды рвались над дамбой на высоте нескольких метров, но в стороне от нас. Мы лежали, не шевелясь. Немцы так и не заметили нас за день.

Под вечер, незадолго до начала артподготовки, мы увидели лодку с двумя нашими солдатами, плывущую к дамбе противника. Сначала мы просто не верили своим глазам. Смелость этих людей казалась невероятной. Они гребли быстро, но совершенно спокойно, как рыбаки в тихий мирный вечер. Немцы, очевидно, были так поражены, что не сразу открыли по лодке огонь. Они стали стрелять, когда лодка была уже у их берега. Выскочив из лодки, солдаты залегли в нескольких метрах от траншей противника.

-Вот черти! -невольно воскликнул я, восхищённый их храбростью. Мы следили за ними, затаив дыхание. Переползая с одного места на другое, они бросали в немецкие траншеи гранаты. Немцы тоже забрасывали их гранатами.

Я не знаю фамилий этих людей, не знаю, какую они имели задачу, может быть, даже они действовали по своей инициативе, знаю только, что это были герои. Благодаря им мы окончательно уточнили линию немецких траншей -разрывы гранат обозначили её совсем ясно. Герои погибли, но их дерзкая храбрость необычайно воодушевила и артиллеристов и пехотинцев. Я видел, что пехотинцы уже начали перетаскивать через дамбу лодки, готовые плыть на тот берег, не ожидая артподготовки.

Артподготовка началась в 8 часов вечера. После того как мы сбросили с орудий маскировку и открыли огонь, прошло минут десять, прежде чем немцы, ошеломлённые тем, что увидели вдруг против себя точно из воды вынырнувшие советские пушки, дали по нас первые ответные выстрелы. К этому времени над дамбой противника уже бушевал вихрь дыма, поднятой в воздух земли и летящих брёвен. Я любовался этим зрелищем, лёжа на поверхности голого ската, так как от сотрясения, происходившего при стрельбе наших орудий, песчаные стены моего ровика быстро осыпались.

За пятнадцать минут одна наша батарея выпустила двести снарядов, потом всем стрелявшим батареям приказано было перенести огонь на вторую дамбу. Первая дамба была так обработана артиллерией, что стрелковый батальон, который мы поддерживали, переправился через Одер броском на тридцати лодках, потеряв при этом всего одного бойца -раненым. Очень обрадовал нас пехотинец, связной, возвратившийся с того берега с донесением. Он схватил в объятия первого встретившегося ему артиллериста, долго тискал его и целовал, благодарил за хорошую помощь.
«Штурм Берлина, Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин», 1948

Совсем не случайно штурмовые инженерно-саперные бригады резерва (ШИСБр) подчинялись «Ставке Верховного Главнокомандующего».

Бригады появились в 1943 году после Курской битвой, тогда нашим военспецам стало понятно, что скоро наша армия перейдет в постоянный режим наступления.

Командованию потребовались специальные подразделения, которые умели бы прорывать немецкие укрепрайоны. То, что немца хлебом не корми, дай только завоеванную позицию укрепить и усилить, мы знали еще со времен псов рыцарей.

В состав 15 ШИСБр входили: командование, штаб, отделы управления и инженерной разведки, штурмовые инженерно-саперные батальоны и рота собак миноискателей.

В бригады зачисляли бойцов отвоевавших 1,5-2 года, физически крепких мужчин, не старше 40 лет. Помимо оружия, солдаты экипировались в бронекирасы СН-42. Четырехкилограммовые нагрудники выдерживали попадание винтовочной пули, защищали от выстрелов из пистолета, автомата, и мелких осколков.

На фронте до конца войны ходила байка, как один здоровяк сибиряк, защищенный бронекирасой, во время атаки ворвался в здание. Пули рикошетили от его панциря как от стены горох. Когда у него закончились патроны, он трубой от отстрелянного «Фаустпатрона» убил 14 немецких пехотинцев и офицера.

Во время постоянных тренировок бойцы учились под реальным автоматическим огнем слаженно выполнять команды.

