Пост был взят с Reddit и переведен. Приятного чтения!

В 2004 году я лично наблюдал сход почтовой лавины в крупном образовательном заведении.

Одна сотрудница решила написать воззвание: мол, снимет квартиру в таком-то районе. Так получилось, что она обнаружила группу рассылки типа all-employees@org.edu, включавшую всех сотрудников, и написала туда. А «всех сотрудников» — это все тридцать тысяч человек, работавших в этом образовательном заведении. И просьбу этой дамы посоветовать квартиру получили все, начиная с директора.

Разумеется, посыпались стандартные ответы типа «Зачем вы пишете это мне?», «Исключите меня из рассылки» и «Блин, хватит уже отвечать»... Автор каждого такого письма нажал «ответить всем» — сгенерировал тридцать тысяч новых писем в группе all-employees@org.edu. По ящикам разлетелось полмиллиона писем, и почтовый сервер начал подвисать.

Первый косяк техподдержки даже не в том, что группа all-employees@org.edu существовала (это довольно разумно), но скорее в том, что туда мог писать кто угодно (а стоило бы настроить проверку отправителя и присылать один-единственный стандартный ответ: «Вы не генеральный директор — у вас нет доступа к рассылке»).

Но настоящая проблема была не в этом. Может, рано или поздно люди перестали бы отвечать, и все улеглось бы.

В организации на тридцать тысяч сотрудников всегда много у кого отпуск, и часть из них (допустим, человек двадцать) не забыла настроить автоматические ответы с сообщением об этом. И автоответы полетели всем участникам переписки, то есть all-employees@org.edu тоже. Так что каждое «Всем плевать на вашу квартиру» мало того что отправлялось тридцать тысяч раз... на него вдобавок приходило 30 000 * 20 = 600 000 ответов. Громада «Буду в отпуске до ноября» задавила даже лавину писем про квартиру.

Но реальная проблема была даже не в этом — в конце концов, тут тоже еще был бы шанс, что все уляжется.

Реальная проблема была в том, что почтовый сервер очень прилежно выполнял свою задачу. Автоответы про отпуск отправлялись не один раз, а в ответ на каждое новое входящее сообщение... в том числе на автоответы об отпуске других людей.

Лавина этих ответов на другие такие же ответы превратила весь почтовый сервер в фабрику клонов автоответов в духе агента Смита, снова и снова штампующую сообщения об отпуске.

Система просто расплавилась. Сервер упал. У компании на тридцать тысяч человек вдруг примерно на сутки вообще не оказалось почты.

Но это еще не конец.

Техподдержка занялась чисткой ящиков от миллионов сообщений и отключением автоответов. Им удалось наладить почтовый сервер, и первым делом нужно было отправить всем сотрудникам письмо с объяснением сути проблемы и так далее. Это оповещение они отправили на all-employees@org.edu.

Второй косяк техподдержки: прежде чем посылать письмо, они выключили почти все автоответы — но как минимум один все-таки упустили.

Точнее, как минимум два.

Оригинальный пост sfsdfd

Сходил к зубному на днях. Ничего не беспокоило, но свободное время выдалось. Давно не был. Надо.

Я вырос во времена Советской стоматологии. Основная функция которой – подготовить партизан, равнодушных к боли, людей, которые плюнут в лицо палачам, с усмешкой. И это всё, на что ты способен? Лох!

Помню кабинеты с бетонными стенами и тусклой лампой под потолком. Вибрация, которая пронизывает от пяток до темени, запах жжёной плоти, костная пыль покрывает, как саван, треск костей, отдающий в мозг... О боли не думаешь. Ты в ней растворяешься и мечтаешь об облаках. О Небе. Вечный город, я иду к тебе. Я возвращаюсь домой.

– Всё нормально. Вам нужно две пломбы заменить. Очень старые. Могут выпасть. Сегодня одну, завтра вторую.
– Меняйте сразу две. Второй раз не приду. Времени нет. Занят.
– У нас сильная анестезия. Может поплохеть с двух уколов.
– Никакой анестезии.
– Точно?
– Абсолютно.

Каждые пять минут она спрашивала о боли и норовила тыкнуть шприцем с обезболивающим. Успокаивал, как мог. Чувств никаких, вообще. Будто лазером. Доктор не верила и переспрашивала, продолжая работать. Ситуация откровенно забавляла.

На ресепшене стало ещё смешнее.

– Две пломбы. Запиши.
– Как две?! Ты нормальная?! Так, пациент, не отключаемся. Смотрим на меня. Сколько пальцев?
– Без анестезии. Вот так я могу! Сука...

