Расскажу вам историю, что приключилась со мной этой зимой в глубинах тайги. Промышляю я охотой на соболей в тайге северозапада Иркутской области, уже с 2018 года. Работа далеко не сахарная, но есть в ней какая-то романтика, что меня и притянула в эту сферу. Я же по молодости учился на инженера-дорожника. Учиться мог хорошо, но не хотелось: прогуливал пары, забивал на учёбу. На втором курсе меня вполне закономерно отчислили. Надо было решать с поиском работы. Хорошо задумался, на что бы я хотел потратить свою жизнь -- учёба меня научила тому, что заниматься чем-то противоестественным для себя -- это худшее, что только может быть. Что же я любил? О чём мечтал? О заснеженном лесе. О глухой тайге. О треске дров в печи посреди уютного мрака избушки...

Я направился к одному суровому мужику, что промышлял в тайге, кое-как уломал его взять меня с собой следующим сезоном на промысел. Чтобы научил всяким премудростям, коих на самом деле огромное множество. Не так уж и просто выжить в тайге без специальных навыков. А мне это далось с особенным трудом, потому что привыкший к благам цивилизации. Да и наставник мой всё удивлялся, что молодой, а решил промыслом заняться. Думал, баловство -- отвалится моё желание после первого же месяца. Из молодых ведь никто в промысел не идёт, в основном там люди за 40, старой закалки...

Но мне понравилась суровая тайга. Однажды побывав в ней, лишённый благ цивилизации -- манить она тебя будет обратно всю жизнь.

Так и началась моя карьера.

Сложно, не спорю. Порою очень опасно для жизни. Но есть во всём этом первобытность. Очищающая простота. Городские люди ведь даже не понимают, насколько они сумасшедшие...

Зимняя тайга — баба необычайно красивая. Только там можно испытать чувство единения с природой. И никого на многие километры нет. Глушь такая, что и зверь не пуганый, дремучий. После долгой изоляции я, правда, сделался немногословным. По два месяца подряд ведь ни с кем, кроме своего пса, не разговариваешь. А ещё летние подготовки к сезону...

Так и живу. А в этом году зима наступила на редкость холодная. Я таких морозов ещё не видывал. Ненормальная зима. Запросто можно было нахватать обморожений или вообще насмерть замёрзнуть, если вдруг снегоход сломается посреди тайги на пути к землянкам. Но деньги сами себя не заработают. Собрал в ноябре все охотничьи приспособления -- коих с виду было много, а по сути взял самый минимум -- да отправился на свои зимники.

Путь долгий. От моей деревни, и без того отдалённой от цивилизации, почти сто тридцать километров. Часть пути по более-менее нормальной дороге на шишиге знакомый водила подвёз. А другую часть уже сам, на снегоходе. В несколько заездов до ближайшего зимника. Все вещи за один раз не перевезти... Всего у меня три зимника. Серьёзно заморачивался я на их постройку. Летом каждого года валил лес, тесал, таскал брёвна, рвал мох.

Но трёх зимников ещё мало. Они нужны для большей площади охвата, чтоб охота была плодотворнее. Больше зимников -- дальше можешь заехать. Больше троп можешь создать. Больше кулёмок расставить на зверя.

Первый день провёл в приготовлениях. Последнюю ходку я вёз уже в темноте. Хорошо без снегопада обошлось. Так что ехал по проторенной ранее колее. Опасно было так спешить, тем более в такой лютый мороз. Но мы сибиряки люди отчаянные.

Разжёг в зимнике буржуйку. Приготовил картошки с мясом, накормил пса, да улёгся спать.

На утро я занялся объездом ловушек. Доставал из кулёмок одубевшие на морозе трупики соболей.

А вот добравшись до второго зимника... я увидел, что пленка, завешивавшая окно, была порвана. В самой избушке кто-то навёл беспорядок: мешки с мукой и сахаром, подвешенные к потолку, чтоб мыши не добрались, оказались разорваны, а их содержимое рассыпалось на пол. И дымоход от металлической печи оторван и погнут.

Медведь хорошо постарался. На такие случаи стекло в тайгу и не везут, плёнками окна завешивают.

Был у меня уже подобный случай пару лет назад. Медведь -- это такая тварь, которой лишь бы ломать и крушить. Он залезает в избушку абсолютно бесцельно. Чует же -- нет там ничего съестного. А всё равно ломает.

Махнул рукой. Чёрт с ним, с медведем. Бывает. И пошёл проверять припасы сухарей в кладовке-ящике, что высоко на сосне неподалёку от зимника. С виду вроде нетронутая, приставляю лестницу, залезаю — а внутри пусто. Думаю: я же 10 буханок хлеба сюда закладывал во время подготовки к сезону. Если б это был тот же медведь, то он просто свалил бы её на землю. Однако ящик абсолютно не пострадал. Да и плёнка, которой я обмотал дерево, чтобы наверх к припасам не пробрались грызуны, была цела и невредима. Никаких следов от когтей.

Придётся тратить драгоценное время на рыбалку. Значит и меньше соболей добуду за сезон. Ещё и мороз крепкий. Сплошные убытки...

Остаток дня я наводил порядок в зимнике: починил трубу, затянул окно новой плёнкой, накормил пса последней щукой, запер его в сенях -- в тёплую избу собаку пускать нельзя, иначе простынет от перепада температур, да лёг спать.

Той ночью пёс залился лаем. И гавкал по-особенному, не так, как собачит, когда гонит соболя. Было что-то беспокойное в его голосе, тревожное. Медведь пришёл, похоже. А значит плохи дела. Если медведь не спит зимой, то значит он голодный и злой. Я надеялся, что это волки. Они, на самом деле, не так опасны, как шатун.

Я схватил ружьё, от которого было мало толку -- под соболя мелкотня. А нормальное ружьё таскать в придачу к основной куче хлама не хотел. Вышел в сени, чтобы пса успокоить, да разведать обстановку вокруг избы. Как пёс со всех лап удрал в лес, не взирая на мой зов. Побежал за ночным гостем, идиот. Бежать следом за ним было бы опрометчиво. Так я и стоял, напряжённо вслушиваясь. Пока лай не стих. И всё. Тишина.

А ведь говорили же мне — в тайгу без добротного ружья ни ногой. А я только противомедвежий газовый баллончик купил, да петарды. Должно хватить. Но когда сталкиваешься в лесу с серьёзным хищником, то жалеешь, что не таскаешь с собой двенадцатый калибр. Всю ночь ждал пса. Боялся глаз сомкнуть. Пёс ещё лаял хотя бы, чувствовал зверя поблизости. А человеческие уши ничего не заметят.

Не заметят, пока хруст снега не раздастся уже у самой избы.

Уж не знаю, задремал ли я, показалось ли мне. Мимо окна промелькнул громадный силуэт.

Я перепугался. Вскочил, схватившись почему-то за топор. Тут же принялся шуметь. Чтобы отпугнуть зверя. Чтобы дать ему понять -- здесь я. Звери редко нападают на людей. Звери. А из головы моей всё никак не выходил смутный силуэт, увиденный за плёнкой. Гигантский силуэт. Я даже не разглядел его полностью.

Это был не медведь. И уж точно не волки.