Помимо прорыва укреплений противника шисбровцы подбирались с тыла к немецким танкам и уничтожали их. Они обеспечивали проход транспортных колонн, проводили предварительное разминирование объектов, дорог и мостов.

Звездный час Штурмовых инженерно-саперных бригад наступил при штурме крупных европейских столиц и городов.

Как правило, в состав штурмовых групп входили танк, три сапера, два огнеметчика, автоматчики и пулеметчик. Прорвавшись под прикрытием танка к укрепленному зданию, огнеметчики отгоняли гитлеровцев от окон, а саперы подрывали стену. После взрыва автоматчики вбегали на первый этаж и приступали к зачистке дома.

Вот что о боях в ШИСБре после войны вспоминал ветеран Андрей Черкашин:

«Тяжести панциря я почти не ощущал, ноги в пылу атаки несли сами. Не помню, как ворвались в немецкую траншею. Рукопашная началась, выстрелы в упор. Никогда не забуду лицо фашистского автоматчика. Вжавшись спиной в земляной траверс, палит в меня с дуэльной дистанции. Три сильных толчка в грудь - три попадания в панцирь. Едва устоял на ногах, но устоял. Автоматчик видит, что его пули отскакивают от меня как горох. За стеклами очков - обезумевшие от ужаса глаза. Не стал в него стрелять, перепрыгнул и - вперед!».

На фронте шисбровцев прозвали «пехотой в панцирях» и «красными раками».

28 марта 1945 года штурмовая группа лейтенанта Вадима Ефимова в составе 10 автоматчиков, 4 огнеметчиков, 4 фаустников (15 выстрелов у каждого), и трех подрывников действовала на северо-восточной окраине Данцига. За один день в 7 кварталах группа очистила 45 зданий. Под вечер шисбровцы на противоположном берегу «Мертвой Вислы» уткнулись в ДОТ и целый рассадник одиночных пулеметных гнезд. Договорившись с командирами двух СУ-152, лейтенант Ефимов под их прикрытием переправился на другой берег и ворвался во вражеские траншеи. Уничтожив пулеметчиков и немецких пехотинцев, наши панцерники к своему сожалению увидели наглухо задраенную дверь ДОТа.

Выкурили немцев так же как всегда. Через вентиляционные шахты плеснули бензинчику и подожгли его. Через тридцать секунд дверь отъехала в бок, и подняв руки в гору пред нашими бойцами предстали перепуганные немцы.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июня 1945 года, 22 летний лейтенант Вадим Александрович Ефимов был удостоен звания Герой Советского Союза.

Вот как после войны командующий 11-й гвардейской армией, генерал Кузьма Никитович Галицкий вспоминал, как штурмовой отряд очищал от немцев Кенигсбергский «Луизен-театр»:

«Когда отряд подошел к театру, орудия и танки открыли огонь по огневым точкам на подступах к зданию и по окнам. Обстрел продолжался в течение 10-20 минут. Это время пехота использовала для занятия исходного положения в 50-100 м от объекта атаки. Саперы успели проделать проходы в заграждениях и баррикадах. По окончании огневого налета пехота, преодолевая препятствия, через окна, двери и проломы в стенах, забросав их предварительно гранатами, с разных сторон ворвалась в ближайшие комнаты здания.

Одна из атакующих групп, наступавшая через прилегающий к театру сад, подорвав несколько дверей, ворвалась в здание через черный ход. Затем атакующие группы, двигаясь навстречу друг другу, последовательно очищали одну комнату за другой. Для того чтобы сделать проход в каждую следующую комнату, бойцы взламывали двери или подрывали их гранатами. После этого в проделанный пролом они бросали гранаты, а огнеметчики пускали струю огня, заставляя противника сдаться или отойти в соседнюю комнату. Действуя так, атакующие группы в течение часа полностью очистили нижний этаж театра, уничтожив при этом до 200 солдат и захватив 250 пленных».

