Генка поставил камеру на стопку книг, открыл лоточек и засунул vhs кассету. Старик в клетчатой рубашке, которая казалась ему нарядной, приосанился в кресле.

- Ну чего? Снимает уже?

- Да вроде… Щас…

Генка заглянул в объектив, довольно кивнул, и в этот момент дверь комнаты приоткрылась, сунулась нарядная женщина в блестящей люрексом кофточке. Взбитые залаченные пергидрольные волосы даже не шелохнулись.

- Гена, ты скоро? Там тосты начали говорить, иди поздравь отца.

- Да ну, мам. Мы тут с дедушкой… Принеси торт, когда вынесут, ладно?

Женщина хмыкнула, бросив холодный взгляд на свекра, и захлопнула дверь. Отца мужа она откровенно недолюбливала, хотя именно остатки его связей помогли им остаться на плаву в том хаосе, в каком оказалась страна после развала Союза.

- Все, дед, давай. Только подробно, с самого начала, как договаривались.

Старик покрутил головой с коротким ежиком седых волос, налил себе водки из графинчика, выпил одним швырком. И начал тем тоном, которым обычно говорят, когда затевают длинный обстоятельный рассказ.

- Гагарин-то в 61-м полетел, а я в писят девятом уже служил в Испытательном институте авиационной медицины. Госпиталь при нем был, там летчиков проверяли до и после полетов. Привезли нам тогда десять человек ребят, задача была протестировать их на максимальные перегрузки, прямо на пределе которые. Обычным врачам особо детали не раскрывали, ну а я-то зав отделением был, и знал, что парней готовят к полету в космос.

Взялись мы, значит, за них, поначалу общее состояние организма проверяли. Спирометрия, велоэргометрия, потом пошли термокамера, барокамеры, центрифуга, ну и всякое такое. Ребята молодые все, от двадцати пяти до тридцати, здоровенные, как лоси. По большей части из летчиков, но пара парней прибыла из каких-то структур МВД. Все они были полностью, отменно здоровыми, анализы, как бы сейчас уже сказали – хоть в космос запускай. Просто идеальные показатели. Идеальные-то они идеальные, но у любого человека есть свой предел возможностей. Можно задержать дыхание на пять минут, на семь, вообще, я слышал, рекорд сейчас чуть менее 14, но никто не сможет задержать его на полчаса. Можно пробежать пятнадцать километров марафона, но никто не сможет пробежать без остановки и отдыха сто. В общем, ты меня понял. Так вот среди этих ребят, будущих космонавтов, выделялся один, Иван Бабурин его звали. Всегда он мог заметно больше, чем остальные. Делал на тридцать подтягиваний больше, чем другие, задерживал дыхание на три минуты дольше, дольше крутил педали на велотренажере и так далее. Когда начали испытания в центрифуге, парни зеленые выходили, кто-то блевал, и это при перегрузке в десять единиц. Потом повышали, надо было достигнуть показателя в двенадцать единиц. Так вот этот у этого Бабурина даже частота пульса не подскочила, как сел 70 ударов в минуту, так и вышел. Я взял и увеличил нагрузку до 15 единиц – ему хоть бы хны, а другие ведь выходили, вся спина сплошной синяк. Но только не Бабурин. Больше 15-ти побоялся, а ну, как помрет мой космонавт. Посидел он там, на 15 единицах, как на карусельке, вылез из центрифуги, улыбнулся своей белоснежной улыбкой и пошел в палату. Такой вообще улыбчивый, всегда позитивный парень был. Со всеми сразу подружился, медсестрички от него без ума были. Когда сунули его в сурдокамеру… Ах да. Сурдокамера – это комнатенка такая метра полтора на два с отличной звукоизоляцией. Будущий космонавт там должен был провести десять дней в полнейшей изоляции и еще и не спать трое суток. Я думал, что такой общительный ухарь, как Бабурин, быстро там сдуется. Только кажется, что сидеть сиднем в пустой тихой комнате  просто скучно, но на самом деле это огромная нагрузка на психику. Не может наш мозг жить без впечатлений извне. Знавал я случаи, когда парни галлюцинации начинали видеть, а один у меня там через полтора суток всего расплакался и давай стучать по стенам и орать, что в гробу он эти все полеты видел.

А мне уже интересно просто стало, как азарт какой – есть же у человека слабости? Что это парень такой из стали, ничего его не берет, во всем он первее всех. Ну, я и думал, что Бабурин при своей говорливости и общительности там закиснет. И я сам ему срок установил на трое суток больше, чем другим. А ему все равно, вышел и зенками своими лупает – что, мол, товарищ Хлопотов, все уже? Эк как быстро…

С барокамерой тоже, шла там имитация подъема на высоту, парни до 5, максимум до семи километров без кислорода выдерживали, Бабурин – девять. Я так думаю, на наших испытаниях он  несколько мировых рекордов установил, но кто ж сейчас поверит… В общем, гвозди бы делать из этих людей. Иван определенно был первым кандидатом в космонавты, и все, включая меня, это понимали. Он и внешне подходил – знаешь, негласно дали директиву выбирать из таких, ну, чтоб на обложках журналов и газет, значится, хорошо, правильно смотрелся. А Бабурин и тут лучше всех – хоть и невысокий, но с отличной фигурой, широкоплечий, как Аполлон, черты лица мужественные такие, словно с афиши киношной. Единственное что меня смущало, совсем чуть-чуть, прямо где-то на донышке, это его анализы крови. Нет, там все хорошо было, отлично даже, и только один параметр, гемоглобин, слегка, да тревожил. Был он в норме, но знаешь, в такой норме, по самому нижнему краю. Еще совсем чуть-чуть, мааааленький шажок в сторону, и можно говорить о легкой степени анемии. Или даже не анемии, а … ну, е-мое, как бы легчайшем на нее намеке. Странно мне это показалось почему-то, хоть и ничего странного в этом не было. Взял я его медкарту, полистал, была там графа «перенесенные в детстве заболевания». Ну, да все чем-то переболели в своем время, свинка, коклюш, ветрянка, ничего особенного. Но у Бабурина была какая-то странная строчка – «эпизод железодефицитной анемии». Что значит «эпизод»? Из-за чего? В общем, не давал мне покоя этот Иван с его несгибаемостью, железный человек какой-то! Сделал я несколько запросов и узнал, что в детстве, когда ему было десять лет, лежал он в краевой больнице. Позвонил я, значицца, в краевую, и после немалой толики препираний с главврачом, выяснил, что лечился Бабурин в больнице от… острого лейкоза! Я тогда чуть со стула не свалился. Лейкоз, рак крови, и это в 46-м году! Я распорядился достать детскую медкарту Бабурина, и когда привезли копии документов, у меня глаза на лоб полезли.

Вот представь, Гена, классическая картина острого лейкоза у ребенка, гемоглобин критически низкий, тромбоциты практически на нуле, геморрагический синдром… ну, в общем, весь в синяках он, сосуды лопаются. Любому самому заштатному врачу было бы понятно, что прогноз неблагоприятный, а говоря простым языком, ребенок при смерти. Диагноз был поставлен в сентябре 46 года, и до октября шло быстрое ухудшение. Больничка потрепыхалась конечно, переливания крови ему делали, но сути это изменить не могло. Тогда не было никаких пересадок косного мозга, не было действенной химиотерапии, да и онкология как наука делала только первые шаги. Острый лейкоз в те времена был смертельным диагнозом, и маленький Иван скорыми шагами шел к могиле. И вдруг в середине октября – некоторое улучшение. Перестал падать гемоглобин, подросли тромбоциты, снизилась температура, улучшилось общее состояние… Показатели крови улучшались медленно, постепенно, но к январю ребенок был здоров, если не считать незначительной анемии. Я, естественно, хватаюсь за телефон, какая-то секретутка через губу сообщает, что главврач где-то шляется и к трубке подойти не может. Я ору как ненормальный, чтоб искали его, и чтоб он срочно вышел со мной на связь. Когда этот долбоящер перезвонил, я поинтересовался, каким образом они вылечили мальчишку от лейкоза. Какой был протокол лечения, что это за фантасмагория такая? Почему в карте ничего не отражено кроме гемотрансфузий? Тот мямлил, мямлил и в конце концов сказал, что ничего кроме этих самых переливаний они и не делали. И что имеет место быть спонтанное самоизлечение. Бывает, знаете ли. А я вот знаю, что не бывает! Не бывает такого, что сошедший с ума костный мозг вдруг перезагрузился, перестал вырабатывать патологические клетки и начал вести себя пристойно. Ну не бывает, мать твою!

А что это значит, подумал я? Это значит, что мальчишке все-таки дали какое-то лекарство, которое повернуло болезнь вспять, либо его организм настолько уникален, что смог дать толчок к самоизлечению. И ко второму варианту я склонялся больше, ибо те пределы возможностей, на которых работал Иван Бабурин, ничем больше объяснить было нельзя.

Впрочем, никого мои изыскания в биографии Бабурина не интересовали. Информацией я поделился с Каманиным… Каманин? Николай Петрович, генерал-лейтенант, мировой мужик, он подготовкой ребят руководил. Так вот он пожал плечами и сказал:

- Ну и что?

К тому времени я уже знал, что Ивана утвердили на роль первого, и ничего другое не имело значения. Каманин запретил мне выспрашивать у парня про его болезнь, чтоб не разводить ненужной суеты вокруг и так нелегкого дела. Я некоторое время провел в думках, да и плюнул. Мне, что ль, больше всего надо? Иван по всем параметрам был здоров как бык и психологически устойчив, чего еще? Вскоре всех парней от нас забрали в воинскую часть непосредственно готовиться к полету. Тогда уже все знали, что полетит Бабурин, но готовили все равно всех десятерых.

У меня вскоре родилась вторая дочка, и я эту историю на время подзабыл – разрывался между работой в институте и семьей. Теща еще заболела, дачу строить начали… В общем, забот хватало. Один раз я спросил у Каманина, как движется дело с полетом, но тот ничего, естественно, не ответил. Не моего ума это дело было, все происходило в условиях секретности. Так бы и я забыл про Ивана Бабурина, и вспомнил бы про него вероятно только 12 апреля 63 года, когда Гагарин произнес это свое знаменитое «Поехали!». Ну, понял бы, что ничего у них тогда не вышло, посожалел, да и похоронил в памяти. Всякое бывает. Да только в июле 1960 вызвали меня из отпуска в госпиталь, прислали прямо на дачу машину, сам Каманин прислал. Мне не привыкать, выслушал брюзжание жены, да и поехал.

И вот представь, каково ж было мое удивление, когда увидел я в палате на больничной койке этого самого Бабурина. Каманин со свитой меня встретил, сказал, что Иван сегодня в 6 утра благополучно приземлился на аппарате «Союз-0» в установленной точке, только посадка оказалась не столь мягкой, как ожидали, и парень получил травму головы.

Бабурин действительно был странным – говорил и говорил монотонным голосом без остановки какую-то белиберду. Нес что-то про песьи головы, свет звезд, который выжигает глаза и еще что-то совершенно невообразимое. Каманин обрисовал задачу – надо, мол, его обследовать, привести в полное здравие и адекватность, для того, значит, чтоб можно было первого космонавта предъявить советской и мировой общественности. Но я-то Каманина хорошо знал, и видел по его смущенному виду, что что-то не так. А вернее – все не так.

Начал я с самого просто обследования, рефлексы проверил, пульс пощупал. Никаких ушибов и признаков травмы головы я не нашел. Пульс был очень слабый и не прощупывался, что меня конечно насторожило. Взял я стетоскоп сердце прослушать, и вот что, Гена… Сердце у него не билось. Вообще. Ну, то есть, совершенно. Я и грудь прослушал, и со спины – нет биения, и все тут. Натаскал несколько стетоскопов со всего госпиталя, да толку то – работу сердца ведь и без стетоскопа слышно. А у него не работало. И что прикажете делать? Взял я у него кровь на анализ, лаборатории сказал, надо срочно. Ну, анализ как анализ, по-прежнему только гемоглобин чуть понижен.

Сам больной через сутки совершенно оправился, перестал заговариваться, узнал госпиталь, меня, попросил разрешения сообщить о себе матери и невесте. На вопросы отвечал уверенно, проверку рефлексов прошел. Но сердце у него по-прежнему не билось. Каманин меня трясет, хочет, чтоб я выдал ему его космонавта с пометкой «здоров», а я не могу! И про сердце пока сказать не могу – то ли я с ума сошел, то ли что. В общем, выторговал я него пять суток, сказал, черепно-мозговая травма требует наблюдения, не хочет же он, чтоб его герой на конференции какой-нибудь начал нести бред про звездных собак.

Вел себя Иван совершенно нормально, попросил принести ему книгу и радио – из палаты его не выпускали, скучно ему было. И тут я заметил, что он возвращает еду, говорит, что нет аппетита. В палате поселился неприятный тухлый запах, источник которого я не сразу смог установить. Пахло от Ивана, но у него не было никаких гниющих и мокнущих ран. И только когда я полез шпателем в рот, меня чуть не снесло волной жуткой вони. Когда я полез гастроскопом ему в пищевод, то не смог его пройти, он был весь забит гниющей едой.