Ночной гость сделал вокруг избы круг. И скрылся в лесу.

К утру меня разморило от усталости. Любимый пёс так и не вернулся. Слишком много было воспоминаний и событий, связанных с ним. Собаки же как люди -- они всё понимают. Не понимаю, зачем этот болван рванул в лес...

Как только взошло солнце, я встал на лыжи и пошёл на разведку, по следам собаки. Увидел то, что и ожидал увидеть.

Разодранного в клочья пса. Я даже закусил щеку от тоски. Если бы не усталость, я бы совсем раскуксился. Но в голове было как-то тупо.

Вот и конец охоте в этом сезоне. Без собаки промышлять не получится. Одними ловушками много соболей не собрать. А тут еще и ходит рядом странный зверь. А ружьё моё только на грызунов годится.

Я стал водить взглядом вокруг: поляна была перепахана борьбой, однако с её края вилась дорожка вполне отчётливых следов. "Точно медведь!" — пронеслось у меня в голове, однако подойдя поближе... Лапа, отпечатавшаяся в рыхлом снегу, была широкой и длинной. Проваливался этот зверь в снег глубоко. Однако признаки волочения оказались минимальны. Это значит, что у зверя длинные ноги.

Медведь так не бродит.

B форма лапы казалась похожей на медвежью только первое мгновение. Слишком длинная лапа.

Теперь лес не казался успокаивающим и романтическим. Меня очень встревожили формы следов, я не даже верил своим глазам. Хотя наставник когда-то давно рассказывал мне историю о без вести пропавшем ещё в девяностые коллеги, землянки которого располагались неподалёку от моего участка. И, думалось, у того охотника старой закалки уж точно имелось хорошее ружьё.

Надо было вызывать шишигу по небольшой радиостанции, что была в первом зимнике. И возвращаться в деревню.

До снегохода я добрался быстро. Сгрузил только необходимое и погнал к первому зимнику, иногда швыряя петарды и держа газовый баллон наготове.

На полпути к первой землянке я снова увидел те же следы. Свежие. Они шли прямо по проторенной моим снегоходом вчерашней тропе. Зверь шагал в сторону первого зимника.

Но назад поворачивать нельзя. Во всяком случае, можно будет удрать на снегоходе. Вряд ли у такого гиганта хватит сил преследовать меня. А инвентарь можно бросить тут. Зверь ведь продемонстрировал свою агрессивность. И я не зря беспокоился.

Добрался до зимника. Следы вились вокруг избушки в несколько кругов. И уходили в тайгу. За непроглядную стену мрачнеющих деревьев. Вечером в лесу темнеет очень быстро. А в таёжных широтах световой день очень короток...

Кем бы он не был — он рядом. И он наверняка уже услышал шум мотора.

Я в спешке вломился в домик. Принялся настраивать радиостанцию. Нужно срочно выйти на связь. Позвать шишигу на помощь. Да пусть хоть вертушку присылают -- я был на взводе.

Однако на том конце провода явно не понимали серьёзности ситуации. Сказали, что водила шишиги таки приедет. Но пока он слишком занят. И сможет прибыть только на следующий день.

Спросили, протяну ли я до завтра? Порекомендовали отпугивать зверя. И упрекнули, что хожу без нормального ружья по тайге...

Я бросил весь хлам прямо у зимника. Даже внутрь не стал заносить. С собой взял только ружьё, газуху, лыжи и канистру с топливом.

И полетел к дороге, не жалея мотора и не чувствуя обжигающего мороза. Мне казалось, что меня кто-то преследует и прячется за деревьями. Иногда я оборачивался назад, чтобы проверить на наличие кого-то позади.

Всё холоднее становилось на душе. Среди деревьев вдалеке что-то мельтешило. Или просто так казалось с перепугу. А мрак всё сгущался над тайгой. И я мчал вперёд, в пугающую неизвестность.

До тех пор, пока громадный и неестественный силуэт не преградил мне дорогу, приближаясь ко мне, ломая ветви. Всё это время он шёл за мной. Но шум мотора заглушал треск.

Я свернул в непроторенный лес. И ветви хлестали по лицу. Мне показалось, что оно в лесу было не одно -- сбоку мелькнули глаза.

Они едва не настигли меня. Но я оторвался.

Я с неохотой остановился, когда топливо начало заканчиваться. Надолго его не хватит. Я притормозил. Приглушил мотор. Вроде шума нет. Тут же принялся заправлять снегоход.

Ночью температура упала слишком низко. Завывал ветер. Я продрог, изредка прикладываюсь к термосу относительно тёплым чаем.

Машины сильно капризничают на морозе. Двигатель заглох на полпути. Я заскулил. Взвыл от паники. Попытался завести. Наглухо. Чем разогреть? Развести костёр?

Увидят. Заметят. Да и место было открытое, гулял ветер и деревья сырые. Шума позади не было слышно довольно продолжительное время. Поэтому я решился встать на лыжи. И побежал, не зная устали.

Остаток дороги я помню неявно. Я пребывал в ужасающем безмыслии, удерживая в голове лишь одну мысль -- не останавливаться...

Водила подобрал меня на следующее утро. Обмороженного и выбившегося из сил. На все вопросы я отвечал вяло. Заработал переохлаждение. Местные потом долго отогревали меня, а потом лечили пребывающего в бреду и лихорадке. Температура ещё долго не падала ниже сорока. Я говорил о том, что повидал в лесу. А в тёмных углах мне мерещились увиденные человекоподобные чудовища.

И после выхода из горячки уже никто не верил моим словам. Списывая всё на болезнь, настигнувшую меня посреди тайги. Слушатели хмурили брови. Считали меня либо за больного, либо за сумасшедшего.

В конце концов, я бросил попытки убедить их. Всем теперь я рассказывал версию с медведем. Так же я делаю и по сей день.

С деньгами туго. Вернулся я ни с чем. Пришлось идти разнорабочим на стройку, вкалывать за мизер, набирать долги. Так я прожить не смогу. Нужно возвращаться в лес. В мой лес.

Я давно слышал истории от наставника, что шастает по тайге. Но тоже не верил. Да и кто поверит-то?

И как ни старался — не могу вспомнить детали существа. Помню только лишь свой ужас, лес и свет от фар снегохода. Или скрип снега под лыжами.

Купил в прошлом месяце нормальное ружьё. Оформил, как надо. Уже пристрелялся. Взял в кредит дешёвую камеру. И несколько карт памяти.

Ещё мне нужен напарник. Только вот никто не хочет идти в лес с двинувшимся.

Скоро начнётся период подготовки к сезону охоты и я вернусь туда во всеоружии.

Ещё свидимся...

Если понравилась история - не скупитесь на лайки, давайте наберём хотя бы 1000! И пишите в комменты, хотели бы вы продолжения? Писал в дикой лихорадке, ужас)

Мой тг канал, на котором вы точно не пропустите проду: https://t.me/emir_radrigez

Или в ВКашечке, В ЗАКРЕПЕ куча подобных рассказов: https://vk.com/emir_radriges

Генка поставил камеру на стопку книг, открыл лоточек и засунул vhs кассету. Старик в клетчатой рубашке, которая казалась ему нарядной, приосанился в кресле.