Шисбревец Алексей Николаевич Бордунов в кенигсбергском районе Юдиттен из противотанкового ружья загасил пулеметную точку противника, ворвался в многоквартирный дом занятый немцами, в рукопашной убил 12 солдат противника, а 250 взял в плен. 14 апреля 1945 года герой погиб, а спустя 5 дней ему присвоили звание Героя Советского Союза посмертно.

«Теперь едем на восток сквозь леса Берлинервальд, Грюневальд, чинные немецкие леса, с кюветиками для стока воды по бокам тропинок и урнами для окурков. Недостает только жестяных инвентарных номерков на деревьях. Множество брошенных легковых автомашин («адлеры», «мерседесы», «оппели», «вандереры»). К задкам щегольских автомобилей приделаны безобразные «самовары» газогенераторов – бензиновый голод. Благопристойность немецкой природы нарушают баррикады из цементных и стальных плит, аккуратно сложенные между деревьями, по большей части безлюдные. В лесу немцы сражаются вяло. Они быстро отступают на восток, в кварталы Шарлоттенбурга, под прикрытие домов…»

«На лесной поляне, залитой кровью и гороховым супом, вытащили из кустов эсэсовца. Обвисшие щеки бывшего толстяка, слезящиеся от бессонницы глаза. Он нахально передергивает плечами и говорит:

– Ну так что, что вы под Берлином? Мы тоже были под Москвой.

Из его припухших глаз глядит на мир старое прусское чванство.

Мой спутник, капитан Савельев, кидает на эсэсовца взгляд, от которого тому становится не по себе, и спрашивает:

– На что же вы, собственно, еще надеетесь?

– О! Наше командование заявило, что приложит все силы, чтобы воспрепятствовать русским захватить Берлин. Из двух зол мы выберем меньшее: сдадим Берлин американцам…

«Мы выберем!» Как будто гитлеровцы еще вольны выбирать!…»

«Генерал-полковник Кузнецов сказал:

– В метро жаркие стычки. Немцы освещают подземные туннели прожекторами и простреливают их пулеметами. Мы отказались от мысли взорвать метро, чтобы Берлин не провалился…»

«Едем все дальше на восток сквозь прирученные немецкие леса, где стоят автоматы для продажи открыток, сквозь чащи, доведенные до состояния дач. Между деревьями мелькают маленькие коттеджи, похожие на радиоприемники. На крылечках сидят немки в брюках с детьми на руках, кой-где и мужчины, посасывая пустые трубки, глазеют на нескончаемый конвейер нашей боевой техники. Когда проезжают гвардейские минометы, они толкают друг друга в бок и бормочут с боязливым удивлением:

– «Катюшь!…»

«Колонна освобожденных из Каульсдорфского лагеря. Глубокий старик в скуфейке, священник Хижняков. Рядом жена. Ему 76 лет, ей 64. Зачем их угнали с родины? Он не знает. Здесь они работали по разборке руин за двести граммов хлеба в день. Как умудрились выжить?

– Крали карточки, – говорит он, – красть у врага – не грех. А две недели тому назад итальянцы попались на крупе, уж очень грубо крали крупяные карточки. Из-за них-то, из-за итальянцев, всем стало худо. Голод. Господь бог помог – прислал Красную Армию…»

«Супружеская пара: голландец и галичанка. Поженились в немецкой неволе. Он – юный и медлительный рыжий колосс. Она – маленькая, черная, живая, грациозная. Говорят на чудовищной смеси голландского и украинского. Видимо, очень любят друг друга. Счастливы, что вырвались из фашистского рабства, но полны беспокойства: неужели им расставаться? Она готова ехать с ним в Гаагу, он с ней – в Коломыю…»

«Два немецких коммуниста. Освобождены нашими. Сидели семь лет. Высокие широкоплечие ребята рабочего типа. В двухцветных темно-зеленых куртках, в клоунских штанах, с яркими лампасами, – одежда немецких каторжников. Шагают в Берлин. За плечами котомки с картошкой, нарытой в брошенных огородах. Лица изможденные и счастливые. Настроены решительно. Долго приветственно машут…»

Лев Исаевич Славин, «Последние дни фашистской империи»

Есть нечто отвратительное в агонии Германии: старая ведьма, кончаясь, кокетливо показывает свои телеса и охорашивается.