Фильмов о зомби тогда не было, но у меня в палате сидел самый настоящий мертвец, который тем не менее, говорил, двигался и даже спал. Сам Бабурин ничего особенного в своем состоянии не видел, он считал, что это осложнения после его пребывания в космосе – тогда ведь особо не знал никто, как полет в невесомость скажется на здоровье.

Насел я Каманина и потребовал рассказать про полет, мол, надо мне для плана лечения. И он рассказал. С самого начала все пошло не так – «Союз-0» вышел на орбиту выше, чем запланировали. В целом, ничего страшного, если бы тормозная двигательная установка сработала как надо… Но она сработала не так, как надо. В общем, Бабурин провел в космосе не рассчитанных полтора часа, а… десять суток. А системы жизнеобеспечения Зари были рассчитаны как раз на 10 суток, так что космонавту вроде бы сильно повезло… Или нет? Каманин распорядился отдать мне записи о физиологических данных Ивана во время полета. Просмотрел  журнал, отследил динамику пульса и дыхания. Пульс практически не повышался, что конечно было странно для человека, находящегося в таких экстремальных условиях, но я уже знал эту особенность Бабурина, я ее наблюдал во время испытаний. А вот чего я у него никогда не наблюдал – так это полное отсутствие пульса в последние пару часов полета.

А вскоре у Бабурина на коже проявились… трупные пятна. Уж их-то я ни с чем не спутаю. Мне казалось, что я схожу с ума. Я, кандидат медицинских наук, наблюдал у себя в госпитале то, что никакая наука не допускает. Никогда. Вообще. Ни при каких обстоятельствах!

Прыгнул я в свой Москвич и велел водиле гнать в деревеньку Горбатовка недалеко от Саранска. Там жила мать Бабурина, Анна, и я намеревался во что бы то ни стало узнать как можно больше об Иване. Пожилая женщина перепугалась, увидев меня, городского, в шляпе, в хорошем плаще, в машине с водителем. Она сразу подумала, что что-то случилось с сыном, но я успокоил ее враньем, что Иван отлично служит и все у него замечательно. Ложь свою я построил на том, что такое прекрасный и умелый летчик как Иван идет на повышение, ну и сами понимаете, мы должны проверить все моменты его биографии. Она вроде поверила, успокоилась, провела меня в избу. Знаете, хорошая такая крепкая крестьянская изба, видно, что не одно поколение тут выросло, фотографий много на стенах, каких-то памятных вещичек на комоде, стопки писем, открыток. На печи кто-то лежал, укутанный в рваный ватник, и Анна сказала, что это бабка Ивана, а ей она свекровь. Отец же Бабурина погиб на войне.

Я начал выспрашивать про этот самый эпизод анемии, и она охотно рассказала, как Иван заболел. Он вдруг начал часто простужаться, насморк не проходил месяцами, ну да в деревне это и за болезнь не считали. Но маленький Ваня начал худеть, бледнеть, жаловался на ломоту в костях ночами, но мать все списывала на гнилое холодное лето – простыл, мол, с мальчишками на речке, суставы застудил. Но однажды случилось то, что заставило ее перепугаться – у Ивана началась жестокая лихорадка и потекла кровь из носа, которую не смогли унять в местном фельдшерском пункте. Деревня-то небольшая, больницы своей не было. Увезли его в краевую, где худо-бедно определились с диагнозом. Врач объяснил, что у сына проблема с кровью, но делал это пространно, максимально непонятно. В то время не было принято огорошивать родных и самих больных смертельными диагнозами, поэтому объясняли весьма уклончиво. Да и вряд ли поняла бы простая сельская баба, что такое лейкоз, а сказать ей, что мальчишке кранты, он не мог. Но Анна поняла эту уклончивость по своему, она решила, что врач хочет мзды за лечение. Она вернулась в родное село, взяла с собой свекровь и вместе они привезли ему свиного сала и картошки, все, чем были богаты. Но к их удивлению, тот подношение не принял. Бабка пыталась всучить силой, но тот разозлился, накричал на женщин и велел вытолкать из больницы. Пока Анна сидела на лавке с мешком с картошки и салом, неугомонная бабка пошарахалась по больничному двору, поболтала со снующими через дворик медсестрами и гуляющими больными. Вернулась она чернее тучи, и всю обратную дорогу что-то бормотала по-мордовски. Но мать Бабурина не шибко беспокоилась – ну подумаешь, температура у ребенка, эка невидаль. Да и кровь носом тоже не редкость, особенно на послевоенном скудном пайке. Она была уверена, что в больнице Ване точно помогут таблетками и уколами, вон, корпус-то большой какой, уж тут точно знают как лечить. И оказалась права – хоть и нескоро, но сын пошел на поправку.

Анна рассказывала вполголоса, косясь на бабку на печке:

- Я свекровь-то чуть полотенцем не отлупила, надоела хуже горькой редки,  ревет перед иконой белугой, и все болтает, что Ваню в больнице загубят. Каково матери-то это слушать? И сало она отнесла содяце. Содяце – это их колдуны мордовские так называются. Темные люди. Ну как я объясню бабке закостенелой, что колдунов не бывает, враки это все! Костерила я ее конечно, а толку! Старого человека на новую дорогу не повернешь!

И тут старуха заворочалась на печке, приподнялась и говорит Анне:

- Кто эт такой, Нюра? Про Ваню спрашивает.

Та успокоила свекровь, что, мол, товарищ при должности, пришел, чтоб Ивану хорошую характеристику дали.

А та с печки-то слезла и пошла на меня:

- Что с Ваней, ирод? Что вы с ним сделали? Сэвэн не ест который день! С Иваном неладно, Нюрка! Он врет тебе!

Она ткнула в меня своим артритным пальцем, похожим на палец ведьмы, и я попятился к двери. Мне совсем не хотелось сцены с сумасшедшей старухой. Я выскочил из избы, но бабка ринулась за мной, причем довольно резво для своего почтенного возраста, и схватила меня за рукав. Она и потащила в глубь небольшого сада.

- Иди глянь! Глянь на сэвэн!

Я невольно подчинился. Старуха привела меня в густо заросший кустарником и яблонями местечко, где на большом пне стоял большой ящик такой, вроде борти на пасеке, сколоченный из необработанных досок. Старуха, что-то бормоча по-мордовски, открыла небольшую дверцу и я невольно вгляделся в нутро ящика. Там сидела большая кукла размером с годовалого ребенка, свернутая из старых тряпок. Ну, то есть тело – руки и ноги – были из грязного замызганного тряпья. А вот голова… Не знаю, из чего ее сделали, но материал походил на воск, и лицо было довольно искусно вылеплено. Не особо тонко сделано, на поверхности воска четко выделялись следы пальцев, грубоватая работа, но в чертах куклы угадывались черты Ивана Бабурина.

Дно ящика устилали мелкие косточки – очевидно, по большей части птичьи, но было и несколько мослов от коровы. Поверх лежал раздавленный воробей и кусок основательно протухшего мяса, облепленный зелеными крупными мухами.

- Сэвэн! Сэвэн не ест!

- Мама, оставьте его в покое! – послышался окрик от дома. К нам спешила Анна.

Бабка залопотала что-то по-мордовски, и Анна начала ее в чем-то убеждать, мешая русские слова с мордовскими и указывая рукой на мою машину.

- Простите. Мама тут развела… - Анна смущенно кивнула на короб. – Это ерунда, старые мордовские сказки, содяце ей велела... Я не мешаю, пусть делает что хочет, старая уж, ум за разум…

- Что с ним?! – снова взвизгнула старуха.

Я вырвался из ее цепких рук и поспешил к машине.

По приезде я доложил Каманину все как есть и предложил считать меня сумасшедшим и  пригласить другого специалиста. Больше меня к Ивану не допускали и около его дверей выставили пост вооруженной охраны, а через несколько дней Каманин сообщил, что переводит пациента в другой госпиталь. Какой другой, он не пояснил, а через пару месяцев от знакомого я узнал, что Ивану присвоено звание героя Советского Союза посмертно.

***

Генка забыл про свою камеру и слушал деда, приоткрыв рот.

- А что это было – эта кукла? Она типа кормила ее?

- Потом уже через знакомых я вышел на одного профессора-фольклориста, поспрашивал его осторожно… Он и рассказал, что по старинным мордовским поверьям болезнь наступает из-за того, что в человека вселяется дух этой самой болезни. Вроде как одержимость. И чтоб его выгнать, колдуны, или содяце на их языке, так лечили людей. Делали куклу, сэвэн на их языке, и просили духа выйти из тела болящего и войти в куклу. А чтобы задобрить духа, сэвэн нужно было кормить. И если она ела, это означало, что болезнь оставила человека и вселилась в куклу.

- Но ведь Ивану было уже много лет, зачем она продолжала кормить ее? Он же выздоровел?

Старик вздохнул и потыкал ложечкой в кусок торта.

- Я много думал про это, и окончательного ответа у меня нет. Но для себя  решил вот что – болезнь Ивана была не просто серьезной, она была смертельной. Он умер бы со стопроцентной вероятностью, у него не было ни одного шанса. А это уже не вопрос выздоровления, это уже как.. ну, вытащить человека с того света. Вот содяце его вытащила, да только одной ногой он все равно будто был в могиле, и бабка эту его жизнь поддерживала, поддерживала связь души и тела. И когда он очутился в тех обстоятельствах, когда точно должен умереть, эта связь разорвалась окончательно. Тело-то есть, душа есть, а связь между ними слабеет. И душа мается, не может уйти туда, где ей давным-давно место. Но это только мои фантазии, я ж, Гена, врач, ученый. Меня вообще всю жизнь учили, что никакой души нет, а есть диалектический материализм и функции высшей нервной системы.

Дверь приоткрылась, и снова показалось недовольное лицо пергидрольной женщины:

- Гена, у тебя совесть есть? У отца юбилей, в конце концов!

Старик тронул внука за локоть:

- Ну, иди в самом деле, поздравь!

Когда Гена ушел, Хлопотов задумался на несколько минут, неподвижно глядя перед собой.

Что может быть противнее истеричного крика за окном в половине первого ночи в среду? Только истеричный крик, заглушающий звук мотора.

На новенькой стоянке возле дома номер 35 разворачивалось целое представление. Молодая и неопытная Таня уже десять минут не могла припарковать свой «Пежо». Как испуганный таракан, она тыкалась во всех направлениях, разыскивая щель для своего автомобильчика, а из окон домов, словно с трибун амфитеатра, за ней наблюдали раздраженные зрители. Люди выкрикивали рекомендации прямо из своих кухонь и спален, в основном советовали сжечь права, а железного льва усыпить. Большинство переживало за то, что Таня так и не припаркуется, другие боялись, что Таня припаркуется в их личные авто. Сама Таня, и без того накачанная адреналином, просто пребывала в ужасе и уже была готова встать посреди парковки, заблокировав выезд.

В какой-то момент из-за угла с пакетом продуктов в руках появился дядя Саша — сторож местной стройплощадки. Мужчина круглосуточно охранял будущий детский сад, который должен был вырасти прямо за забором парковки. Дядя Саша был сыном стройки или ее отцом, или заботливым дядей — тут с генеалогией черт ногу сломит. Короче, жил он на разных объектах уже пятнадцать лет, с тех пор как сгорела его квартира.

Заметив это ночное шоу с выхлопами и криками, дядя Саша подождал, пока машина заглохнет, а девушка выйдет из салона, и осторожно подкрался сзади. Пока Таня горько плакала, дядя Саша юркнул внутрь и, захлопнув дверь, включил зажигание. Под угрозы Тани и громкие аплодисменты жителей домов он с первой же попытки загнал железного льва между двумя спящими джипами.

— Вы что натворили? — набросилась автоледи на лысого д’Артаньяна в серой спецодежде. — Я как с утра выезжать буду?

Вопрос был уместным. Дядя Саша славился своей компактностью и худобой. Он мог достать завалившийся за стиралку колпачок от зубной пасты, не отодвигая прибор, и пройти на самолет как ручная кладь. (В будущем по его подобию будут лепить жидких терминаторов.)

Открыв дверь на несколько сантиметров, чтобы не поцарапать соседнее авто, мужчина вытек из машины, как кефир из прохудившегося пакета, и снова принял твердое агрегатное состояние.

— Постучите в будку, я вам выгоню, — показал сторож на строительный вагончик за кривым шлагбаумом.

Идея Тане не понравилась, но быть врагом соседей хотелось еще меньше. Девушка фыркнула, забрала ключи и ушла.

Дядя Саша забросил пакет с продуктами в вагончик и вышел на перекур, чтобы осмотреться. Парковка жильцов выглядела хуже, чем рентген мотоциклиста. Казалось, люди вообще не знают, что такое взаимоуважение, или просто не ориентируются в габаритах. Машины стояли как попало. Девушка была не виновата в том, что ей было сложно припарковаться.