- Ну чего? Снимает уже?

- Да вроде… Щас…

Генка заглянул в объектив, довольно кивнул, и в этот момент дверь комнаты приоткрылась, сунулась нарядная женщина в блестящей люрексом кофточке. Взбитые залаченные пергидрольные волосы даже не шелохнулись.

- Гена, ты скоро? Там тосты начали говорить, иди поздравь отца.

- Да ну, мам. Мы тут с дедушкой… Принеси торт, когда вынесут, ладно?

Женщина хмыкнула, бросив холодный взгляд на свекра, и захлопнула дверь. Отца мужа она откровенно недолюбливала, хотя именно остатки его связей помогли им остаться на плаву в том хаосе, в каком оказалась страна после развала Союза.

- Все, дед, давай. Только подробно, с самого начала, как договаривались.

Старик покрутил головой с коротким ежиком седых волос, налил себе водки из графинчика, выпил одним швырком. И начал тем тоном, которым обычно говорят, когда затевают длинный обстоятельный рассказ.

- Гагарин-то в 61-м полетел, а я в писят девятом уже служил в Испытательном институте авиационной медицины. Госпиталь при нем был, там летчиков проверяли до и после полетов. Привезли нам тогда десять человек ребят, задача была протестировать их на максимальные перегрузки, прямо на пределе которые. Обычным врачам особо детали не раскрывали, ну а я-то зав отделением был, и знал, что парней готовят к полету в космос.

Взялись мы, значит, за них, поначалу общее состояние организма проверяли. Спирометрия, велоэргометрия, потом пошли термокамера, барокамеры, центрифуга, ну и всякое такое. Ребята молодые все, от двадцати пяти до тридцати, здоровенные, как лоси. По большей части из летчиков, но пара парней прибыла из каких-то структур МВД. Все они были полностью, отменно здоровыми, анализы, как бы сейчас уже сказали – хоть в космос запускай. Просто идеальные показатели. Идеальные-то они идеальные, но у любого человека есть свой предел возможностей. Можно задержать дыхание на пять минут, на семь, вообще, я слышал, рекорд сейчас чуть менее 14, но никто не сможет задержать его на полчаса. Можно пробежать пятнадцать километров марафона, но никто не сможет пробежать без остановки и отдыха сто. В общем, ты меня понял. Так вот среди этих ребят, будущих космонавтов, выделялся один, Иван Бабурин его звали. Всегда он мог заметно больше, чем остальные. Делал на тридцать подтягиваний больше, чем другие, задерживал дыхание на три минуты дольше, дольше крутил педали на велотренажере и так далее. Когда начали испытания в центрифуге, парни зеленые выходили, кто-то блевал, и это при перегрузке в десять единиц. Потом повышали, надо было достигнуть показателя в двенадцать единиц. Так вот этот у этого Бабурина даже частота пульса не подскочила, как сел 70 ударов в минуту, так и вышел. Я взял и увеличил нагрузку до 15 единиц – ему хоть бы хны, а другие ведь выходили, вся спина сплошной синяк. Но только не Бабурин. Больше 15-ти побоялся, а ну, как помрет мой космонавт. Посидел он там, на 15 единицах, как на карусельке, вылез из центрифуги, улыбнулся своей белоснежной улыбкой и пошел в палату. Такой вообще улыбчивый, всегда позитивный парень был. Со всеми сразу подружился, медсестрички от него без ума были. Когда сунули его в сурдокамеру… Ах да. Сурдокамера – это комнатенка такая метра полтора на два с отличной звукоизоляцией. Будущий космонавт там должен был провести десять дней в полнейшей изоляции и еще и не спать трое суток. Я думал, что такой общительный ухарь, как Бабурин, быстро там сдуется. Только кажется, что сидеть сиднем в пустой тихой комнате  просто скучно, но на самом деле это огромная нагрузка на психику. Не может наш мозг жить без впечатлений извне. Знавал я случаи, когда парни галлюцинации начинали видеть, а один у меня там через полтора суток всего расплакался и давай стучать по стенам и орать, что в гробу он эти все полеты видел.

А мне уже интересно просто стало, как азарт какой – есть же у человека слабости? Что это парень такой из стали, ничего его не берет, во всем он первее всех. Ну, я и думал, что Бабурин при своей говорливости и общительности там закиснет. И я сам ему срок установил на трое суток больше, чем другим. А ему все равно, вышел и зенками своими лупает – что, мол, товарищ Хлопотов, все уже? Эк как быстро…

С барокамерой тоже, шла там имитация подъема на высоту, парни до 5, максимум до семи километров без кислорода выдерживали, Бабурин – девять. Я так думаю, на наших испытаниях он  несколько мировых рекордов установил, но кто ж сейчас поверит… В общем, гвозди бы делать из этих людей. Иван определенно был первым кандидатом в космонавты, и все, включая меня, это понимали. Он и внешне подходил – знаешь, негласно дали директиву выбирать из таких, ну, чтоб на обложках журналов и газет, значится, хорошо, правильно смотрелся. А Бабурин и тут лучше всех – хоть и невысокий, но с отличной фигурой, широкоплечий, как Аполлон, черты лица мужественные такие, словно с афиши киношной. Единственное что меня смущало, совсем чуть-чуть, прямо где-то на донышке, это его анализы крови. Нет, там все хорошо было, отлично даже, и только один параметр, гемоглобин, слегка, да тревожил. Был он в норме, но знаешь, в такой норме, по самому нижнему краю. Еще совсем чуть-чуть, мааааленький шажок в сторону, и можно говорить о легкой степени анемии. Или даже не анемии, а … ну, е-мое, как бы легчайшем на нее намеке. Странно мне это показалось почему-то, хоть и ничего странного в этом не было. Взял я его медкарту, полистал, была там графа «перенесенные в детстве заболевания». Ну, да все чем-то переболели в своем время, свинка, коклюш, ветрянка, ничего особенного. Но у Бабурина была какая-то странная строчка – «эпизод железодефицитной анемии». Что значит «эпизод»? Из-за чего? В общем, не давал мне покоя этот Иван с его несгибаемостью, железный человек какой-то! Сделал я несколько запросов и узнал, что в детстве, когда ему было десять лет, лежал он в краевой больнице. Позвонил я, значицца, в краевую, и после немалой толики препираний с главврачом, выяснил, что лечился Бабурин в больнице от… острого лейкоза! Я тогда чуть со стула не свалился. Лейкоз, рак крови, и это в 46-м году! Я распорядился достать детскую медкарту Бабурина, и когда привезли копии документов, у меня глаза на лоб полезли.