Германское информационное бюро передает: «За истекшие недели ничего сенсационного не произошло. Германское командование является хозяином положения». Каково немцам это слушать? Они-то знают, что ежедневно Гитлер теряет не менее десятка городов? Ничего сенсационного не произошло? Да, если не считать сенсацией агонию Германии. Ничего существенного не произошло, если не считать существенным потерю Германией Рура, Саарского бассейна, венгерской нефти, Словакии, Франкфурта, Маннгейма и многого иного. Да и вообще ничего не произошло, кроме таких пустяков, как прорыв Красной Армии к Вене, стремительное продвижение англичан к Бремену и американцев к Эрфурту. Жалкие лгунишки, они выдают предсмертную икоту за бравурный марш!

Немецкие газеты пишут: «На Западе, как на Востоке, наши гренадеры предпочитают смерть позору. Американцы оплачивают потоками крови каждый метр немецкой земли». А тем временем немецкие гренадеры, запыхавшись, спрашивают изумленных американцев: «Где здесь ближайший лагерь для военнопленных?» Земля Тюрингии не красна от американской крови, она бела от немецких тряпок. Если на Востоке фрицы еще упираются, то это потому, что кошка всегда знает, чье мясо она съела.

Геббельс назвал фольксштурмистов «непоколебимой скалой». А эти фольксштурмисты, несмотря на почтенный возраст, весьма подвижны. Во Франкфурте американцы взяли одного фольксштурмиста, который пробыл в рядах германской армии ровно сорок пять минут, на сорок шестую минуту «скала» подняла руки.

Судьба немцев на Рейне была решена в тот час, когда Красная Армия вышла к Одеру. Гневное дыхание наших орудий доходит до Берлина, и зондерфюрер Нежина, коменданты Мозыря или Бобруйска, печные мастера Майданека и Треблинки говорят: «Кто угодно, только бы не русские!»… Почему немцы не выстояли на Везере? Потому что мы на Одере. Легко понять несложную «стратегию» фрица: он побывал в Смоленске, теперь он должен защищать Эрфурт от американцев, а за спиной у него Красная Армия, за спиной у него тот самый смолянин, дом которого фриц сжег, семью которого убил. И вот фриц бежит на Запад — не подумайте только, что он контратакует, он спешит в плен, как в убежище.

Они кончаются не как солдаты, а как воришки, попавшие на облаву. Гаулейтеры переводят свои барыши в Швейцарию, генералы закапывают украденное добро, и где-то на дороге американцы обнаружили полотна Рубенса, вывезенные немцами из Франции. В Швецию прибыли из Гдыни восемьдесят шесть «дубовых листков», оторвавшихся от ветки родимой, или, иначе говоря, офицеров германской армии, которые предпочли шведский пунш русской воде. Эти офицеры приехали тоже с «трофеями» — с патефонами и с баянами. Так заканчивают свою карьеру «завоеватели мира».

Издыхая, они кусаются. У нас они кусаются оптом — по команде; на Западе германская армия разбрелась, и там кусаются отдельные любители. Английские корреспонденты рассказывают, как к американскому военному врачу пришла, обливаясь слезами, немка с просьбой спасти ее ребенка. Врач поехал на «виллисе». А потом нашли труп водителя: исчезли и доктор, и «виллис», и немка. Есть в Германии немало злодеев, которым нечего терять: их имена известны, преступления зарегистрированы. Эти будут кусаться до конца. Их нельзя приручить леденцами, металл уместнее.