Таня появилась на пороге сторожевой будки в семь утра и только было занесла кулачок, чтобы грозно постучать, как дверь открылась сама. На пороге возник дядя Саша с двумя стаканчиками кофе, один из которых протянул гостье.

— Угощайтесь, у меня кофемашина. Начальство подарило за хорошую работу, — протянул сторож напиток.

— Как вы меня услышали? — удивилась Таня, принимая угощение.

— Увидел, — показал дядя Саша на прикрученный к столбу зоркий глаз камеры.

Пока девушка пила кофе, мужчина ловко вырулил на ее машине и, как истинный джентльмен, подал даме руку.

— Спасибо вам большое, вы меня очень выручили, — ласково улыбнулась Таня.

— Обращайтесь. Вы знаете, где меня искать, — подмигнул сторож и, забрав пустой стакан, аккуратно хлопнул дверью.

Этим же вечером раздался стук в будку. На пороге снова появилась Таня. Вид у нее был виноватый, а в руках она зачем-то держала ключи от машины.

Дядя Саша понял всё без слов. Через пять минут дело было сделано.

— Могу я оставить один комплект ключей у вас? — застенчиво спросила водительница. — Я вечно их дома забываю и приходится возвращаться.

Вместе с ключами она протянула сторожу пятьсот рублей.

— Не нужно денег, — отмахнулся мужчина, — мне вовсе не сложно, я же тут постоянно, а вечером все равно скучно.

— Возьмите, купите что-нибудь к чаю, — настаивала Татьяна. — Я чувствую, еще не раз к вам обращусь, а просто так как-то неудобно.

Она буквально засунула деньги в руки сторожу и, коротко попрощавшись, ушла.

Татьяна не соврала. Обращаться она стала каждый день. У них сложилась отлаженная схема: Таня подъезжала к парковке, звонила дяде Саше, тот выходил и парковал ее машину. А девушка ему теперь платила еженедельно по пятьсот рублей. Это был небольшой, но стабильный доход. Деньги грели карман, но в душе поселился какой-то дискомфорт. Сторожу было стыдно брать плату за такие пустяковые телодвижения, и он начал делать чуточку больше: смахивал с автомобиля опавшие листья, следил за тем, чтобы Танину машину никто не перекрывал, а иногда предлагал помочь девушке с проверкой масла и заливанием стеклоочистительной жидкости.

Пару недель спустя дядя Саша заметил по монитору, как к нему в ночи приближается какой-то НДС — неопознанный двигающийся субъект в драповом пальто. Даже через черно-белую камеру с видеоразрешением как у космического корабля, снимавшего высадку на Луну, было видно хмурые женские брови.

Дядя Саша встретил пришельца профессиональным вопросом:

— Стой, кто идет?!

— Почему вы только ее машину паркуете? — не тратя времени на вежливость, спросила сильно картавая женщина.

— Вы про Татьяну?

— Наверное, я с ней не знакома. Если вы работаете парковщиком, то паркуйте либо всех, либо никого!

Дядя Саша был сильно удивлен таким наездом и быстро обрисовал ситуацию.

— А я что, не могу платить, думаете? По-вашему, все остальные нищеброды? Вот, держите, — протянула незнакомка деньги и ключи. — У меня белый «Форд» А 334 РР, — смешно прорычала женщина. — Бывший муж, гаденыш, специально такие номера мне заказал.

— Слушайте, я сторож на стройке, а не парковщик, — попытался выпроводить ее дядя Саша.

— Вам деньги лишние? — спросила женщина через плечо.

— Нет, не лишние, — признался дядя Саша и остановился.

— Ну а в чем проблема? Мне тоже хочется, чтобы у меня всегда место было на парковке. А то иногда аж у главной дороги приходится парковаться и пешком сюда топать из-за этих эгоистов, что встают как попало. Вы вон как ловко паркуетесь! Не откажите женщине с двумя, пусть взрослыми и женатыми, но детьми!

Дядя Саша не отказал, да и деньги действительно были очень кстати. Он давно хотел себе ноутбук в будку. Теперь в его вагончике, помимо ключей от кранов и экскаваторов, на гвоздиках высели два ключа от легковых авто.

Получая деньги за парковку, дядя Саша продолжал следить за машинами своих «клиентов»: очищал от грязи, следил, чтобы никто не совал под дворники дурацкую рекламу, отгонял котов и голубей.

Клиентура парковщика начала расти, оставаясь преимущественно женской. Мужчины только смеялись и подтрунивали, сравнивая своих соседок с различными зверями, получившими удостоверения за красивые глаза и другие части тела. Но никто не обижался.

Наступили холода. Дядя Саша теперь очищал машины от снега, помогал с замерзшими тормозами, проверял уровень незамерзающей жидкости. Он создавал комфорт.

Вскоре один из мужчин не выдержал и как бы невзначай спросил у дяди Саши, не может ли он ночью прогревать его двигатель.

— У меня автозапуска нет, а сейчас на работу никак нельзя опаздывать, боюсь, не заведусь с утра, может, договоримся? — спросил как бы между делом мужчина, предлагая сторожу закурить.

— Ладно, — прокряхтел дядя Саша, уперев снеговую лопату в сугроб, и взял предложенную сигарету.

— А у меня заодно не почистите? — еле слышно спросил водитель, кивнув на лопату, но так как дядя Саша был немного глуховат, повторил в полный голос.

Через неделю он вручил сторожу ключи и протянул пару сотенных купюр. Конкретного ценника никто не устанавливал. Каждый человек платил исходя из собственных моральных принципов. Но работал дядя Саша одинаково для всех. Ему просто нравилось чем-то заниматься.

Иногда к нему приходили за лопатой, бывало, просили одолжить у строителей инструмент для небольшого ремонта на коленке во дворе; люди оставляли в его вагончике снятые на выходные аккумуляторы, пили поутру кофе, который готовил для них сторож, и болтали с ним о жизни, пока грелись моторы.

Каждые два дня сторож заколачивал в стену вагончика новый гвоздик для очередного ключа и заносил данные в свою тетрадку с графиком парковки. Отныне машины во дворе стояли ровными рядами. Каждый теперь мог выезжать без помощи парковщика, но людям очень нравился этот новый сервис. Приятно было сесть утром в уже нагретую и очищенную машину, получить стаканчик кофе и пожелание хорошего дня.

Раз в неделю сторож выгонял все машины, какие мог, и договаривался с трактористом, чтобы тот произвел полную уборку снега. Свободного места стало столько, что дядя Саша, взяв инициативу в свои руки, купил елку на деньги, подаренные ему жителями двора в честь новогодних праздников, и при помощи знакомого крановщика со стройки установил ее посреди стоянки.

Но оставались и такие, кто был против всей это творческой самодеятельности. Некоторые люди отказывались даже от бесплатной помощи, что им предлагал сторож, называя его хитрозадым вредителем.

— Вот увидите, он вашу машину помнет, а у вас ни договора с ним, ничего. Как будете с него спрашивать? Сами же ключи ему отдаете, — посмеялся один мужчина в лицо соседу, когда тот предложил воспользоваться услугами нового парковщика.

Так и случилось однажды. Дядя Саша хоть и следил за парковкой, но не мог бросить основную работу. Одной темной снежной ночью на стройке послышались звуки. Кто-то проник на территорию. По камерам дядя Саша увидел темный силуэт возле железа и кинулся проверять. Незваный гость шумел, чем-то стучал и даже пару раз взвыл, словно пес, провалившийся в канаву. Но сторож не успел его поймать или даже приметить. Человек скрылся через дыру в заборе и бросился наутек.

Утром дядю Сашу разбудил нервный стук в дверь.

— Вы мне бампер помяли! — наехал с ходу на сторожа один из его клиентов — водитель новенькой черной «Тойоты». — А моему соседу дверь, когда в него въехали. Вы что, пьяный за руль садились? Хотя, наверное, стоило этого ожидать...

— Да с чего вы решили, что это я? — никак не мог взять в толк парковщик. — Я вообще не пью…

— С того, что кроме вас на стоянку никто уже больше не заезжает. Вы там царь и бог. А еще есть свидетель. Пойдемте, покажу.

— Так может, ГАИ вызвать? Пусть разбираются… — предложил дядя Саша.

— Ага, а вы только этого и ждете. Вам же добровольно ключи отдали. У вас и прав-то, наверное, нет! — всё сильнее распалялся мужчина.

Через минуту они уже стояли возле места ДТП. На углу обозначенного бампера действительно зияла свежая вмятина и виднелись несколько царапин. Рядом стоящая машина получила косой удар в дверь, на которой виднелась черная краска. Напрашивался очевидный вывод: водитель не вписался в поворот и задел соседнюю машину, а потом сделал вид, что ничего не случилось. Водителем был дядя Саша.

— Как будем решать? — нависли над парковщиком оба автовладельца. Дядя Саша не помнил, чтобы сделал что-то подобное, но считал себя обязанным расплатиться за оказанное ему доверие. Из своего сейфа он достал все деньги, что отложил на первоначальный взнос по ипотеке, и передал пострадавшим. Этого, разумеется, не хватило, и он написало расписку. В этот же день сторож раздал все ключи, сказав, что увольняется. Люди были ужасно расстроены, но в свете подробностей решили, что так действительно будет лучше.

Но беда не приходит одна. На стройке мужчина тоже стал пользоваться дурной славой. Это совмещение деятельности аукнулось ему тремя украденными стеклопакетами. Наступила черная полоса.

Жители решили, что смогут договориться между собой и отныне сами будут нормально ставить машины без посторонней помощи. Но не смогли, и постепенно парковка начала превращаться в то, что было до вмешательства дяди Саши.

Сам сторож решил, что как только расплатится за окна и отдаст остаток за аварию, то уволится со стройки и найдет что-то менее ответственное. Он уже собирался выложить в интернет резюме, но тут как-то раз к нему в дверь постучалась Таня и попросилась в гости.

— Дядь Саш, мы тут решили, что хотим восстановить вас в должности. Вот бумага с подписями жильцов, — протянула девушка исписанный с двух сторон лист формата А4.

— Танечка, спасибо вам большое, но я пас, — не читая, отложил в сторону бумагу сторож.

— Почему? Возвращайтесь. Без вас у нас опять бардак. А за долг не переживайте, мы решили скинуться всем домом. Васька и Сережка на вас зла не держат, они тоже подписались, — показала Таня на автограф хозяина «Тойоты».

— Да зачем же вы?.. Спасибо, конечно… Но всё равно не могу, Тань. Я уже написал заявление на увольнение со стройки, — повесил голову на грудь сторож.

— Но как же мы без вас?..

Дядя Саша пожал плечами и вместо ответа предложил кофе.

Тут в дверь снова постучали. Сторож открыл и увидел на пороге Андрея — хозяина «Нивы», номерной знак триста семьдесят два.

— Дядь Саш, с тебя стакан! — с ходу бодро заявил красный от холода мужчина. — Можно кофе!

— Да. Только подождать надо минутку, — пропустил его сторож. — Чем обязан?

— Нашелся виновник вашей аварии, — сгорая от нетерпения, продолжил Андрей.

— Как нашелся?! — рухнул на свой топчан сторож, забыв про кофе.

— А вот так. Оказывается, у меня в тот день видеорегистратор работал. Я вообще им не пользуюсь, не разобрался, как запись включать. Висит без дела. А тут ребенок, видимо, нажал что-то, пока я в магазине был, и включил запись. За ночь батарейка села, но зацепить момент аварии и немного после успела. Я только сейчас это видео увидел. Можно ваш ноутбук?

Через минуту все трое уже смотрели кино с интересным сюжетом. На записи было видно, как черный «Рено» одного из водителей, что не пользовался услугами парковщика, въехал в дверь красной машины, а затем развернулся и припарковался в соседнем ряду так, чтобы вмятина не бросалась в глаза. Через десять минут на «Тойоте» заехал дядя Саша, аккуратно повернул около красной машины, заглушил двигатель и ушел на стройплощадку. Дождавшись, пока он уйдет, хозяин «Рено» и его пассажир вышли. Судя по походке, оба были в праздничном настроении. Один побежал на стройку, отвлекать сторожа, а второй при помощи какой-то железяки помял бампер соседу, инсценировав последствия аварии.

— Так меня что, подставили, что ли? — не верил своим глазам дядя Саша.

— Получается, что так. Вам нужно возвращаться. Тут уголовное дело наклевывается. А нам всем нужно срочно скидываться на хорошую камеру, — посмотрел Андрей на соседку Таню, и та согласно кивнула.

Через пару дней парковщика восстановили в должности, а еще через неделю выяснилось, что стеклопакеты со стройки незаконно вывез к себе на дачу субподрядчик. Его сдал один из строителей, которому он не заплатил за молчание.

Под руководством дяди Саши стоянка быстро вернулась в приличное состояние, а виновный был наказан и коллективно изгнан с территории общей парковки. Сторожу помогли с официальным оформлением и заключили с ним полноценный договор, а для фиксации всех будущих нарушений на угол дома установили хорошую видеокамеру.