Вот представь, Гена, классическая картина острого лейкоза у ребенка, гемоглобин критически низкий, тромбоциты практически на нуле, геморрагический синдром… ну, в общем, весь в синяках он, сосуды лопаются. Любому самому заштатному врачу было бы понятно, что прогноз неблагоприятный, а говоря простым языком, ребенок при смерти. Диагноз был поставлен в сентябре 46 года, и до октября шло быстрое ухудшение. Больничка потрепыхалась конечно, переливания крови ему делали, но сути это изменить не могло. Тогда не было никаких пересадок косного мозга, не было действенной химиотерапии, да и онкология как наука делала только первые шаги. Острый лейкоз в те времена был смертельным диагнозом, и маленький Иван скорыми шагами шел к могиле. И вдруг в середине октября – некоторое улучшение. Перестал падать гемоглобин, подросли тромбоциты, снизилась температура, улучшилось общее состояние… Показатели крови улучшались медленно, постепенно, но к январю ребенок был здоров, если не считать незначительной анемии. Я, естественно, хватаюсь за телефон, какая-то секретутка через губу сообщает, что главврач где-то шляется и к трубке подойти не может. Я ору как ненормальный, чтоб искали его, и чтоб он срочно вышел со мной на связь. Когда этот долбоящер перезвонил, я поинтересовался, каким образом они вылечили мальчишку от лейкоза. Какой был протокол лечения, что это за фантасмагория такая? Почему в карте ничего не отражено кроме гемотрансфузий? Тот мямлил, мямлил и в конце концов сказал, что ничего кроме этих самых переливаний они и не делали. И что имеет место быть спонтанное самоизлечение. Бывает, знаете ли. А я вот знаю, что не бывает! Не бывает такого, что сошедший с ума костный мозг вдруг перезагрузился, перестал вырабатывать патологические клетки и начал вести себя пристойно. Ну не бывает, мать твою!

А что это значит, подумал я? Это значит, что мальчишке все-таки дали какое-то лекарство, которое повернуло болезнь вспять, либо его организм настолько уникален, что смог дать толчок к самоизлечению. И ко второму варианту я склонялся больше, ибо те пределы возможностей, на которых работал Иван Бабурин, ничем больше объяснить было нельзя.

Впрочем, никого мои изыскания в биографии Бабурина не интересовали. Информацией я поделился с Каманиным… Каманин? Николай Петрович, генерал-лейтенант, мировой мужик, он подготовкой ребят руководил. Так вот он пожал плечами и сказал:

- Ну и что?

К тому времени я уже знал, что Ивана утвердили на роль первого, и ничего другое не имело значения. Каманин запретил мне выспрашивать у парня про его болезнь, чтоб не разводить ненужной суеты вокруг и так нелегкого дела. Я некоторое время провел в думках, да и плюнул. Мне, что ль, больше всего надо? Иван по всем параметрам был здоров как бык и психологически устойчив, чего еще? Вскоре всех парней от нас забрали в воинскую часть непосредственно готовиться к полету. Тогда уже все знали, что полетит Бабурин, но готовили все равно всех десятерых.

У меня вскоре родилась вторая дочка, и я эту историю на время подзабыл – разрывался между работой в институте и семьей. Теща еще заболела, дачу строить начали… В общем, забот хватало. Один раз я спросил у Каманина, как движется дело с полетом, но тот ничего, естественно, не ответил. Не моего ума это дело было, все происходило в условиях секретности. Так бы и я забыл про Ивана Бабурина, и вспомнил бы про него вероятно только 12 апреля 63 года, когда Гагарин произнес это свое знаменитое «Поехали!». Ну, понял бы, что ничего у них тогда не вышло, посожалел, да и похоронил в памяти. Всякое бывает. Да только в июле 1960 вызвали меня из отпуска в госпиталь, прислали прямо на дачу машину, сам Каманин прислал. Мне не привыкать, выслушал брюзжание жены, да и поехал.

И вот представь, каково ж было мое удивление, когда увидел я в палате на больничной койке этого самого Бабурина. Каманин со свитой меня встретил, сказал, что Иван сегодня в 6 утра благополучно приземлился на аппарате «Союз-0» в установленной точке, только посадка оказалась не столь мягкой, как ожидали, и парень получил травму головы.

Бабурин действительно был странным – говорил и говорил монотонным голосом без остановки какую-то белиберду. Нес что-то про песьи головы, свет звезд, который выжигает глаза и еще что-то совершенно невообразимое. Каманин обрисовал задачу – надо, мол, его обследовать, привести в полное здравие и адекватность, для того, значит, чтоб можно было первого космонавта предъявить советской и мировой общественности. Но я-то Каманина хорошо знал, и видел по его смущенному виду, что что-то не так. А вернее – все не так.

Начал я с самого просто обследования, рефлексы проверил, пульс пощупал. Никаких ушибов и признаков травмы головы я не нашел. Пульс был очень слабый и не прощупывался, что меня конечно насторожило. Взял я стетоскоп сердце прослушать, и вот что, Гена… Сердце у него не билось. Вообще. Ну, то есть, совершенно. Я и грудь прослушал, и со спины – нет биения, и все тут. Натаскал несколько стетоскопов со всего госпиталя, да толку то – работу сердца ведь и без стетоскопа слышно. А у него не работало. И что прикажете делать? Взял я у него кровь на анализ, лаборатории сказал, надо срочно. Ну, анализ как анализ, по-прежнему только гемоглобин чуть понижен.

Сам больной через сутки совершенно оправился, перестал заговариваться, узнал госпиталь, меня, попросил разрешения сообщить о себе матери и невесте. На вопросы отвечал уверенно, проверку рефлексов прошел. Но сердце у него по-прежнему не билось. Каманин меня трясет, хочет, чтоб я выдал ему его космонавта с пометкой «здоров», а я не могу! И про сердце пока сказать не могу – то ли я с ума сошел, то ли что. В общем, выторговал я него пять суток, сказал, черепно-мозговая травма требует наблюдения, не хочет же он, чтоб его герой на конференции какой-нибудь начал нести бред про звездных собак.

Вел себя Иван совершенно нормально, попросил принести ему книгу и радио – из палаты его не выпускали, скучно ему было. И тут я заметил, что он возвращает еду, говорит, что нет аппетита. В палате поселился неприятный тухлый запах, источник которого я не сразу смог установить. Пахло от Ивана, но у него не было никаких гниющих и мокнущих ран. И только когда я полез шпателем в рот, меня чуть не снесло волной жуткой вони. Когда я полез гастроскопом ему в пищевод, то не смог его пройти, он был весь забит гниющей едой.

Фильмов о зомби тогда не было, но у меня в палате сидел самый настоящий мертвец, который тем не менее, говорил, двигался и даже спал. Сам Бабурин ничего особенного в своем состоянии не видел, он считал, что это осложнения после его пребывания в космосе – тогда ведь особо не знал никто, как полет в невесомость скажется на здоровье.

Насел я Каманина и потребовал рассказать про полет, мол, надо мне для плана лечения. И он рассказал. С самого начала все пошло не так – «Союз-0» вышел на орбиту выше, чем запланировали. В целом, ничего страшного, если бы тормозная двигательная установка сработала как надо… Но она сработала не так, как надо. В общем, Бабурин провел в космосе не рассчитанных полтора часа, а… десять суток. А системы жизнеобеспечения Зари были рассчитаны как раз на 10 суток, так что космонавту вроде бы сильно повезло… Или нет? Каманин распорядился отдать мне записи о физиологических данных Ивана во время полета. Просмотрел  журнал, отследил динамику пульса и дыхания. Пульс практически не повышался, что конечно было странно для человека, находящегося в таких экстремальных условиях, но я уже знал эту особенность Бабурина, я ее наблюдал во время испытаний. А вот чего я у него никогда не наблюдал – так это полное отсутствие пульса в последние пару часов полета.