Между тем в Западной Германии злодеи еще могут продолжать свои злодеяния. Немецкие промышленники, члены фашистской партии, жившие захватом мира, на свободе; интервьюируют их не следователи, а журналисты. Во многих городах бургомистры, назначенные оккупационными властями, заняты спасением нацистских злодеев. Я приведу цитату из секретного приказа гаулейтера Кобленца Симеона: «Официальные гражданские лица, проявившие себя в партии или на службе государству, не должны оставаться у союзников. Они должны быть заменены лицами более старшего возраста, не занимавшимися политической деятельностью и пользующимися доверием населения, необходимым для эффективного осуществления ими их долга. Такая же политика должна проводиться в отношении других лиц, занимающих низшие посты. Запрещается немцам, без разрешения партии, занимать посты по указанию союзников». Итак, Гитлер, убегая, оставляет свою тень: американцы и англичане получают не только немецкие города, но и немецких бургомистров, подобранных гаулейтерами. Если иной немец кричит: «Гитлер капут», то вполне возможно, что он выполняет директивы фашистского руководства. Гитлер проиграл войну в воздухе, на море и на земле. Он хочет отыграться под землей, в подполье. Он понял, что его армия разбита в открытом бою, он предписывает своим «волкам-оборотням» убивать исподтишка. Вот почему Германию мало победить, ее нужно укротить. Мы должны помнить об этом ежечасно, говорить это, не боясь показаться навязчивыми, — ведь от этого зависит судьба наших детей. Можно выиграть войну и проиграть мир. Эту старую истину знаем мы. Ее знают и немцы, и они хотят, проиграв войну, выиграть мир.

Мне не раз приходилось выступать против адвокатов дьявола, которые водятся в Старом и Новом Свете. Некоторые американские друзья упрекали меня за критику, на их взгляд преувеличенную и несправедливую. Между тем, выступая против покровителей так называемых «бедных немцев», я думаю об одном: о мире для всего мира. Я прочитал в одной американской газете следующее: «Мы должны пожалеть немецкую молодежь, которая, даже попав в плен, продолжает считать немцев высшими существами, а наших американских солдат нечистой помесью». Не понимаю и никогда не смогу понять, почему нужно жалеть этих невежественных зазнаек. Одна девочка говорила: «Посади свинью за стол, а она, бедняжка, и ноги на стол». Но ведь то девочка, и в газетах она не пишет. Когда один англичанин заявил, что мы не можем судить Гитлера, так как Гитлер действовал по законам, установленным им, я думал, что этого англичанина поместят в санаторий — заработался человек. Но нет, он продолжает выступать в том же духе. Моя критика английских или американских умиротворителей никак не ослабляет моих симпатий к английским солдатам, которые теперь у Бремена берут реванш за Дюнкерк, или к американским танкистам, которые режут на куски Германию. Защитники у немцев имеются повсюду — это относится скорее к политическим убеждениям, нежели к национальным пристрастиям; и для того, чтобы рассеять все недоразумения, я остановлюсь на статье известного французского писателя Франсуа Мориака. Никто меня не заподозрит в неприязни к Франции. Что касается Франсуа Мориака, то я считаю его очень талантливым писателем, который хорошо показал путь французского буржуа в Виши. Теперь Франсуа Мориак преисполнен милосердия к вчерашним тюремщикам Франции. В то время, как возродившаяся французская армия берет города Бадена и Вюртемберга, Франсуа Мориак озабочен спасением Германии. Он льет слезы над судьбой обитателей Вестфалии и Баварии. Одновременно он призывает забыть предательство предателей. Можно, конечно, объяснить это тем, что Франсуа Мориак католик. Однако католики не квакеры и не вегетарианцы. В Испании католические священники благословляли фалангистов, которые расстреливали женщин, стариков, детей. Католики умеют проливать не только слезы, но и кровь; что касается дыма кадильниц, то это обыкновенная дымовая завеса, прикрывающая отнюдь не ангельские дела. Не от избытка христианского всепрощения Франсуа Мориак заступается за немцев: его пугает мощь Советского Союза. Мне хочется спросить французов: неужели мало было уроков? Неужели Франция уже забыла, чем кончился Мюнхен? Позор Парижа, казни заложников, газовые бараки возле Страсбурга, голод и медленное истребление пленных — все пришлось пережить французскому народу. А потом выходит Франсуа Мориак и, будто не было роковых лет, повторяет: «Нам грозит триумф Советской России!.. Если мы будет мстить немцам, восторжествует красное зарево!..» Страшно. Отвратительно. И трудно понять, как эти строки написаны рукой француза, написаны в Париже, который узнал освобождение только потому, что Советская Россия выстояла, не продала чести за чечевицу «независимости» Виши, потому, что Советская Россия не прощала, не прощает и не простит фашистской Германии.