Так прошло два года, садик официально был достроен, а место жительства дяди Саши погрузили на манипулятор, чтобы отправить на очередную стройку. Но никто не переживал. Дело в том, что в этот день дядя Саша заключал сделку с банком. Благодаря двум работам, мужчина скопил деньги на хороший первоначальный взнос и теперь переезжал в собственную квартиру на первом этаже с окнами на парковку.

Александр Райн ( приглашаю вас в свой тг канал https://t.me/RaynAlexandr там я делюсь не только рассказами, но и заметками, а еще новостями о выходе книг)

Накопил денег на яхту. И вот уже несколько лет активно хожу по Тихому Океану под парусом. Мечта была такая давняя, с самого детства. Мало кто решается на одиночные путешествия через весь океан. Но я люблю одиночество. Люблю величие бескрайнего океана, пробирающее до мурашек.

Начинал с яхтклубов во Владивостоке. Напрашивался к знакомым яхтсменам, набирался опыта. Дорогое хобби. И на заводе на него действительно не заработаешь. Кому-то просто повезло на недвижку по наследству. У кого-то дело, за которым не нужно постоянно присматривать. Я же – айтишник, умеющий не транжирить бабки направо и налево. Этого вполне хватает, чтобы устраивать по три путешествия в год.

Хорошо ещё, что привязки к конкретному месту жительства у моей профессии почти нет и работать можно хоть с самых островов. А когда Илон Маск запустит обещанную систему спутников и принесёт нам глобальный Интернет – можно будет и вовсе не возвращаться на Большую Землю, а работать прямо из океана на удалёнке. Но это уже мечты!

Начал с родного Охотского моря. Бывал и на «средиземке». Потом совершил переход через Атлантику вместе с более опытным другом. Но больше всего меня притянул огромный и загадочный Тихий Океан… Гигантский. Бесконечный. Его просторы невозможно вообразить. Это практически половина планеты. Глубины самые малоизученные и поныне, и ещё на многие столетия вперёд.

Пересечь океан, на самом деле, не так уж и сложно. За пятьсот лет прогресс шагнул так далеко, что из подвига это превратилось в рутину. Да и на маршруте всегда есть острова – причём без аборигенов-людоедов, а вполне цивилизованные – на которых можно совершить ремонт и пополнить припасы.

Впрочем, если ты не обладаешь знаниями и навыками, то потонешь и сгинешь даже посреди обычной лужи. Все сложности и трагедии возникают  ведь из-за незнания и ошибок в планировании – это относится даже к опытным для своего времени морякам Магеллана, впервые совершившим кругосветное путешествие. Они многого тогда ещё не знали, поэтому и путь их был смертельно тяжел.

Но вот в одиночку, без напарника, пересечь океан непросто даже с кучей знаний. Поэтому и плаваю один, для остроты ощущений. С кем-то в помощниках – совершенно другие эмоции. Болтовни много. Ты не почувствуешь Океан. Не ощутишь его могущество. Его красоту. За тем я и хожу один. Почуяв однажды единение с океаном – потом уже остановиться не сможешь никогда. Это похлеще наркоты будет. Хотя знавал людей, которые в одиночестве посреди океана напротив сходили с ума. Наверное, от особенностей личности зависит. А я всё-таки программист, мы народ с прибабахом.

Прежде чем отважиться, я очень долго к этому подводился. И первые одиночные переходы были всего на несколько сотен миль, между островами в Тихом.

Трудность одиночных путешествий заключается в том, что не всегда удаётся нормально поспать. С напарником вы просто сменяете друг друга. А один… Нужно следить за лодкой. Ведь обстановка может поменяться в любой момент. Вдали от морских путей, когда редко встречаются корабли – можно ещё позволить себе спать и по часу. Постоянно просыпясь для проверки состояния парусов, ветра, да проверяя окрестности: не плывёт ли кто поблизости. Не поменяло ли свой маршрут очередное рыболовное судно (они постоянно меняют свою траекторию из-за особенностей своей работы).

Но в основном ты спишь по минут тридцать – за это время меньше вероятность, что успеет случиться нечто непоправимое.

Вот в небе светит солнышко и облака спокойные. А тут вдруг налетает сильный ветер, с неба тянется серая полоска торнадо – и паруса может оторвать к чертям, если ты вовремя не спохватился.

Поэтому нужно сохранять бдительность. Впрочем, к такому рваному графику привыкаешь.

Сел на лодку. Вышел подальше от берега. Поймал ветер, заглушил мотор. Глядишь вдаль, в предвкушении новых приключений. А берег всё отдаляется. Исчезает за горизонтом. И через несколько дней ты уже посреди океана. Водная гладь простирается на тысячи километров в любую сторону. А над головой голубое небо с россыпью перистых облаков. Красота. Только журчанье лодки от движения по воде.

И твой мат от очередной сорвавшейся с крючка рыбины…

Дни безветрия и ровной водной глади иногда сменяются тропическими штормами с волнами по три метра. Страшная штука, на самом деле. Даже через экран компьютера шторм вызывал у меня ужас, а когда же я столкнулся с ним в первый раз… Кошмарище. Такое никому не посоветуешь пережить. Тут страшно даже не утонуть в перевернувшейся лодке. Ты боишься масштабов. Это просто полный ****. Аж внутри холодеет. Но прям в большие шторма я не попадал, слава богу. Огромных волн очень боюсь, можно сказать, панически. А волны по десять метров я не хочу даже воображать, чёрт возьми.

Масштабы шторма трудно представить тому, кто его не видел своими глазами. Вот в эти моменты и ощущаешь свою собственную ничтожность и масштабы космоса, нафиг! Лучшая психотерапия.

Когда идёшь в территориальных водах государства, то в случае чрезвычайной ситуации это самое государство озаботится твоим спасением. А вот если же ты в открытом океане, то всё куда сложнее. Всем кораблям на примерном маршруте сообщат сигнал «SOS». Но вот кто же будет спасать? Гарантии не будет никакой. В этом главная, пожалуй, опасность.

А чтоб не угодить в эпицентр тропического шторма, нужно следить за прогнозами погоды. Однако небольшие шквалы, вдруг поднявшиеся посреди ночи – это обычное явление, которое стопроцентно не даст нормально выспаться, а предсказать места, где появятся эти самые шквалы невозможно. Даже прогнозы погоды здесь бессильны.

Но в плавании есть не только путешествия по волнам через шторм, с бесконечным вглядываниям в навигатор, да в горизонт. Не только беготня, сворачивание и растягивание парусов. Можно читать запоем книги. Глядеть сериалы. Но лучше всего -- это умиротворяющая рыбалка.

Для неё я и приобрёл серьёзный эхолот. Штуку для сканирования того, что находится под водой. Высокие частоты дают большую детализацию всего, на что наткнутся волны. А низкие частоты зато способны достичь самого дна. Детально структуру дна на огромных глубинах не увидишь. Но крупные объекты могут на нём отображаться. Под водой тоже есть горные пики и равнины. Полосы, впадины…

Я использовал эхолот для рыбной ловли. Хотелось же поймать что-то действительно крупное, мясное. Не всё маленькими кальмарами довольствоваться!

Стайки мелкой рыбы отображаются на экране облачками, похожими на помехи. Иногда внизу проплывало что-то большое, вроде акул. Они уже высвечивались приличными по размерам точками. Зачастую акулы кружили вокруг лодки, сверкали плавниками. В такие моменты лучше не нырять.  

И совсем редко я видел на приличной глубине нечто совсем огромное.

Не буду утверждать, что же именно проплывало на глубине нескольких сотен метров. Однако оно очень пугало и настораживало. Я останавливал лодку. Проверял датчик. Уж не подводил ли он меня. Всё нормально.

Вглядывался в экран. А громадное пятно на экране эхолота начинало стремительно всплывать. В направлении моей лодки. Тогда я в страхе врубал мотор. И скрывался по ветру на большой скорости. Все два раза.

Проверять что же там такое всплывёт чего-то не хотелось. Крупные морские животные вполне могли опрокинуть судно.

Возможно, это были киты. Но подобное попадалось в луч эхолота изредка. Припомню лишь два случая. И всё это южнее Французской Полинезии, где средняя глубина четыре километра, а местами достигает и пяти.

И это точно была не подводная лодка – на эхолоте она бы чуть по-другому отображалась.

Перед наступлением ночи на самом закате тоже лучше клювом не щёлкать – проверить такелаж и паруса на всякий случай.

А когда я удирал от этого «чего-то» -- всю ночь не спал. Мониторил. Ну его к чертям спать. Даже руки дрожали. Трудная была ночь, тёмная. Только на рассвете вздохнул полной грудью. Расслабился при виде солнца.

После всего этого, когда боялся несколько дней даже заглянуть за борт лишний раз – лодка наткнулась на мусор. Сетка намоталась на дно. Пришлось нырять в океан. Надо срезать, мешает ходу. Я привязался верёвками, чтоб случайно не упустить яхту. Да нырнул, перед этим глянув на эхолот и убедившись, что под лодкой нет акул.

Внизу плавали рыбные стайки. В бесконечной синеве под моими ногами. И ведь не смогу выбраться за секунду, если что-то всё-таки коснётся пяток.

Залезть обратно – дело небыстрое.

А увидеть заранее ещё попробуй. Нож в руке поможет ли? Рыбы чувствуют боль слабо. Поэтому чтоб остановить хищника – придётся его конкретно разделывать.

Вода в океане прозрачная. Просматривается далеко. И всё равно дна не увидеть.

Только чернота далеко.

И эта чёрная бесконечность пугает. Многие километры неизвестности. Что мы в сравнении с этим могуществом? Песчинки.

Срезал сетку быстро. Всего за два захода. Торопился очень. Обратно вылез. Радостный. Снова посмотрел на эхолот. Ничего под лодкой нету. Всё пучком.

Яхта у меня небольшая. От дождей укрывает уютная кают-компания с четырьмя спальными местами. Электричество получается от солнечных батарей на судне.

Маленькие океанические кальмары и летучая рыба выпрыгивают из воды и попадают прям на лодку. А ты их собираешь и готовишь на завтрак. Запекаешь с картошечкой, иногда во время серьёзной качки. Пытаешься потом вытащить противень из раскалённой духовки, которая болтается ходуном на специальных креплениях, ловящих качку. Шатаешься и сам. Обжигаешься. Иной раз роняешь содержимое противня. Снова русский мат пронзает тихоокеанскую тишину.

С тех пор, как я увидел «нечто» прошло два года. И я уже совсем расслабился, списывая всё тогдашнее на нервное перенапряжение от постоянного недосыпа. А ведь вполне. Эхолот ничего крупнее акулы больше не обнаруживал. Но и мест к югу от Полинезии я теперь избегал. Нафиг эти аттракционы, кошмары потом снились.

Однако следующий кошмар повстречал меня там, где я его совсем не ждал.

Совершенно расслабленный, я рыбачил одним из вечеров. Наслаждался закатом. И когда я взглянул на эхолот... Похолодело в душе. Я аж заскулил. Паника и ужас. Посреди океана.

Нечто большое настолько, что не видно границ.

Оно резко приблизилось ко мне. Скачком. И теперь пролегало на небольшой глубине.

Я захотел проснуться. Я захотел уйти отсюда. Быстро. Угнать. Телепортироваться. Что угодно. Я начал даже молиться.

Нечто огромное под водой. Границ не видно.

Я врубил мотор. Я поймал ветер. Волосы стояли дыбом от страха. Я скулил от ужаса, кричал, чтобы как-то высвободить страх – иначе он бы разорвал меня на части, как бомба.

Но тварь не приближалась к лодке. Она оставалась на той же глубине. Подозрительно стабильно. Я начал постепенно приходить в себя. Я пригляделся к эхолоту внимательней, спокойней. Даже посмеялся.

Цвета говорили о том, что это вовсе не фантастическое морское животное, как я подумал из-за своей стародавней «травмы». А нечто скалистое. Специфическое. Дно? Так близко?

Вот только я был посреди океана. Глубина здесь должна была равняться трём километрам. А вовсе не жалким сотням метров. Да и подозрительно ровное дно. Я бы даже сказал – идеально ровное.

И вдруг глубина снова резко увеличилась. «Нечто» исчезло так же стремительно, как и появилось.

Набравшись смелости и любопытства, я всё же повернул лодку назад. Прошёлся снова.

Глубина вновь уменьшилась. Резко. Отвесно. Снова ровное дно. Скалы. Глубина вновь увеличилась примерно на том же месте, где я его впервые обнаружил. Нечто толщиной в несколько миль.

Я поменял маршрут. И теперь двигался по этому отвесу вдоль. Но сколько бы не прошёл – я не мог найти конца этому чему-то. Зато удалось выяснить, что это нечто обладает поразительной ровностью. Лишь к утру я сменил маршрут и добрался до противоположного края.

Все свои движения я записывал в программе. И, соединив все точки, я пришёл к выводу, что на глубине всего трёх сотен метров от водной поверхности скрывается циклопических размеров нечто. Огромное и поражающее воображение.

Странная гора тянулась по океану с юга на север. Но гора ли это? Она имела форму правильного прямоугольника. На всех своих участках, лишь в некоторых местах имело такие же циклопические сколы.