А вскоре у Бабурина на коже проявились… трупные пятна. Уж их-то я ни с чем не спутаю. Мне казалось, что я схожу с ума. Я, кандидат медицинских наук, наблюдал у себя в госпитале то, что никакая наука не допускает. Никогда. Вообще. Ни при каких обстоятельствах!

Прыгнул я в свой Москвич и велел водиле гнать в деревеньку Горбатовка недалеко от Саранска. Там жила мать Бабурина, Анна, и я намеревался во что бы то ни стало узнать как можно больше об Иване. Пожилая женщина перепугалась, увидев меня, городского, в шляпе, в хорошем плаще, в машине с водителем. Она сразу подумала, что что-то случилось с сыном, но я успокоил ее враньем, что Иван отлично служит и все у него замечательно. Ложь свою я построил на том, что такое прекрасный и умелый летчик как Иван идет на повышение, ну и сами понимаете, мы должны проверить все моменты его биографии. Она вроде поверила, успокоилась, провела меня в избу. Знаете, хорошая такая крепкая крестьянская изба, видно, что не одно поколение тут выросло, фотографий много на стенах, каких-то памятных вещичек на комоде, стопки писем, открыток. На печи кто-то лежал, укутанный в рваный ватник, и Анна сказала, что это бабка Ивана, а ей она свекровь. Отец же Бабурина погиб на войне.

Я начал выспрашивать про этот самый эпизод анемии, и она охотно рассказала, как Иван заболел. Он вдруг начал часто простужаться, насморк не проходил месяцами, ну да в деревне это и за болезнь не считали. Но маленький Ваня начал худеть, бледнеть, жаловался на ломоту в костях ночами, но мать все списывала на гнилое холодное лето – простыл, мол, с мальчишками на речке, суставы застудил. Но однажды случилось то, что заставило ее перепугаться – у Ивана началась жестокая лихорадка и потекла кровь из носа, которую не смогли унять в местном фельдшерском пункте. Деревня-то небольшая, больницы своей не было. Увезли его в краевую, где худо-бедно определились с диагнозом. Врач объяснил, что у сына проблема с кровью, но делал это пространно, максимально непонятно. В то время не было принято огорошивать родных и самих больных смертельными диагнозами, поэтому объясняли весьма уклончиво. Да и вряд ли поняла бы простая сельская баба, что такое лейкоз, а сказать ей, что мальчишке кранты, он не мог. Но Анна поняла эту уклончивость по своему, она решила, что врач хочет мзды за лечение. Она вернулась в родное село, взяла с собой свекровь и вместе они привезли ему свиного сала и картошки, все, чем были богаты. Но к их удивлению, тот подношение не принял. Бабка пыталась всучить силой, но тот разозлился, накричал на женщин и велел вытолкать из больницы. Пока Анна сидела на лавке с мешком с картошки и салом, неугомонная бабка пошарахалась по больничному двору, поболтала со снующими через дворик медсестрами и гуляющими больными. Вернулась она чернее тучи, и всю обратную дорогу что-то бормотала по-мордовски. Но мать Бабурина не шибко беспокоилась – ну подумаешь, температура у ребенка, эка невидаль. Да и кровь носом тоже не редкость, особенно на послевоенном скудном пайке. Она была уверена, что в больнице Ване точно помогут таблетками и уколами, вон, корпус-то большой какой, уж тут точно знают как лечить. И оказалась права – хоть и нескоро, но сын пошел на поправку.

Анна рассказывала вполголоса, косясь на бабку на печке:

- Я свекровь-то чуть полотенцем не отлупила, надоела хуже горькой редки,  ревет перед иконой белугой, и все болтает, что Ваню в больнице загубят. Каково матери-то это слушать? И сало она отнесла содяце. Содяце – это их колдуны мордовские так называются. Темные люди. Ну как я объясню бабке закостенелой, что колдунов не бывает, враки это все! Костерила я ее конечно, а толку! Старого человека на новую дорогу не повернешь!

И тут старуха заворочалась на печке, приподнялась и говорит Анне:

- Кто эт такой, Нюра? Про Ваню спрашивает.

Та успокоила свекровь, что, мол, товарищ при должности, пришел, чтоб Ивану хорошую характеристику дали.

А та с печки-то слезла и пошла на меня:

- Что с Ваней, ирод? Что вы с ним сделали? Сэвэн не ест который день! С Иваном неладно, Нюрка! Он врет тебе!

Она ткнула в меня своим артритным пальцем, похожим на палец ведьмы, и я попятился к двери. Мне совсем не хотелось сцены с сумасшедшей старухой. Я выскочил из избы, но бабка ринулась за мной, причем довольно резво для своего почтенного возраста, и схватила меня за рукав. Она и потащила в глубь небольшого сада.

- Иди глянь! Глянь на сэвэн!

Я невольно подчинился. Старуха привела меня в густо заросший кустарником и яблонями местечко, где на большом пне стоял большой ящик такой, вроде борти на пасеке, сколоченный из необработанных досок. Старуха, что-то бормоча по-мордовски, открыла небольшую дверцу и я невольно вгляделся в нутро ящика. Там сидела большая кукла размером с годовалого ребенка, свернутая из старых тряпок. Ну, то есть тело – руки и ноги – были из грязного замызганного тряпья. А вот голова… Не знаю, из чего ее сделали, но материал походил на воск, и лицо было довольно искусно вылеплено. Не особо тонко сделано, на поверхности воска четко выделялись следы пальцев, грубоватая работа, но в чертах куклы угадывались черты Ивана Бабурина.

Дно ящика устилали мелкие косточки – очевидно, по большей части птичьи, но было и несколько мослов от коровы. Поверх лежал раздавленный воробей и кусок основательно протухшего мяса, облепленный зелеными крупными мухами.

- Сэвэн! Сэвэн не ест!

- Мама, оставьте его в покое! – послышался окрик от дома. К нам спешила Анна.

Бабка залопотала что-то по-мордовски, и Анна начала ее в чем-то убеждать, мешая русские слова с мордовскими и указывая рукой на мою машину.

- Простите. Мама тут развела… - Анна смущенно кивнула на короб. – Это ерунда, старые мордовские сказки, содяце ей велела... Я не мешаю, пусть делает что хочет, старая уж, ум за разум…

- Что с ним?! – снова взвизгнула старуха.

Я вырвался из ее цепких рук и поспешил к машине.

По приезде я доложил Каманину все как есть и предложил считать меня сумасшедшим и  пригласить другого специалиста. Больше меня к Ивану не допускали и около его дверей выставили пост вооруженной охраны, а через несколько дней Каманин сообщил, что переводит пациента в другой госпиталь. Какой другой, он не пояснил, а через пару месяцев от знакомого я узнал, что Ивану присвоено звание героя Советского Союза посмертно.

***

Генка забыл про свою камеру и слушал деда, приоткрыв рот.

- А что это было – эта кукла? Она типа кормила ее?