Конечно, не Франсуа Мориак делает погоду, но немало у него архивлиятельных единомышленников; эти не всегда друзья Франции, но они всегда защитники «бедных немцев», и они всегда враги Советского Союза. Если адвокаты дьявола добьются своего, мир будет проигран, и «волки-оборотни» через несколько лет перейдут от мелких убийств к большой войне. Германию нужно хорошо прочесать, особенно проверив тех, кто сейчас прикрывается белыми тряпками.

Упорствуя на Востоке и сдаваясь на Западе, немцы хотят спасти не только свою шкуру, не только награбленное добро, но и тот аппарат, который должен подготовить третье мировое побоище. Адвокаты дьявола в Америке, в Англии или во Франции понимают это; и все же они защищают злодеев: эти адвокаты боятся не разбойников, а судей — как в дни Мюнхена, им всего страшнее свои народы и сила Советского Союза. Но теперь не 1938 год. Мир увидел, что такое Красная Армия. Фрицы могут сдаваться американцам: это их дело. В конечном счете у них остался этот выбор: кому сдаваться; только в этом отношении «германское командование остается хозяином положения». Впрочем, не все ли равно, кому сдается тот или иной фриц? Ведь есть коалиция, есть совесть народов; и нежинский зондерфюрер, отведав американского сала, отрыгнет на русской виселице. Крепок наш боевой союз, не разбить его никаким плакальщикам и никаким клеветникам. Чем быстрее придет конец, тем лучше. Пусть фрицы сдаются хотя бы Франсуа Мориаку, я не возражаю. Мы радуемся, что французы подошли к Штутгарту. Мы радуемся, что англичане подходят к Ганноверу и Бремену. Мы радуемся, что американцы у Эрфурта, у Веймара, у Нюрнберга. Друзья нам не раз помогали: разве мы забыли труд американских рабочих, отвагу союзных моряков и летчиков? Мы рады, что наш январь принес союзникам такой апрель. Радуясь, мы заняты делом: Веной. Будет вскоре и Берлин. И май в этом году будет действительно маем.

7 апреля 1945 г.

Илья Григорьевич Эренбург, «Война. 1941-1945», Издание 2004г.