Два дня я шёл вдоль этой «стены», теряясь в догадках. И ничего совершенно не понимая.

Ни о чём подобном я до того своего путешествия не слышал. И уже с нетерпением ожидал своего прибытия на большую землю, где в Интернете я смог бы отыскать необходимую информацию.

Два дня я потратил на маршрут вдоль этой стены. Пока не заметил приближающееся ко мне судно. Взглянув в бинокль, я испугался. Военный катер.

Учитывая, что я находился вне чьих либо территориальных вод – это лишь придавало ещё больше тревожных вопросов. Катер стремительно приближался в моём направлении. Тогда я слегка развернул яхту, создав слепую зону, и незаметно для приближающихся, выбросил эхолот вместе с датчиком в воду.

Катер подошёл ко мне. Военные обратились на ломаном английском. Разговор вели крайне грубо. Поинтересовались, что же я делаю в местных водах. Уж не браконьер ли? Ворвались ко мне на лодку, принялись всё осматривать. Искать. Я, конечно, пытался их остановить, но меня никто не слушал. В ответ дерзили. Да и я сам не хотел нарываться на конфликт – мне никуда не уйти от них.

Военные, однако, не нашли ничего противозаконного, как они выразились. Что это за «законы» в открытом океане вне территориальных вод – мне не ответили. Люди вернулись на катер, пожелали приятного путешествия и ушли, вскоре скрывшись за горизонтом.

Вовремя я выбросил эхолот. Как выяснилось позже – не зря. Пусть и дорогая штука. Но жизнь и свобода дороже. Единственное, за что я корю себя – так это что не привязал его верёвкой заранее.

Теперь прибор покоится на дне Тихого океана, вместе со всеми отсканированными за двое суток данными.

При первом же выходе в Сеть я наткнулся на информацию приведшую меня в ужас. Интернет кишел материалами различной степени правдоподобности о том, что Тихий океан пересекала  с юга на север странная структура.

Вот уже несколько лет происходят дискуссии и разоблачения. Причём скептиков подавляющее большинство – оно и понятно. Это логично, опровергать сказочные теории.

Однако самым главным аргументом скептиков было то, что в спутниковых картах просто произошёл баг. Этот аргумент подразумевал, что никакой стены не существует вовсе. И на одну историю, вроде моей, в Сети имелось десять других историй, всё опровергающих. Порою, скопированных, лишь слегка видоизменённых.

Авторов статей и видео вскоре банили на площадках под совершенно различными предлогами. Будто кому-то не выгодно, чтобы об этой стене кто-то узнал, а если бы и узнали, то ни за что не поверили…

Гугл-карты вырезали эту стену из своих моделей. И очень криво. С множеством косяков, по которым косвенно можно определить, что нечто по дну океана всё-таки протягивается – особенно вблизи островов. Закрытых островов, куда очень сложно попасть.

И всё же. Я прошёл сотни морских миль вдоль этой стены. У меня записаны данные сканирования. И что же это такое на самом деле?

Порой я ловлю себя на мысли, что всё могло померещиться — я просто увидел то, что хотел увидеть. Нервное перенапряжение, плохой сон без перехода в глубокую фазу. Да и охрана могла принять меня за браконьера, а не за очередного отчаявшегося журналиста с эхолотом. Вполне.

Наш мозг – это крайне чудная штуковина. Да и сам эхолот мог заглючить, выдав странную картинку. Я разглядел в воде не океанский мусор, а подводное чудовище. А затем и вовсе – стену. И всё от скуки.

Да и что за стена? Не мог же её кто-то построить. Да и зачем? Какой смысл в ней? В гигантской циклопической стене через весь Тихий Океан?

Одно я знаю точно. Я ещё вернусь к тому месту. И на этот раз добуду все необходимые доказательства.

Я в каюте за ноутбуком пишу эти слова. Снаружи вновь хлопают паруса –  надо бы их поправить. Я иду вдоль берега Новой Зеландии, пока ещё ловит Интернет. Отсюда же я отправляю этот рассказ. Особенно опасный для меня рассказ. И знайте. Самое лучшее доказательство – это если я вдруг пропаду без вести…

Продолжение следует, если вам понравится. Давайте наберём 3000 плюсов, чтобы увидело больше людей!

Серия рассказов "Океан".

Мой тг канал, на котором вы точно не пропустите проду: https://t.me/emir_radrigez

Или в ВКашечке, В ЗАКРЕПЕ вся навигация: https://vk.com/emir_radriges

Женщина через фирму наняла электрика сделать проводку в двух комнатах своей трёшки. Мастер- неимоверно кудрявый мужчина 35 лет- принялся за работу, делал несколько дней, остался последний. Мужика зовут Марат, хотя больше бы ему подошло имя Онуфрий или Святослав. Внешность былинная такая, распрорусская...
Сама хозяйка- сорокалетняя уставшая женщина в разводе, с ребёнком, работающая рядом с домом, небольшого роста и умным лицом. Чтоб вы представляли.

Хозяйка встретила Марата, сама ушла на работу, обещая быть к трём часам дня.

В начале третьего дочка владелицы квартиры зашла домой, что то забрать, и позвонила матери:
-Алло, мама, а к нам что, дядя Толик приехал?
-Что? Почему дядя Толик? С чего ты это?
-А у нас в ванной кто то моется и поёт "Миллион алых роз" просто...
-Как это моется? Как это поёт?
-Моется весело, плескается, булькается, а поёт не в ноту, слова перевирает...
-Стой, доча, значит так- вали оттуда, а дверь закрой на нижний замок. Быстро!

Хозяйка переполошилась, стала звонить электрику, но тот не брал трубку, тогда женщина в смятении отпросилась с работы и прибежала домой, по пути подхватив двух милиционеров, патрулирующих, видимо, улицу.

Вбежав в квартиру она увидела сидящего на табуретке Марата с мобильным в руке.

Марат:
-А я вам звоню как раз. Я закончил всё, хотел инструмент в машину таскать, а дверь на нижний замок закрылась...Такая вот оказия...
Хозяйка, перебивая:
-Вы один? Кто в ванной?
-Никого, я один, а что? [здоровается с полицейскими] Что случилось то?
Полицейский, который повыше:
-Документы ваши, будьте добры...
-В машине, могу принести, а в чём дело, собственно?
Хозяйка, нервно:
-Кто мылся в ванной? Мне дочь сказала, да и я вижу, что кто то мылся!
Электрик:
-Я мылся. А что?
Полицейский, который пониже, обращаясь к владелице:
-Вы его знаете?
-Знаю. Это работник, проводку делает, Марат зовут...
Полицейский, который выше ростом:
-Хммм...А я думал Ростислав...Внешность у вас такая...Впрочем- в чём проблема, Марат?
-Да ни в чём. Вот- доделал работу, штробы нарезал, потом гипсом подрозетники мазал, ухвыськался весь, хоть пылесос и есть, но гипсовать не умею аккуратно. Решил помыться, чтоб домой грязным не ехать. А что происходит то?
Хозяйка, повышая голос:
-Вы в ванной мылись? В ванной?
-Ну да. В таком виде домой ехать что ли?
Полицейский, который низенький, к женщине:
-В чём дело?
-Как В ЧЁМ? Он мылся! В ванной лежал! Голый!
Полицейский, снимая головной убор:
-И?
-Что "и"? Мылся! В моей ванной! Без моего разрешения! Арестуйте его!
Полицейские и Марат, хором:
-За что?
-В смысле "за что"? Это по вашему нормально- мыться в чужой квартире?
Марат:
-Так а я чего сделал то? Весь в гипсе был...в побелке... Мне таким даже в машину не сесть, а я на своей езжу, между прочим.
Полицейский, который в шапке:
-Ну помылся и помылся, у меня малярши в прошлом году штукатурили, так они перед уходом головы мыли, например...
Хозяйка:
-Мылся в моей ванной! Мои вещи там трогал! Это статья! Требую арестовать!
Марат:
-Ничего я не трогал. У меня всё своё. Полотенце вот, мочалка-перчатка, гель для душа...После мытья я всё вытер, даже коврик не использовал- на своё полотенце вставал...
Полицейский в шапке, обращаясь к хозяйке:
-Вы чего хотите то? Работника наняли сами, в квартиру он попал с вашего разрешения, ваших вещей не трогал- вон, у него всё своё. Это странно, конечно, но в чём преступление то?
Владелица:
-Это ненормально! Я сколько раз людей нанимала, ну ладно там руки помыть...ну голову...но он в ванной лежал! В МОЕЙ ВАННОЙ! А может он больной какой?!
Марат, обиженно:
-Ну гастрит у меня, ну и чего? Мне теперь с людьми не здороваться что ли?
Полицейский без шапки, обращаясь к женщине:
-Ну вы тут не перегибайте. У меня у самого гастрит. Вы вообще здоровых людей видели нынче? У меня соседке двадцать лет- две операции на желудок делали, одни овощи ест, жареного нельзя...
Владелица квартиры:
-Вы о чём сейчас говорите? Какая соседка? Какие овощи? Он мылся! В моей! Ванной! Лежал там, песни пел! Мне как теперь после него туда заходить?!
Полицейские, раздражаясь:
-Не видим никаких нарушений. Ещё раз- вы сами его впустили, человек трезвый, не хулиганит, вам известен, ну помылся...Воду потратил? Ущерб вам нанёс что ли, не понимаем. Что от нас то хотите? Задержать? За что? За то, что помылся?
-Да! В чужой квартире человек моется в ванной! Голый! Вот вы бы как отреагировали, если б я у вас мыться стала?
Полицейский с гастритом, смущаясь:
-Ну...Можете в воскресенье приехать, у меня вино есть, если что...
Второй одёргивает его, тот теряется, замолкает.
Женщина:
-Какое вино? Какое воскресенье? Вы в своём уме? Если каждый тут намываться будет, это что такое сделается то? Вы соображаете? Это хулиганство! Незаконное использование имущества!
Полицейский без гастрита:
-Вы извините моего напарника, он забылся, но ещё раз повторяю- никаких оснований для задержания нет. Работник выполнил свою работу, ополоснулся в ванной, вы его знаете, он трезвый, не буянит, в квартиру попал с вашего разрешения, договор у вас есть на работы? Ну вот видите- есть. Задержать его за мытьё мы не можем- нет такого правонарушения в данной ситуации...Вот если б он к вам в окно залез в ваше отсутствие, или в аренду ванну сдавал... Если считаете, что он потратил ваши деньги на воду, то это гражданско-правовые отношения, идите в суд, мы свидетелями будем.
Владелица:
-Так может он не только мылся! Понимаете?
Марат, раздражаясь:
-А что я ещё делал? Стирался что ли? Собаку купал?
Полицейские:
-Действительно, вы на что намекаете?
Женщина, начиная плакать:
-Да что мне теперь делать то? Марат!
Марат, растерянно:
-Ну что делать...ну стены выравнивать нужно, потом обои клеить, я не знаю, после финишная прямая- розетки ставить, бра, люстры...Как вы там планировали, я электрик же, не маляр...
Хозяйка:
-Господи, какой то дурдом.
Полицейские:
-Мы уходим, можем проследить чтоб работник покинул ваш дом без эксцессов.
Женщина:
-Идите, я поняла, что все вы, мужики, заодно. А вашему начальству, Марат, я буду звонить, это неслыханно- чтоб работник в ванной плескался как у себя дома.

Разошлись.
Марат до сих пор не понимает в чём была проблема.
Его начальство тоже, но на всякий случай выпустили коммюнике о запрете приёма ванной в квартире заказчиков.

Мама пропала, когда мне было двенадцать. Просто пошла в соседний магазин и не вернулась.

Я хорошо помню тот день. Мама стояла на кухне у плиты, уставшая, немного растрёпанная, и задумчиво смотрела на круглые настенные часы. На столе сверкали хрустальные салатницы и фужеры. Пахло запечённой курицей.

Я взял из сахарницы кусочек рафинада, сунул в рот, плюхнулся на табуретку и бесцельно уставился в окно. За окном было лето. Соседские дети бегали по двору и радостно визжали, старики играли в домино. Тётя Маша ругала пьяного мужа, а Герка Аристократов крался вдоль дома и явно направлялся ко мне.

Я оглянулся на маму. Она Герку терпеть не могла, вечно повторяла, что с этим хулиганом у меня будут только проблемы. В каком-то смысле была права.

Аристократу было тринадцать, жил он с бабушкой. Отца посадили, а мать года три назад отправилась на поиски лучшей жизни и, видимо нашла, раз не вернулась в наш Киржач. Герка оказался хорошим учителем жизни. Показал, как плевать на мнение других. Научил курить и управляться с "бабочкой". Я и правда изменился (и маме это не нравилось). Хамил педагогам, прогуливал школу. За полгода знакомства с Аристократом из застенчивого Миши я превратился в хулигана Мишаню. Учителя жаловались, а мама растерянно прятала глаза. Она единственная, кто молча терпел мои выходки и называла такое поведение периодом "бури и натиска". Штурм унд дранг. Забавно, спустя годы я узнал, что было такое немецкое литературное движение восемнадцатого века, отказ от просвещения в пользу эмоционального чего-то там. Круто же. Но тогда, в свои двенадцать, я этого не знал, и мне где-то в глубине души было стыдно, что я её расстраивал.