- Потом уже через знакомых я вышел на одного профессора-фольклориста, поспрашивал его осторожно… Он и рассказал, что по старинным мордовским поверьям болезнь наступает из-за того, что в человека вселяется дух этой самой болезни. Вроде как одержимость. И чтоб его выгнать, колдуны, или содяце на их языке, так лечили людей. Делали куклу, сэвэн на их языке, и просили духа выйти из тела болящего и войти в куклу. А чтобы задобрить духа, сэвэн нужно было кормить. И если она ела, это означало, что болезнь оставила человека и вселилась в куклу.

- Но ведь Ивану было уже много лет, зачем она продолжала кормить ее? Он же выздоровел?

Старик вздохнул и потыкал ложечкой в кусок торта.

- Я много думал про это, и окончательного ответа у меня нет. Но для себя  решил вот что – болезнь Ивана была не просто серьезной, она была смертельной. Он умер бы со стопроцентной вероятностью, у него не было ни одного шанса. А это уже не вопрос выздоровления, это уже как.. ну, вытащить человека с того света. Вот содяце его вытащила, да только одной ногой он все равно будто был в могиле, и бабка эту его жизнь поддерживала, поддерживала связь души и тела. И когда он очутился в тех обстоятельствах, когда точно должен умереть, эта связь разорвалась окончательно. Тело-то есть, душа есть, а связь между ними слабеет. И душа мается, не может уйти туда, где ей давным-давно место. Но это только мои фантазии, я ж, Гена, врач, ученый. Меня вообще всю жизнь учили, что никакой души нет, а есть диалектический материализм и функции высшей нервной системы.

Дверь приоткрылась, и снова показалось недовольное лицо пергидрольной женщины:

- Гена, у тебя совесть есть? У отца юбилей, в конце концов!

Старик тронул внука за локоть:

- Ну, иди в самом деле, поздравь!

Когда Гена ушел, Хлопотов задумался на несколько минут, неподвижно глядя перед собой.

Накопил денег на яхту. И вот уже несколько лет активно хожу по Тихому Океану под парусом. Мечта была такая давняя, с самого детства. Мало кто решается на одиночные путешествия через весь океан. Но я люблю одиночество. Люблю величие бескрайнего океана, пробирающее до мурашек.

Начинал с яхтклубов во Владивостоке. Напрашивался к знакомым яхтсменам, набирался опыта. Дорогое хобби. И на заводе на него действительно не заработаешь. Кому-то просто повезло на недвижку по наследству. У кого-то дело, за которым не нужно постоянно присматривать. Я же – айтишник, умеющий не транжирить бабки направо и налево. Этого вполне хватает, чтобы устраивать по три путешествия в год.

Хорошо ещё, что привязки к конкретному месту жительства у моей профессии почти нет и работать можно хоть с самых островов. А когда Илон Маск запустит обещанную систему спутников и принесёт нам глобальный Интернет – можно будет и вовсе не возвращаться на Большую Землю, а работать прямо из океана на удалёнке. Но это уже мечты!

Начал с родного Охотского моря. Бывал и на «средиземке». Потом совершил переход через Атлантику вместе с более опытным другом. Но больше всего меня притянул огромный и загадочный Тихий Океан… Гигантский. Бесконечный. Его просторы невозможно вообразить. Это практически половина планеты. Глубины самые малоизученные и поныне, и ещё на многие столетия вперёд.

Пересечь океан, на самом деле, не так уж и сложно. За пятьсот лет прогресс шагнул так далеко, что из подвига это превратилось в рутину. Да и на маршруте всегда есть острова – причём без аборигенов-людоедов, а вполне цивилизованные – на которых можно совершить ремонт и пополнить припасы.

Впрочем, если ты не обладаешь знаниями и навыками, то потонешь и сгинешь даже посреди обычной лужи. Все сложности и трагедии возникают  ведь из-за незнания и ошибок в планировании – это относится даже к опытным для своего времени морякам Магеллана, впервые совершившим кругосветное путешествие. Они многого тогда ещё не знали, поэтому и путь их был смертельно тяжел.

Но вот в одиночку, без напарника, пересечь океан непросто даже с кучей знаний. Поэтому и плаваю один, для остроты ощущений. С кем-то в помощниках – совершенно другие эмоции. Болтовни много. Ты не почувствуешь Океан. Не ощутишь его могущество. Его красоту. За тем я и хожу один. Почуяв однажды единение с океаном – потом уже остановиться не сможешь никогда. Это похлеще наркоты будет. Хотя знавал людей, которые в одиночестве посреди океана напротив сходили с ума. Наверное, от особенностей личности зависит. А я всё-таки программист, мы народ с прибабахом.

Прежде чем отважиться, я очень долго к этому подводился. И первые одиночные переходы были всего на несколько сотен миль, между островами в Тихом.

Трудность одиночных путешествий заключается в том, что не всегда удаётся нормально поспать. С напарником вы просто сменяете друг друга. А один… Нужно следить за лодкой. Ведь обстановка может поменяться в любой момент. Вдали от морских путей, когда редко встречаются корабли – можно ещё позволить себе спать и по часу. Постоянно просыпясь для проверки состояния парусов, ветра, да проверяя окрестности: не плывёт ли кто поблизости. Не поменяло ли свой маршрут очередное рыболовное судно (они постоянно меняют свою траекторию из-за особенностей своей работы).

Но в основном ты спишь по минут тридцать – за это время меньше вероятность, что успеет случиться нечто непоправимое.

Вот в небе светит солнышко и облака спокойные. А тут вдруг налетает сильный ветер, с неба тянется серая полоска торнадо – и паруса может оторвать к чертям, если ты вовремя не спохватился.

Поэтому нужно сохранять бдительность. Впрочем, к такому рваному графику привыкаешь.

Сел на лодку. Вышел подальше от берега. Поймал ветер, заглушил мотор. Глядишь вдаль, в предвкушении новых приключений. А берег всё отдаляется. Исчезает за горизонтом. И через несколько дней ты уже посреди океана. Водная гладь простирается на тысячи километров в любую сторону. А над головой голубое небо с россыпью перистых облаков. Красота. Только журчанье лодки от движения по воде.

И твой мат от очередной сорвавшейся с крючка рыбины…

Дни безветрия и ровной водной глади иногда сменяются тропическими штормами с волнами по три метра. Страшная штука, на самом деле. Даже через экран компьютера шторм вызывал у меня ужас, а когда же я столкнулся с ним в первый раз… Кошмарище. Такое никому не посоветуешь пережить. Тут страшно даже не утонуть в перевернувшейся лодке. Ты боишься масштабов. Это просто полный ****. Аж внутри холодеет. Но прям в большие шторма я не попадал, слава богу. Огромных волн очень боюсь, можно сказать, панически. А волны по десять метров я не хочу даже воображать, чёрт возьми.

Масштабы шторма трудно представить тому, кто его не видел своими глазами. Вот в эти моменты и ощущаешь свою собственную ничтожность и масштабы космоса, нафиг! Лучшая психотерапия.

Когда идёшь в территориальных водах государства, то в случае чрезвычайной ситуации это самое государство озаботится твоим спасением. А вот если же ты в открытом океане, то всё куда сложнее. Всем кораблям на примерном маршруте сообщат сигнал «SOS». Но вот кто же будет спасать? Гарантии не будет никакой. В этом главная, пожалуй, опасность.