Семь часов утра. Я сплю.
Звонок.
Звонит старшая дома. Того дома, где я прожил долгое время и сейчас сдаю квартиру в аренду.
-Приезжай. Твою хату взломали.
Хм...Что там брать-то? Кто взломал? А где были арендаторы? Куча вопросов в голове роится.
-Как взломали? Кто ?- спрашиваю спросонья.
-Полиция отпилила. Приезжай!
Ноги в руки и на такси мчусь.
Захожу в подъезд. Поднимаюсь. Моя дверка аккуратно стоит между этажами. Петли срезаны. Засовы (ригеля) на замке срезаны.
Пиздец...
Дверь дорогая, хорошая. С зеркалом, с тройным уплотнением. Торекс.
У входа в квартиру полиция, бойцы в масках, в бронниках, с оружием.
-Вы хозяин? - обращается ко мне один из присутствующих.
-Да.
-Пройдите на кухню. Вас ждут.
Захожу на кухню. По пути вижу на полу в одних трусах моих квартирантов. Руки на затылке. Перепуганные.
Что они могли натворить? Им лет по двадцать максимум.
В другой комнате девушка. Тоже на полу. Стринги, лифчик и все. Руки на затылке.
На кухне мужик в гражданском. Встал. Поздоровался за руку. Представился. Он оперуполномоченный.
-Можно несколько вопросов и возможно вам не нужно даже в отдел ехать.
-Да. Спрашивайте.
-Этих парней знаете?
-Ребят знаю - я им квартиру сдаю. Вот договор. Девушку не знаю.
-Давно с ними знакомы?
-Ну как знаком давно. Они по объявлению сняли квартиру. Раньше их никогда не видел. Живут уже 5 месяцев. А что случилось?
-Закладчики это.
-???...
-Наркотики по городу прячут.- и глядит, улыбается.
-А кто мне дверь теперь возместит? Ее же теперь только на помойку.
-Ставьте новую дверь. Пишите заявление, прикладываете чеки и наверное в суд. Я точно не знаю как это делается.- и снова улыбается.
Я стою смотрю на него и думаю, что у него это не первый штурм квартиры. И что ему собственно на меня наплевать, да и на дверь мою тем более.
Расстроенный наливаю воду в чайник. Достаю кружку, ополаскиваю. Ищу в шкафах чай или кофе. В шкафах всё вверх дном. Бросаю затею с чайником. Выхожу на улицу. Звоню на работу и беру отгул. Сижу на лавочке и опять ахуеваю.
Часа через полтора всех увезли. И сами уехали. Сказали быть на связи. Взяли номер работодателя.
Захожу в квартиру. На кроватях новые матрасы. Дорогие и известные, которые с эффектом памяти. В туалете смонтирован водонагреватель на 50 литров ( тоже не мой). Микроволновка новая на кухонном столе. Задняя крышка снята( видимо искали и там). Новый чайник в упаковке под столом. Сколько же они зарабатывали? Делаю себе наконец-таки чай. Хожу с кружкой по квартире, неспеша пью чай и убираю разбросанное. В дверях появляется участковый.
-Доброе утро! Ведь доброе?- тоже улыбается.
Ну что же. Шутить так шутить.
-Где оно доброе? Дверь мне обратно запили!- отвечаю я.
Поугарал. Шутку оценил.
-А что не доброе? Вместо них мог быть ты. Им сейчас минимум пятнашка светит.
-А я-то каким боком? Я законопослушный гражданин.
-Ну знаешь...Всякое бывает. Еще есть вопросы?
Я думал спросить у него как мне вернуть деньги за дверь. Но не стал. Я понимал, что он мне ответит шаблонно, где я должен таскаться по судам теряя время и нервы. Пожелал ему удачного дня и он ушел.
Я позвонил в в магазин дверей. Ребята приехали, сняли старый короб, увезли с дверкой. Новую дверь поставили точно такую же с очень хорошей скидкой за счет спиленной двери. На всё ушло менее 3 часов.
На следующий день вызвали в полицию. Позадавали разные вопросы. У кабинетов стояли заплаканные мамы тех ребят и двое мужиков, видимо их отцы.
-У тебя квартиру снимали пацаны?- спросил один из них.
-Да.
-Вот деньги за дверь. Возьми, чтобы не было претензий.- и протягивает деньги.
-Деньги не надо. Претензий нет.
-???...А что так?
-Пацаны новые матрасы оставили, да технику бытовую. Я не в обиде. Дверь уже поставил.
-Ну как знаешь. Спасибо!- пожал мне руку и я ушел.

Позже узнал, что пацанам присудили 10 и 12 лет. Девчонку не тронули, была не при делах вообще.

Я считаю, что это видеоурок "как нельзя делать при штурме окопов".

На видео судя по стальным каскам наши мобилизованные получают первый опыт штурма опорника противника.
Крайне халатное и беспечное поведение. Вместо гранаты в блиндаж - наш мужик кричит "Есть кто там?! Выходи!".

Нет контроля над сдавшимися в плен солдатами противника, не забрав оружие и не связав, не оставив пленных под охраной поворачиваются к неразоруженному и необезвреженному противнику спиной!

Просто чистой воды фарт, что украинцы оказались  такими же недавно мобилизованными. Если бы попались поматерее, оператор и его напарник, как минимум были бы двести.

Боец! Помни!
Только мертвый или обезвреженный враг не стреляет в спину!

Ну и мудрость от спецназа: прежде чем задать вопрос "Есть кто в блиндаже!?" - брось в блиндаж гранату!

P.S. пост - почти дословный пересказ поста одного моего знакомого, которого я читаю в телеге. Он там добровольцем сейчас.