Я накинул джинсовку, и пока Герка не начал орать под окнами, поспешил к дверям.

– Миш, ты куда? – мама возникла в проёме кухни.

– Прогуляться.

– Ну, Миш. Скоро же гости придут.

– Я недолго.

Герка стоял у подъезда, щелкал семечки. Серый классический костюм болтался на его тощем теле, как парусиновый мешок, а шестиугольная кепка слегка прикрывала подбитый левый глаз.

– О, здорова, мужик! А я как раз к тебе, – шлёпнул Герка меня по плечу и плюнул в сторону, – Как сам?

Я пожал ему руку.

– Нормально. Слушай, у матери день рождения сегодня. Мне нужен подарок. Только хороший, не ерунду какую-нибудь. Ты же знаешь, где можно достать что-нибудь ценное?

Я понимал, что достойная вещь стоит дорого. Но откуда у подростка восьмидесятых, живущего с матерью-одиночкой, могли быть деньги? У меня был только Герка, и он точно знал, где можно их взять.

– Ты имеешь в виду, украсть что-нибудь ценное? – Аристократ посмотрел на меня исподлобья, расплылся в лукавой улыбке и нервно потёр кончик носа. – Да, Мишаня?

Я пожал плечами.

– Погнали на рынок!

Мы шли вдоль кленовой аллеи молча. Аристократ семенил по треснувшему асфальту и часто оборачивался, будто проверял, не следят ли за нами. Я двигался за ним и тоже на всякий случай осматривался. На рынке было немноголюдно. По правую сторону шла торговля арбузами и дынями, розовыми помидорами и разноцветным виноградом. А вот по левую, на “барахолке” у самого забора, торговцев было немного, да и товара тоже. Две грустные женщины с вязаными ковриками, носками и варежками. И сухонькая улыбчивая бабуля с длинными седыми волосами в причудливой чёрной тюбетейке на макушке. На её картонном прилавке лежали какие-то совсем старые вещи.

– Смотри и учись, Мишаня!

Аристократ танцующей походкой двинулся вперёд.

– Доброго денёчка, Диляра Абдулна! – игриво произнёс Герка, – Как торговля?

Старушка сначала растерялась, а потом, видимо, вспомнила Аристократа, он постоянно болтался на рынке.

– Герасим Валентинович! Здравствуй!Торговля не радует, улым, – покачала она головой. – Только тюбетейку взяли.

Брать у неё и правда было нечего. Книги с потрёпанным переплётом, старинная глиняная посуда и другой хлам. Пожалуй, единственное, что привлекло моё внимание, – деревянная шкатулка. Я покрутил её в руках, рассматривая узорчатые бока, а когда открыл, обнаружил внутри серьги.

По моему застывшему взгляду Герка сразу всё понял.

– Слушай, Абдулна, а расскажи-ка мне про эту красоту, – он взял одну из книжек торговки и раскрыл её.

– Хороший выбор, улым. Это очень грустная легенда о потере любимого человека…

Диляра Абдулловна начала рассказывать о героях книги, а Герка подмигнул мне и кивнул в сторону шкатулки. По его губам я прочитал одно слово: "Бери."

Я застыл.

Внутри всё сжалось от страха, ведь для меня это было впервые. Сделав глубокий вдох, я покрутил головой. Убедился, что на меня никто не смотрит, и аккуратно вытащил украшение из шкатулки, сунул в карман. Пока Герка отвлекал старушку, ноги сами уводили меня с рынка. Свернув за угол, я побежал через парк в сторону песчаного карьера. Сердце грохотало в ушах, в глазах щипало. Дыхание перекрывало, а руки дрожали.

Остановившись у карьера, я сел на землю и попытался отдышаться.

Вскоре появился Герка.

– Блин, я тебя у дома искал, а ты здесь. Ну что? С почином, Мишань. Дай, хоть гляну?

Он ухватил серьги двумя пальцами и поднял украшение в воздух. Тонкие серебряные нити с причудливыми цветами на конце слегка подрагивали от ветра. В каждом лепестке сидел тёмно-алый камень и ярко переливался на солнце. Волшебные!

– Вот это улов! – Аристократ с завистью выдохнул, а глаза его сверкнули. – Вот это я понимаю, мамке подарок отхватил!

В этот момент тревога заползла под мою фланелевую рубашку, и мне стало не по себе.

– Да не ссы, ты, – словно прочитал мои мысли Герка. – Абдулна – старая коряга, я уверен, даже и не вспомнит! А вот мамка твоя точно всю жизнь восторгаться будет.

***

Дома я появился в обед. Гостей ещё не было, но стол уже был накрыт. Мама стояла у зеркала в красивом изумрудном платье. Увидев меня в отражении, она повернулась, а я протянул ладонь, на которой лежали серёжки.

Я подозревал, что сейчас начнётся.

– Что это?! Откуда? Где ты взял?

– Мам, успокойся, так и думал. – сделав невозмутимый вид, я продолжил: – Заработал. Правда! Разгружали с Геркой машины на рынке по вечерам. Газеты продавали. Ты ещё спрашивала, где мы постоянно пропадаем. Вот. Ходили подзаработать. Откладывал почти три месяца. Купил их у бабуси одной на “барахолке”.

Я сказал всё слово в слово, как учил Аристократ.

– Правда? Но… – Мама смягчила тон, – Я ведь…Я даже не знаю…Но это же твои деньги. Купил бы себе лучше что-то.

– Я хотел сделать тебе подарок! Вот. Примерь.

Сердце громко билось в моей груди.

– Ты знаешь, – Мама осторожно взяла украшение. – Это же мой любимый камень. Гранат.

Мне кажется, я тогда чуть не лопнул от гордости. Правда, где-то внутри царапало, что добыт подарок не лучшим образом, но эту мысль я старательно заглушал.

– Спасибо, Миш.

Мама вдела серьги в уши, нежно поцеловала меня в мокрый лоб и улыбнулась:

– Так. Я за тортиком сбегаю, и садимся за стол. Скоро гости придут.

Мама выпорхнула из квартиры, и аромат её духов растянулся приятным шлейфом по коридору. Даже когда пришли гости, нежный цветочный запах ещё стоял в квартире. Даже ночью, когда тётя Галя и дядя Рома бегали по дворам в поиске мамы, аромат ещё ощущался. Он исчез только утром, когда дома появилась милиция.

Мужчины в форме долго выясняли у гостей, куда могла направиться мама. Оперативники спрашивали у меня, как она была одета, что говорила перед тем, как уйти. Я рассказал обо всём, кроме одного, конечно. Я промолчал про чёртовы серёжки.

Пока шли поиски, со мной поселилась ненадолго мамина подруга с работы. От школы меня освободили, да и какая могла быть учёба? Днём я болтался по дому как привидение, а ночью скулил в подушку.

Через три дня в квартире неожиданно появился отец. За все двенадцать лет я видел его раз пять, не больше, знал, что он живёт в другом городе с новой женой. И вот отец здесь, со словами утешения и странной манерой каждый раз после обращения ко мне по имени добавлять слово "сын". Зачем? Это он так себе напоминал?

– Миша, сын, ты собери все нужные вещи. На следующей неделе ты переезжаешь ко мне, во Владимир. Это пока на время поисков, – отец замялся, а потом продолжил: – Но мы все надеемся на лучшее... Ты же понимаешь, такая ситуация…

Я ничего не хотел понимать. Одна мысль преследовала меня всё время после маминого исчезновения, а когда я поделился ею с Аристократом, он серьёзно посмотрел на меня и спросил:

– Ты идиот, Мишань? Думаешь, мать пропала из-за того, что ты спёр серёжки? Её украли? Кто? Старуха Абдулна? – Герка разгладил оторвавшийся карман на своём пиджаке и закурил. – Так это значит я хорошо проворовался ещё в младенчестве, раз мои родичи сразу оба пропали.

– Но бабушка-то тоже исчезла! – крикнул я в лицо Аристократа, уже совсем не сдерживая эмоций. – Я на рынок каждый день бегаю – нет её! Нет!

– Так она к дочери в Казань собиралась уезжать, сама мне об этом говорила. Просто совпадение, Мишань. Ну чё ты?

Это был последний наш с Аристократом разговор. Вскоре я переехал к отцу. Жена его оказалась не такой уж и плохой, какими обычно бывают мачехи. Мы поладили. С Геркой я больше не виделся, в Киржач не приезжал. Маму так и не нашли. С того поворотного момента в моей жизни период "бури и натиска" как-то быстро сошел на нет. Я подтянул учёбу и хорошо окончил школу, стал много читать. Жизнь постепенно налаживалась. После института женился. Время текло без потрясений, и, казалось, я даже начал немного забывать о случившемся, пока однажды не раздался тот звонок.

***

Телефон задребезжал в два часа ночи в субботу. Нащупав рукой тумбочку в темноте, а потом и сам аппарат, я снял трубку.

– Мишань, здорова, – раздался знакомый голос. Я вздрогнул. – Узнал? Это Гера. Ну, Аристократ. Помнишь?

– Д-да, – сухо ответил я.

– Я чё тебе звоню. Я ведь сейчас опером работаю у нас в Киржаче…

Опером? Герка? Даже смешно, ей-богу.

– Так вот, Мишань. Тут мать твоя нашлась. Кажется.

Я вскочил с кровати. Виски сжало, а дыхание перехватило.

– Она жива?

– Да. Приезжай. Тут такое дело странное…

***

Киржач практически не изменился. За десять лет я ни разу не возвращался сюда, но узнал каждую улицу и дом. Даже милиция осталась на том же месте, серый двухэтажный дом на углу Вознесенской и Серёгина. А вот Герка вытянулся, посерьёзнел, но в движениях и быстрых взглядах, которые он кидал, виделся мне всё тот же Аристократ. Когда я застыл в проёме его кабинета, он ехидно улыбнулся и кивнул.

– Здорова, мужик! Заходи, чего встал?

Я вошёл в пыльную и неопрятную комнату, боковым зрением увидел женский силуэт. Медленно повернул голову и замер. Да, это была она. Сидела на стуле и держала в руках картонную коробку. Внутри всё обожгло жаром, а в спину толкнула тяжёлая рука прошлого. Ноги, словно ватные, согнулись, и я упал. Туда, где мне двенадцать лет. Туда, где всё это произошло. Туда, где по моей глупости исчез самый дорогой человек в жизни.

– Мама…

Она молчала.

Я попытался её обнять, но она закрылась рукой. Посмотрел в её глаза, а а ответ увидел испуганный взгляд. Мама вжалась в стул и пыталась отодвинуться к стене. Я непонимающе посмотрел на Герку, тот с интересом наблюдал за нами. Потом я вновь перевёл взгляд на маму и ужаснулся! От шока я даже не сразу понял, кто передо мной. Зелёное платье, проклятые серёжки в ушах и торт в руках. Не может быть! Я попятился в сторону двери. Это невероятно! Мама была такой же, как и десять лет назад: та же одежда, та же причёска и те же тридцать лет, что исполнились ей в день исчезновения.

– Это розыгрыш какой-то? – я растерянно глянул на Аристократа.

– Если бы, Мишань, – самодовольно ответил Герка, – Сам офигел.

Он закурил.

– Пришла вчера в квартиру, где вы раньше жили, а там уже новые хозяева. Она тебя искала, истерила у них там. В итоге милицию вызвали. Вот привезли её ночью. Я тебе сразу и набрал. Благо у вас фамилия редкая, быстро по базе нашёл.

Мама молча слушала наш разговор и испуганно переводила взгляд с Герки на меня, нервно сжимая пальцами коробку с тортом.

Я затряс руками.

– Но как такое возможно?! Бред какой-то…

– Ну, бред не бред, как видишь, всё перед тобой. Самое странное, Абдулна вернулась в Киржач, прикинь? Пару дней назад её на рынке встретил. Опять торгует.

Аристократ вытянул указательный палец вверх и с ухмылкой произнёс:

– Совпадение? Не думаю.

Эмоции переполняли меня. В голове всё смешалось: и чувство радости, и непонимание происходящего. Я глупо таращился на маму. Она не узнавала меня – и это было естественно.

– Наталья Ивановна утверждает, что она сегодня… Подчёркиваю: сегодня днём... пошла в магазин за тортом, а когда вышла, тут же направилась домой. Но дверь была другой, и люди в квартире, соответственно, проживали ей совсем не знакомые. В общем: для неё прошло десять минут, для нас десять лет. Как тебе такое?! – Аристократ сжал губы и развёл руки в сторону.

– Такое чувство, что тебя это не удивляет.

– Мишаня, я работаю здесь всего два года после армейки, и поверь, за это время чего только не насмотрелся. Меня мало что может удивить в нашем Киржаче.