А чтоб не угодить в эпицентр тропического шторма, нужно следить за прогнозами погоды. Однако небольшие шквалы, вдруг поднявшиеся посреди ночи – это обычное явление, которое стопроцентно не даст нормально выспаться, а предсказать места, где появятся эти самые шквалы невозможно. Даже прогнозы погоды здесь бессильны.

Но в плавании есть не только путешествия по волнам через шторм, с бесконечным вглядываниям в навигатор, да в горизонт. Не только беготня, сворачивание и растягивание парусов. Можно читать запоем книги. Глядеть сериалы. Но лучше всего -- это умиротворяющая рыбалка.

Для неё я и приобрёл серьёзный эхолот. Штуку для сканирования того, что находится под водой. Высокие частоты дают большую детализацию всего, на что наткнутся волны. А низкие частоты зато способны достичь самого дна. Детально структуру дна на огромных глубинах не увидишь. Но крупные объекты могут на нём отображаться. Под водой тоже есть горные пики и равнины. Полосы, впадины…

Я использовал эхолот для рыбной ловли. Хотелось же поймать что-то действительно крупное, мясное. Не всё маленькими кальмарами довольствоваться!

Стайки мелкой рыбы отображаются на экране облачками, похожими на помехи. Иногда внизу проплывало что-то большое, вроде акул. Они уже высвечивались приличными по размерам точками. Зачастую акулы кружили вокруг лодки, сверкали плавниками. В такие моменты лучше не нырять.  

И совсем редко я видел на приличной глубине нечто совсем огромное.

Не буду утверждать, что же именно проплывало на глубине нескольких сотен метров. Однако оно очень пугало и настораживало. Я останавливал лодку. Проверял датчик. Уж не подводил ли он меня. Всё нормально.

Вглядывался в экран. А громадное пятно на экране эхолота начинало стремительно всплывать. В направлении моей лодки. Тогда я в страхе врубал мотор. И скрывался по ветру на большой скорости. Все два раза.

Проверять что же там такое всплывёт чего-то не хотелось. Крупные морские животные вполне могли опрокинуть судно.

Возможно, это были киты. Но подобное попадалось в луч эхолота изредка. Припомню лишь два случая. И всё это южнее Французской Полинезии, где средняя глубина четыре километра, а местами достигает и пяти.

И это точно была не подводная лодка – на эхолоте она бы чуть по-другому отображалась.

Перед наступлением ночи на самом закате тоже лучше клювом не щёлкать – проверить такелаж и паруса на всякий случай.

А когда я удирал от этого «чего-то» -- всю ночь не спал. Мониторил. Ну его к чертям спать. Даже руки дрожали. Трудная была ночь, тёмная. Только на рассвете вздохнул полной грудью. Расслабился при виде солнца.

После всего этого, когда боялся несколько дней даже заглянуть за борт лишний раз – лодка наткнулась на мусор. Сетка намоталась на дно. Пришлось нырять в океан. Надо срезать, мешает ходу. Я привязался верёвками, чтоб случайно не упустить яхту. Да нырнул, перед этим глянув на эхолот и убедившись, что под лодкой нет акул.

Внизу плавали рыбные стайки. В бесконечной синеве под моими ногами. И ведь не смогу выбраться за секунду, если что-то всё-таки коснётся пяток.

Залезть обратно – дело небыстрое.

А увидеть заранее ещё попробуй. Нож в руке поможет ли? Рыбы чувствуют боль слабо. Поэтому чтоб остановить хищника – придётся его конкретно разделывать.

Вода в океане прозрачная. Просматривается далеко. И всё равно дна не увидеть.

Только чернота далеко.

И эта чёрная бесконечность пугает. Многие километры неизвестности. Что мы в сравнении с этим могуществом? Песчинки.

Срезал сетку быстро. Всего за два захода. Торопился очень. Обратно вылез. Радостный. Снова посмотрел на эхолот. Ничего под лодкой нету. Всё пучком.

Яхта у меня небольшая. От дождей укрывает уютная кают-компания с четырьмя спальными местами. Электричество получается от солнечных батарей на судне.

Маленькие океанические кальмары и летучая рыба выпрыгивают из воды и попадают прям на лодку. А ты их собираешь и готовишь на завтрак. Запекаешь с картошечкой, иногда во время серьёзной качки. Пытаешься потом вытащить противень из раскалённой духовки, которая болтается ходуном на специальных креплениях, ловящих качку. Шатаешься и сам. Обжигаешься. Иной раз роняешь содержимое противня. Снова русский мат пронзает тихоокеанскую тишину.

С тех пор, как я увидел «нечто» прошло два года. И я уже совсем расслабился, списывая всё тогдашнее на нервное перенапряжение от постоянного недосыпа. А ведь вполне. Эхолот ничего крупнее акулы больше не обнаруживал. Но и мест к югу от Полинезии я теперь избегал. Нафиг эти аттракционы, кошмары потом снились.

Однако следующий кошмар повстречал меня там, где я его совсем не ждал.

Совершенно расслабленный, я рыбачил одним из вечеров. Наслаждался закатом. И когда я взглянул на эхолот... Похолодело в душе. Я аж заскулил. Паника и ужас. Посреди океана.

Нечто большое настолько, что не видно границ.

Оно резко приблизилось ко мне. Скачком. И теперь пролегало на небольшой глубине.

Я захотел проснуться. Я захотел уйти отсюда. Быстро. Угнать. Телепортироваться. Что угодно. Я начал даже молиться.

Нечто огромное под водой. Границ не видно.

Я врубил мотор. Я поймал ветер. Волосы стояли дыбом от страха. Я скулил от ужаса, кричал, чтобы как-то высвободить страх – иначе он бы разорвал меня на части, как бомба.

Но тварь не приближалась к лодке. Она оставалась на той же глубине. Подозрительно стабильно. Я начал постепенно приходить в себя. Я пригляделся к эхолоту внимательней, спокойней. Даже посмеялся.

Цвета говорили о том, что это вовсе не фантастическое морское животное, как я подумал из-за своей стародавней «травмы». А нечто скалистое. Специфическое. Дно? Так близко?

Вот только я был посреди океана. Глубина здесь должна была равняться трём километрам. А вовсе не жалким сотням метров. Да и подозрительно ровное дно. Я бы даже сказал – идеально ровное.

И вдруг глубина снова резко увеличилась. «Нечто» исчезло так же стремительно, как и появилось.

Набравшись смелости и любопытства, я всё же повернул лодку назад. Прошёлся снова.

Глубина вновь уменьшилась. Резко. Отвесно. Снова ровное дно. Скалы. Глубина вновь увеличилась примерно на том же месте, где я его впервые обнаружил. Нечто толщиной в несколько миль.

Я поменял маршрут. И теперь двигался по этому отвесу вдоль. Но сколько бы не прошёл – я не мог найти конца этому чему-то. Зато удалось выяснить, что это нечто обладает поразительной ровностью. Лишь к утру я сменил маршрут и добрался до противоположного края.

Все свои движения я записывал в программе. И, соединив все точки, я пришёл к выводу, что на глубине всего трёх сотен метров от водной поверхности скрывается циклопических размеров нечто. Огромное и поражающее воображение.