Я вытащил из внутреннего кармана куртки паспорт, раскрыл его на второй странице и протянул маме. Она недоверчиво глянула, а потом прошептала:

– Это невозможно…

– Согласен, мам. Кажется я знаю, куда нам нужно ехать, чтобы всё выяснить.

***

Тяжело опираясь на клюку и волоча за собой тележку, сгорбленная старушка в чёрной тюбетейке степенно шла вдоль дороги, ведущей к рынку.

– Диляра Абдулловна! – Это имя врезалось в память на всю жизнь. – Подождите!

Я вышел из машины.

Бабушка медленно повернулась в мою сторону и немного нагнулась вперёд, чтобы рассмотреть. Прищурилась.

– А, это ты, – пренебрежительно ответила она. Торговка нисколько не изменилась с нашей последней встречи.

– Вы меня помните?

Она промолчала.

– Я хотел… – Почувствовав себя опять двенадцатилетним ребёнком, я опустил глаза вниз. Казалось, странно извиняться спустя десять лет, но этого точно желал мальчишка внутри меня. – Я хотел попросить прощения…

Старушка подошла ближе и покачала головой:

– В тех местах, откуда я родом, улым, вору отрубали руки. С тобой духи поступили иначе. Они забрали самые важные руки в твоей жизни.

– Я всё понял. Я понял ещё тогда. И я искал вас, правда искал, чтобы попытаться всё исправить. Боже, я же был просто глупым подростком, неужели нужно было так жестоко меня наказывать?!

– Все мы были детьми. Но у честности и порядочности нет возраста.

Я замолчал, а Диляра Абдулловна кивнула на машину.

– Это не она. Не твоя мать, – торговка раскрыла пальцы веером в воздухе и подула на них, – Это просто призрак. Лишь на время. Ты не пошёл по плохой дороге, выбрал путь света. Десять зим – твоё время искупления. Духи дали тебе шанс. Воспользуйся им – верни мне мою вещь.

На ватных ногах я дошёл до машины, открыл заднюю дверь.

– Мам, мне нужно вернуть серёжки. Я ведь и правда их тогда украл…

Диляра Абдулловна забрала украшение, повернулась ко мне спиной и медленно пошла, опираясь на деревянную клюку. Колёсики тележки громко трещали по асфальту, перекликаясь с щебетом птиц. Под эти звуки земля под ногами закачалась, и я провалился в темноту.

***

Я просыпаюсь от запаха запечённой курицы. Встаю с кровати, иду на кухню.

Мама стоит у плиты, уставшая, немного растрёпанная, и задумчиво смотрит на круглые настенные часы. На столе сверкают хрустальные салатницы и фужеры.

Я потираю глаза, беру кусочек рафинада из сахарницы и замираю.

Что за странное ощущение?

Бух. Бух. Бух. Бьётся громко под рёбрами и в висках.

Закидываю сахар в рот, смотрю на окно. Не понимаю откуда, но я точно знаю, что увижу сейчас там. Подхожу ближе.

Точно.

Соседские дети бегают по двору и радостно визжат, старики играют в домино. Тётя Маша ругает пьяного мужа.

Голову сдавливает.

Ощущение тревоги не отпускает, но я не свожу глаз с улицы. Потому что... вот оно!

Появляется Аристократ.

Бух. Бух. Бух. Где-то в животе.

– Мам?

– Да, сынок?

– У тебя такое бывает, словно… Ну как будто ощущение, что это уже было?

Мама мягко улыбается.

– Дежавю? Да, говорят, оно случается с каждым человеком. Возможно, тебе приснилось, а теперь повторяется наяву.

– Ясно. Может быть.

Я выхожу в коридор, накидываю джинсовку и надеваю кеды.

– Миш, ты куда? – Мамина стройная фигура возникает в проёме кухни.

– Прогуляться, – я сжимаю губы.

– Ну, Миш. Скоро же гости придут.

Бух. Бух. Бух. В висках.

– Я недолго.

Выхожу из дома. Герка стоит у подъезда, щелкает семечки.

– О, здорова, мужик! А я как раз к тебе, – шлёпает он меня по плечу и плюёт в сторону. – Как сам?

В голове начинают всплывать какие-то странные кадры. Незнакомая бабуся, но такое чувство, что я её знаю. Серьги с красными камнями. Отец. Его новая жена. Мама в зелёном платье… плачет.

– У меня – дежавю, – говорю я и мотаю головой, а Герка хмурится:

– Это что ещё за фигня?

А я и сам не понимаю, что за фигня происходит, и пожимаю плечами.

– У матери день рождения сегодня… – начинаю я, но тут новая картинка рисуется в голове. – Слушай, Герка, а ты никогда не хотел в милицию пойти работать?

Глаза Аристократа округляются, и он начинает громко смеяться.

– Ты, Мишаня, чего-то совсем того сегодня. Хотел на речку позвать, но лучше один, ну тебя нафиг.

Я смотрю как он уходит, чуть подпрыгивая, словно воробей, и что-то большое и тёмное, сжавшее сердце, расправляется и отпускает.

“Цветы, – думаю я, глядя на солнце, пробивающееся сквозь листву, – мне надо найти маме цветы. Точно! Она же любит васильки. А где сейчас можно найти васильки?”

Автор: Наташа Лебедевская
Оригинальная публикация ВК

Не успел Кнутов открыть тренажерку, как вопросы полетели со всех сторон:

— А будет отдельный женский зал?

— А если я только фотографироваться буду приходить, надо за посещение платить?

— А если я не накачаюсь, вы вернете деньги?

— А можно я буду продавать у вас на входе таблетки для роста мышц?

— А папу моего устроишь на работу?

Только на последний вопрос Кнутов дал положительный ответ. Родного тестя и не устроить — считай согрешить против священного брака и собственных амбиций. Когда еще представится такая прекрасная возможность заявить родителям жены о своих достижениях.

Дядя Андрей, к слову, давно чах без работы. Сидя на диване, он стремительно старел и рыхлел. Об этом свидетельствовало круглое аристократичное пузико, благородная возрастная одышка и набор различных обвислостей там и тут. Наличие массы свободного времени после увольнения не шло ему на пользу, и жена с тещей решили пристроить бедолагу по семейному блату.

— Только устрой его на хорошую должность! — требовала жена.

— Оль, ну какая должность? — Кнутов был полон беззлобной иронии. — У нас единственная должность — это фитнес-тренер. С заводским опытом Андрея Семеновича люди будут разбираться в трансмиссии трактора и в домино, но не в спортивных упражнениях. Могу его сторожем устроить ночным и уборщиком на полставки, если будет перед сменой зал убирать.

— Ладно. Может, оно и к лучшему, — согласилась супруга. — Пусть сидит электронные книжки читает и в «Одноклассниках» в шашки играет ― хотя бы не надорвется.

На том и порешили.

В первую рабочую смену Кнутов дал тестю несколько вводных.

— Дядя Андрей, тут все просто. Приходите за полчасика до закрытия и просите ребят убирать за собой инвентарь: блины, штанги, гантели ― все должно быть на своих местах. Потом протираете тренажеры, полы, сауну, душевую и до утра следите, чтобы никто не проник внутрь и не сдал наши веса в чермет. Бомжи и алкоголики все окна уже отполировали своими лбами, глядя на тренажеры. В общем, работа ― не бей лежачего.

Дядя Андрей кивнул и заступил на пост. В первый день хозяин сам проследил за тем, чтобы спортсмены убрали зал.

— Если не слушаются, просто рявкните на них, — подмигнул зять и ушел.

Работа и правда была не очень сложная. Андрей Семенович закончил с уборкой за два часа и принялся рубиться в шашки со своим старым заводским соперником, который тоже охранял какой-то фитнес. Вроде бы даже бассейн.

На следующую смену сторож пришел один, и его вежливый тон вместе с рыхлой фигурой были восприняты клиентами, как атака комара на стадо носорогов.

За полчаса до закрытия сторож смог уговорить только одного спортсмена сложить инвентарь. Правда, сложил он его в собственную сумку прямо на глазах у стража порядка и ушел домой. Так Андрей Семенович смог попасть на свою первую пару гантелей, даже не вступив полноценно в должность.

Бездушный зал напоминал последствия битвы при Арсуфе. Крестоносцы бросили горы побежденного железа и ушли в закат, оставив бедного охранника прибираться на поле сражения.

Дело шло небыстро. Если некоторые гантели можно было катить сразу, а только в конце пути требовалось некоторое усилие, чтобы их сложить на место, то с блинами, гирями и другими утяжелителями приходилось проявлять смекалку, расходуя и без того ограниченные ресурсы тела.

Дядя Андрей начинал с малого. Поднатужившись и крякнув, он поставил первый блин на ребро и покатил. Но, споткнувшись о брошенный гриф, чудом не разбил себе голову, налетев на велотренажер. Металлический диск продолжил движение по инерции ― как колобок. Но в отличие от самоходного хлеба, ни один медведь или лиса в здравом уме не сунулись бы к этому уничтожителю лап и пальцев, чтобы остановить. Не сунулся и сторож. Он подождал, пока диск докатится до душевой, врежется в стену, разобьет плитку и с грохотом приближающегося поезда ляжет на пол мертвым грузом.

Гири дядя Андрей перемещал с помощью самодельного рычага: легкий гриф, упертый в гантель. К середине ночи обессиленный сторож раскорячился на эллипсе, а ведь ему еще нужно было расфасовать грузы. Многие клиенты старательно завешивали легкие блины тяжелыми. Поэтому, чтобы снять с тренажера два с половиной килограмма, дядя Андрей был вынужден предварительно осилить три подхода по двадцать пять. Бомжи за стеклом радостно потирали руки. Для них не было таких рекордных весов, которые они не смогли бы взять и сдать в металлоприемник.

К утру сторож добрался до своей электронной книги. Прочитав оглавление, он мгновенно уснул. Но тут сработал будильник. Открыв из последних сил зал и впустив бодрых и отдохнувших спортсменов, сторож передал смену дневной уборщице и на ватных ногах потопал домой отсыпаться.

Разомкнув глаза, дядя Андрей понял, что не может подняться. Попросив жену наполнить ванну Фастум гелем, он превозмог боль и восстал из мертвых, громко хрустя валежником, который еще вчера являлся позвоночником. Нужно было собираться на работу. Заботливая жена приготовила ему на обед блинов, и Андрей Семенович на глаз смог определить вес каждого из них.

Ходить и дышать было сложно. Молочная кислота сочилась из ушей, дядя Андрей состоял из боли и хрипа, двигался ломаными и короткими движениями, как танцор в стиле «робот» из восьмидесятых.

Дойдя до зала, он что есть мочи рявкнул на спортсменов, требуя порядка. Но его рёв был таким слабым и невпечатляющим, как крик умирающего льва, что возымел скорее противоположный эффект в прайде.

Теперь металл был разбросан не только в зале, но был найден даже в раздевалке, в сауне и в туалете. Дядя Андрей уже раздумывал над тем, чтобы сбегать домой и принести сварочный аппарат, чтобы зафиксировать снаряды в одной весовой категории, но из уважения к зятю передумал.

Сегодня мужчина справился чуть лучше, чем вчера. Он даже смог пару раз махнуть шваброй для виду и отпугнуть бомжей легким грифом, но все равно чуть не погиб от обезвоживания и злости. Хотелось бросить эту глупую затею, вернуться на диван и хотя бы год спокойно прожить на заслуженной пенсии, до которой оставалось всего ничего. Но Андрей Семенович не мог сдаться. Это противоречило его принципам. К тому же он был уверен, что зять на него рассчитывает.

***

Так прошло два месяца. Андрей Семенович проштудировал некоторую литературу и теперь перед началом уборки хорошенько разминался. Он изучил все тренажеры и знал, какой вес и куда размещать; гантели теперь не катал, а носил; перестал пользоваться рычагом, научился быстро определять веса и распределять их по своим местам. Заканчивая уборку за пару часов, он шел в сауну, потом в душ, затем принимал пищу, делал влажную уборку и садился читать.

Сторож вошел в режим. Он хорошо спал и перестал нервничать, сдувалось пузо, начал сгорать жир. Иногда Андрей Семенович делал уборку по два раза за ночь, просто ради удовольствия. Бомжи приходили к окнам спортзала все реже и уже начали терять надежду. Жена же, наоборот, стала всё чаще искать внимания своего мужчины. Она заметила перемены в области рук, ног и шеи любимого, стала ревновать.

Как-то спустя полгода Андрей Семенович пришел на работу за час до начала смены. Он принес с собой спортивную сумку, в которой хранился термос, его спортивная форма для уборки и электронная книга. В тот день он побрился, и спортсмены, не признав в нем старого уборщика, начали протягивать руку как равному себе. Они подумали, что это новенький пришел в их зал, и оценили его физподготовку. Но когда Андрей Семенович схватился за тряпку и ведро и стал протирать снаряды, узнали старого знакомого.

В этот день случилось странное. Андрей Семенович заметил, как клиенты начали убирать за собой места и подготавливать тренажеры для других.

— Не нужно, я сам всё тут уберу, — подошел он к одному из ребят, но тот извинился и сказал, что ему не сложно.

Сторож выхватил штангу из его рук и играючи понес на положенное место, а затем разобрал ее и тряпочкой протер блины со всех сторон, держа на весу.

Спортсмены делали вид, что занимаются, а сами косились на уборщика, весело раскладывающего гантели по цветам и размерам и при этом что-то насвистывающего себе под нос.

Прошло еще полгода. Бомжи мигрировали в соседнюю область, боясь случайно повстречать на улице знакомого сторожа-качка. Андрей Семенович приходил в спортзал и начинал работать. Он передвигал тренажеры, чтобы помыть под ними пол, а затем и вовсе сделал перестановку, которая оказалась весьма удачной с точки зрения уборки и тренировок, ― и всё это без посторонней помощи. От аристократичного пузика не осталось и следа, обвислости стали упругостями, одышка превратилась в горячее богатырское дыхание. Мужчина обрел форму, достойную журнального разворота, и был готов совершенствоваться дальше, но родные Андрея Семеновича не разделяли этих перемен. Дочь считала, что отец губит себя этой работой, а жене не нравилось спать вдали от такого прекрасного спортивного тела, которое ей принадлежало по закону, и она требовала, чтобы зять упразднил должность сторожа.

В итоге Андрея Семеновича заменили на бездушную и бессильную камеру видеонаблюдения, а за неубранные снаряды ввели серьезные штрафы, вплоть до исключения из клуба.

Мужчина провел дома на диване две недели, и, поняв, что тоска съедает его изнутри, а на седом животе снова проклевывается жирок, принял решение вернуться в зал. Никому ничего не сказав, он купил абонемент и начал ходить в клуб три раза в неделю. Правда, методику тренировок так и не изменил: приходил в клуб с тряпками, шваброй и моющими средствами. Вскоре приверженцы культа бицепса, наблюдавшие за результатами Андрея Семеновича, стали последователями его методики. Собралась целая группа качков со швабрами и тряпками. Все они просились к бывшему сторожу на занятие. Но тот лишь пожимал мощными плечами. Узнавшему об этом зятю ничего не оставалось, кроме как снова взять тестя в штат. Но на этот раз действительно фитнес-тренером.

А потом позвонил директор одного химического предприятия и предложил Андрею Семеновичу стать новым лицом средства для мытья полов, но тот не спешил соглашаться. Времени на съемки совсем не было: нужно было готовиться к получению первого в его жизни спортивного разряда.

Александр Райн

Подписываетесь на мой тг канал https://t.me/RaynAlexandr там я публикую другие рассказы и заметки из своей жизни

— Ферму разбирають! — разнеслась весть по деревне.

Отец, едва взглянув на меня, коротко буркнул:

— Пошли.

Мы взяли большую тележку и потащили её за собой по пыльной улице, скрипя большими ржавыми колёсами от сеялки.

...Жаркий август 1997 года. Каникулы мои заканчивались, да и отчий дом уже начинал тяготить неволей. Отец как мог использовал дармовую рабочую силу в моём лице, пока она ещё не уехала в университет продолжать грызть гранит науки. Каждый вечер уставшим я едва заползал в дом, ел и заваливался спать, чтобы начать следующий день в огороде и хозяйстве. День сурка. А тут ещё хлеще.

Фермой местные называли совхоз, год назад обанкротившийся из-за случайности. Кто ж знал, что сгорит новенькое сенохранилище с итальянским оборудованием, на которое председатель с большим трудом взял кредит в банке под драконовские проценты. Тракторист трамбовал в ангаре сено, нещадно дымя неисправным дизелем. Искра из выхлопной трубы. Сухая трава вспыхнула, как спички. Водитель едва успел выскочить из кабины.

Огромные языки пламени с треском пожирали сено, оборудование, судьбы людей. Председатель стоял, украдкой смахивая слезу, и смотрел, как сгорает всё. И понимал — это конец...

Стадо кое-как продержали на подножном корму до первых холодов, пока была зелёная трава на лугах. Потом под нож. Два месяца зарплату платили мясом. Хочешь ешь, хочешь продавай. Хочешь собаку корми. Вся деревенская пушистая братия разожралась и растолстела донельзя. Потом ша — зубы на полку.

Отдавать кредит нечем. Стада нет. На молокозавод возить нечего. В январе приехали бритые ребята на трёх чёрных иномарках и угнали всю технику. Грузовики, трактора... Банк крышу подключил, чтобы вернуть долг. Забрали и старенькую праворульную «Тойоту» председателя.

Но ещё всё-таки была надежда всё возродить, всё поднять. Ещё ведь не всё было потеряно... Ведь ферма-то, ферма, ещё жива... Скотные дворы, машинно-тракторный двор, мастерские, дойки, ветпункт, столовая, котельная... Экое богатство... Эх, беда вот только, председатель заболел. Тяжко заболел. А у него ведь связи в городе, в администрации, в милиции... Всё бы сделал, всё исправил, кабы не злой рак... Скрутила председателя тяжёлая болезнь...

...Сначала появились какие-то шальные людишки, напоили сторожей водкой, разобрали что-то по мелочи, сунули денег. Потом пошло-поехало... Сторожа, видя легкую деньгу и море водки, заткнули совесть подальше и сами стали продавать, что плохо лежит. А там уж и до беспредела недалеко...

Всё это мне отец сообщил в свойственной ему скупой на слова и сдержанной манере, пока мы катили тележку до фермы. Батя тоже надеялся поживиться чем-нибудь для своего хозяйства.

Корпуса находились за деревней, ближе к полям и пастбищам. Нас встретили распахнутые ворота и мертвецки пьяный шатающийся краснорожий мужик в грязной майке и спортивных штанах, что-то искавший в зарослях крапивы, не чуя комаров и оводов, тучей вившихся над ним.

Отец сунул сторожу бутылку водки, взятую из дома, и тот приветственно кивнул головой, откупорил посудину, с жадностью сделал несколько глотков из горлышка. Не к душе пилась ему теплая водка, лилась по губам, не хотела идти в насквозь проспиртованное нутро, но мужик, гукая и качая головой из стороны в сторону, закрыл выпученные глаза, запихнул питьё внутрь, приставив руку ко рту, посидел в ступоре, глядя в землю, а потом махнул рукой. Проходите, мол, дорогие гости... Водка осталась внутри, не вылилась обратно.

Мы прошли на ферму, где кипела работа. Пьяненькие весёлые мужики разбирали крыши, аккуратно снимая шифер, стропила, отрывали доски. Потом подогнали большой трактор, цепляли тросом за простенки, рушили стены, брали шлакоблок, кирпич. Какие-то, по слухам, крутые парни из города, резали автогеном металл колонн и кидали в свой грузовик. Лом дорого стоит. Тут же кувалдами плющили алюминиевые фляги из-под молока. Всё это варварство протекало весело, задорно, с шутками, прибаутками и изрядной долей спиртного. Люди рушили и втаптывали в грязь свой хлеб, свою жизнь, своё будущее.

Отец тоже выпил на общак, закусил свежим пупырчатым огурцом, привольно и неторопясь покурил с местными, потом загнал меня на ещё уцелевшую крышу скотника и велел снимать шифер. Хоть и страшно было лезть на верхотуру, но делать нечего. Пришлось подчиниться родителю.

Несколько рейсов сделали мы на разоренную ферму, волоча нагруженную тележку. Взяли немало. Шифер, доски, несколько шпал, печной кирпич, колосники из разрушенной котельной.

Вся деревня гудела и гуляла несколько недель. Потом наступило тяжкое похмелье. Впрочем, его я не застал. Каникулы мои закончились, да и ноги несли прочь из этих забытых совестью и богом мест.

Через тьму времени довелось мне проезжать здесь по делам скорбно-поминальным. Разбитая дорога вела через бесформенные развалины среди зарослей высокой крапивы с полынью. Через бывшие пахотные поля, на которых вырос молодой лес. А вот и родная деревня. Родина. Эх...

Убогие покосившиеся домишки. Грязь. Нищета. Худая скособоченная собака грызла кого-то в пыльной траве у обочины. Наголо бритый мужик, волочащий гнилое бревно, вцепившись в него чёрными, изъеденными грибком ногтями...

Покосившиеся стены родительского дома с заваленной крышей. Берёзы в огороде посреди картофельной деляны. Могилы родителей на деревенском кладбище. Слеза, предательски покатившаяся по щеке. Вся жизнь как одна минута. То, что было, прошло... И назад дороги нет. Ни мне, ни ферме, никому...

Каждый третий из них драл проводницу. Каждый второй кормил с руки медведя, а после давал медведю поджопник, да так, что косолапый катился через всю тундру. И, наконец, каждый из них ебал в рот начальство.
Вахтовики, блядь. Самые главные пиздоболы всея Руси. Откуда я знаю- я сам вахтовик. Сейчас вам тоже напизжу с три короба.

Сидит инженер Алёша в вагоне и разговаривает с женой по телефону.
- Да, и курицу пожарь... Пирожки, пирожки тоже. С картошкой и с капустой... Холодец, холодец тоже.

И так минут десять, наверное, монотонно перечислял Алёша, что он хочет скушать по прибытии домой. А на том проводе супруга его, такая же необъятная как и Алёша, и тоже видимо не дура пожрать.
Прокормить Алёшу на вахте тяжело. Норма питания рассчитанная на обычного человека попадая в желудок Алёши выглядит как плевок. И Алёша снова голоден. А когда Алёша голоден, то работать он не может. И начальство беснуется, орёт: "да, покормите вы этого долбаеба! Отдайте ему всю кастрюлю макарон, пусть подавится, сука. Лишь бы потом исполнительную сделал". Алёша - инженер ПТО, на нём всё и держится. Он наш фундамент.

Иван Иванович Иванов, хоть и пенсионер уже, но на вахту ездит. Привычка. Однажды выехал он с участка и прибыл в славный город Усинск. Заселили его в общежитие. И стал он ждать когда ему билеты на поезд купят. Попал под выходные, делать нечего. Ну, и напился, конечно же. Хотя и нельзя, так как ещё считается, что он пока на вахте.
Напился- так сиди тихо. Ан нет. Иван Иванович Иванов не из таких. Встал он с кровати, вышел в коридор, подошёл к кадке с неведомым растением с разлапистыми листьями и поссал туда. А охрана на первом этаже всё это по камерам увидела. Ну и выставили Ивана Ивановича Иванова нахрен.
Ходил Иван Иванович Иванов вокруг общежития, ходил, а потом встретил знакомого водителя, тот как раз обратно на месторождение ехать собирался. Ну и Иван Иванович Иванов сёл с ним и тоже обратно поехал. Вот так.

Охранник Петька выехал с участка. Приехал всё в тот же славный город Усинск и тоже попал под выходные. Но сначала он попал под плохое влияние механика Петровича. Ушли они вдвоём в город. В музей. А вернулись оба лыка не вяжут. Вернее, Петрович кое-как дотащил Петьку до общежития. Как мешок с картошкой. А Петька в тепле оттаял и стал рот свой помоечный раззевать на Петровича. Петрович осерчал и дал пизды молодому поколению. Бьёт Петрович Петьку, а сам плачет: "я его тащил пол километра, а он меня пидорасом обзывает". И дальше лупит.
Оттащили кое-как. Петровича закрыли в другой комнате. А Петька выполз из своей норы и давай на снабженца нарываться. Словами плохими полоскает. Снабженец тоже живой человек, связал Петьку скотчем и отпинал слегка. А Петька лежит, плачет, говорит: " Я сейчас обоссусь и обосрусь ". " Да и хер с тобой ", - отмахнулся него снабженец. И Петька исполнил всё как и обещал. Мужик!
Снабженец тогда ментов вызвал, чтобы они своего практически коллегу забрали. Предварительно, конечно, Петьку распеленал.
Менты приехали и говорят: "он у вас обоссаный и обосранный, мы такого не возьмём. Он нам всю машину зафаршмачит. ". И уехали.
А Петька довольный лежит на полу. На следующий день он уехал. А по прибытии в контору написал заявление, что его избили механик и снабженец. Правда ему никто не поверил.

А ещё Ваня и Саня попали в гости к клофелинщицам. Дважды! Первый раз видимо по незнанке. А второй, ну точно, по любви. Их в сугробе нашли. Сидят, слюни пускают. Чуть не отъехали. Ни денег, ни хрена не осталось. Прокапались и обратно на вахту. Потому что без денег домой нельзя.

Если что ещё вспомню- напизжу.

Я шел с Магнита домой. В пакете было 2 кефира, чипсы, 3 помидорки и кошелек. Чтобы было интереснее, спальный район. И вот. Меня какой то ссуко бьет чем то тяжелым по голове, я падаю, он.оно выхватывает пакет и бежит. Но. Блять Но. Там в десяти шагах оказывается бабушка - божий одуванчик лет 80 минимум. С палкой. Что я запомнил, она его бегущего бьет на отмашь этой клюкой. и фраза ее - Таких как ты в наше время не было. Потом подошла ко мне, помогла поднятся, говорит - таких, как ты ни одна баба в наше время в мужья бы не взяла.... Ссуко супербабушко. Обожаю.