Странная гора тянулась по океану с юга на север. Но гора ли это? Она имела форму правильного прямоугольника. На всех своих участках, лишь в некоторых местах имело такие же циклопические сколы.

Два дня я шёл вдоль этой «стены», теряясь в догадках. И ничего совершенно не понимая.

Ни о чём подобном я до того своего путешествия не слышал. И уже с нетерпением ожидал своего прибытия на большую землю, где в Интернете я смог бы отыскать необходимую информацию.

Два дня я потратил на маршрут вдоль этой стены. Пока не заметил приближающееся ко мне судно. Взглянув в бинокль, я испугался. Военный катер.

Учитывая, что я находился вне чьих либо территориальных вод – это лишь придавало ещё больше тревожных вопросов. Катер стремительно приближался в моём направлении. Тогда я слегка развернул яхту, создав слепую зону, и незаметно для приближающихся, выбросил эхолот вместе с датчиком в воду.

Катер подошёл ко мне. Военные обратились на ломаном английском. Разговор вели крайне грубо. Поинтересовались, что же я делаю в местных водах. Уж не браконьер ли? Ворвались ко мне на лодку, принялись всё осматривать. Искать. Я, конечно, пытался их остановить, но меня никто не слушал. В ответ дерзили. Да и я сам не хотел нарываться на конфликт – мне никуда не уйти от них.

Военные, однако, не нашли ничего противозаконного, как они выразились. Что это за «законы» в открытом океане вне территориальных вод – мне не ответили. Люди вернулись на катер, пожелали приятного путешествия и ушли, вскоре скрывшись за горизонтом.

Вовремя я выбросил эхолот. Как выяснилось позже – не зря. Пусть и дорогая штука. Но жизнь и свобода дороже. Единственное, за что я корю себя – так это что не привязал его верёвкой заранее.

Теперь прибор покоится на дне Тихого океана, вместе со всеми отсканированными за двое суток данными.

При первом же выходе в Сеть я наткнулся на информацию приведшую меня в ужас. Интернет кишел материалами различной степени правдоподобности о том, что Тихий океан пересекала  с юга на север странная структура.

Вот уже несколько лет происходят дискуссии и разоблачения. Причём скептиков подавляющее большинство – оно и понятно. Это логично, опровергать сказочные теории.

Однако самым главным аргументом скептиков было то, что в спутниковых картах просто произошёл баг. Этот аргумент подразумевал, что никакой стены не существует вовсе. И на одну историю, вроде моей, в Сети имелось десять других историй, всё опровергающих. Порою, скопированных, лишь слегка видоизменённых.

Авторов статей и видео вскоре банили на площадках под совершенно различными предлогами. Будто кому-то не выгодно, чтобы об этой стене кто-то узнал, а если бы и узнали, то ни за что не поверили…

Гугл-карты вырезали эту стену из своих моделей. И очень криво. С множеством косяков, по которым косвенно можно определить, что нечто по дну океана всё-таки протягивается – особенно вблизи островов. Закрытых островов, куда очень сложно попасть.

И всё же. Я прошёл сотни морских миль вдоль этой стены. У меня записаны данные сканирования. И что же это такое на самом деле?

Порой я ловлю себя на мысли, что всё могло померещиться — я просто увидел то, что хотел увидеть. Нервное перенапряжение, плохой сон без перехода в глубокую фазу. Да и охрана могла принять меня за браконьера, а не за очередного отчаявшегося журналиста с эхолотом. Вполне.

Наш мозг – это крайне чудная штуковина. Да и сам эхолот мог заглючить, выдав странную картинку. Я разглядел в воде не океанский мусор, а подводное чудовище. А затем и вовсе – стену. И всё от скуки.

Да и что за стена? Не мог же её кто-то построить. Да и зачем? Какой смысл в ней? В гигантской циклопической стене через весь Тихий Океан?

Одно я знаю точно. Я ещё вернусь к тому месту. И на этот раз добуду все необходимые доказательства.

Я в каюте за ноутбуком пишу эти слова. Снаружи вновь хлопают паруса –  надо бы их поправить. Я иду вдоль берега Новой Зеландии, пока ещё ловит Интернет. Отсюда же я отправляю этот рассказ. Особенно опасный для меня рассказ. И знайте. Самое лучшее доказательство – это если я вдруг пропаду без вести…

Продолжение следует, если вам понравится. Давайте наберём 3000 плюсов, чтобы увидело больше людей!

Серия рассказов "Океан".

Мой тг канал, на котором вы точно не пропустите проду: https://t.me/emir_radrigez

Или в ВКашечке, В ЗАКРЕПЕ вся навигация: https://vk.com/emir_radriges

НУ не знаю. Покупаю в светофоре молочку, ничуть не хуже, чем в других сетевиках, но намного дешевле. Мясо, прямот туши лежат, от которых отрубают. Без воды, как в ленте. Клубника замороженная, классная. Манго сушёный , пакет 500г меньше 500 руб., Средство для мытья унитаза, с настоящей соляной кислотой, которая только и отмывает водный камень в моем городе, где жёсткая артезианская вода (в сетевиках все, блядь, экологичное, с органическими кислотами, которые нихуя не моют, да ещё и за дикие деньги), охуеноое яблочное пюре, пиво в 2 раза дешевле. Просто надо выбирать, там полно шлака, но есть и достойные товары сильно дешевле

О, это великолепный магазин. Впервые я туда попал в прошлом году и был совершенно очарован. Тот Светофор находился в небольшом уютном ТЦ. Чтобы в него попасть нужно было пройти через весь торговый центр, своего входа не было. И вот первое впечатление: чистенький ТЦ, симпатичные вывески, улыбающиеся девушки в павильонах. Виднеющаяся вдали крупная вывеска Светофора. И вот я переступил порог.

Яркий свет сменился полутьмой помаргивающих ламп, едва заметных где то под потолком. Метр назад приличная напольная плитка уступила место битым кускам керамики, наводя на мысль что магазин видимо застал еще царя. Сидящий у входа за облупленным столом охранник окинул меня взглядом в котором читалось: "Оставь надежду всяк сюда входящий". Я невольно вздрогнул. По помещению, частично скрытые мраком, передвигались угрюмые люди с тележками.

Я сейчас пишу совершенно искренне, я был очарован этим местом. Это как старое кладбище под затяжным осенним дождем. Или покинутый людьми город, в котором бродят неупокоенные души. Создавалось ощущение что создатели этого магазина специально устроили такую великолепную атмосферу декаданса. Каждый следующий шаг лишь убеждал меня в этом.

Тут и там попадались под ноги разодранные упаковки, просыпанные порошки, крупы. В мясном отделе явственно веяло гнильем, какие-то неопрятные бабушки, похожие на упырей выбирающих куски плоти посочнее, копались грязными руками в мясе и рыбе. Меня особенно поразило что сотрудники магазина на редкость некрасивы, как будто для приема на работу устраивают кастинг среди бомжей и алконавтов. На выходе, увидев меня с пустыми руками, кассир окатила меня волной презрения.

В целом хочу выразить глубокое уважение и благодарность арт-директору Светофора, это было незабываемо. Я как будто посетил очень крутой атмосферный квест. Обязательно приду еще.