Ушёл, мерзко хихикая. Всё-таки мы очень разные.

Где - то в комментах спросили, было ли мне когда -нибудь жаль преступника.
Наверное, мне всегда их жаль. Почти всегда.
Что -то сломалось в человеке однажды, сейчас или много лет назад и вот итог.
Часто, почему -то, глядя на разрушившегося человека по ту сторону железной решетки, отрешенно или злобно смотрящего на меня, я  вижу его однажды маленьким ребенком.
В яркой панаме и с пластмассовой игрушкой в руке, или с куклой и бантами в косичках.
В их жизни тогда не было ещё беды и, возможно, даже предпосылок к ней. Но, однажды, что -то пошло не так.
Так вот. Жалею я этого карапуза в панамке, что заблудился и не дошёл. Отчаянно жалею.

Та история не была моим уголовным делом. Просто один допрос по поручению следователя из другого региона.

В городе случайно задержали за мелкое нарушение одного мужчину.
Средних лет, совсем невзрачный. Обыкновенный до классики.  Ломброзо бы всхлипнул и выкинул свою теорию в камин.
Пока милиционеры оформляли мелкое хулиганство, то, само собой «пробили» личность.  От результата дежурная часть малость обалдела и, через минуту затрещали телефоны.

Мужчина был в федеральном розыске за убийство четырнадцатилетнего мальчика.
Факс в прокуратуре взорвался наспех написанным поручением от следака откуда -то из центральной части России, который искал его уже добрый год.
А тамошний уголовный розыск  спешно заливал авиационный керосин с самолет, лететь – забирать его, организовывать спецэтап.  Им всегда срочно надо.

Мне нужно было его допрашивать в качестве подозреваемого. По копиям материалов дела, что уже анакондой вылазили из факса, понять фактуру и обстоятельства. Предъявить «рабочее» обвинение, заново допросить уже в качестве обвиняемого и исполнить прочие процессуально -важные штучки.

Особенно важны первые допросы, когда убийца начинает говорить. При этом целесообразно разговорить его обо всем, что касается его личности.
Вот вообще обо всём. До убийства дойти успеем.
Начал говорить, значит будет говорить.

Порой понимаешь, спускаясь в ИВС, что часов наблюдать не стоит. Вероятно, режим и планы на день спляшут ламбаду и будут правы.  
Кто -то важный по ту сторону мира, снова не поймет и обидится на невнимание.. Так бывает. Очень часто.

Этот убийца говорил.
Впрочем, я не задержала в памяти его жизнь, не зачем.
Помню, что докучливо, дотошно, рискуя вызвать его раздражение и, как следствие, замкнутость – выясняла, как убивал мальчишку.
Как не странно, сейчас уже и не помню, за что. Наверное, это и не имело значения.
Он его убил у себя дома, там же расчленил в ванной, части сложил в чемоданы и вынес к болотам, где эти чемоданы затопил.
Как я поняла из факсов, труп не был к тому времени обнаружен, мальчик числился пропавшим, его убийство только допускалось с очень большой долей вероятности.  Таким образом, показания убийцы становились особо ценны.
С точки зрения даже не возмездия, а установления истины.
Нужно найти труп, вернее части. Провести огромное количество экспертиз. Доказать всё железно, обеспечив неотвратимость наказания.
Предполагала, что у того следователя в деле крупицы. А если даже убийца и изменит потом показания, откажется или ещё что - нибудь придумает, то у следователя будет возможность исследовать по его показаниям и другие обстоятельства и там уже добыть «доказуху».
Это в самом деле важно.

Но, я зря беспокоилась о том, что убийца вдруг замолчит.
Он рассказал всё до самого конца. Передо мной кипа исписанной бумаги, у него на лице скука и равнодушие. Всё рассказывал очень спокойным голосом.
Я ушла и больше его не видела.

Вечером ехала в автобусе домой и чувствовала себя на редкость оглушенной и онемевшей многочасовым допросом. 
Напротив меня сидела мамашка с карапузом на коленках. Пацан смеялся и махал какой - то игрушкой, время от времени заезжая ей по носу матери.

Я смотрела на него и думала, а может ведь и так случиться, что ты где -то заблудишься. Куда тебя приведет дефект или глупый случай? В чемодан и болото, или в камеру для монотонного рассказа следователю о собственном чудовище внутри.

И да, это один из тех нескольких раз, когда я не испытывала к преступнику никакой жалости.

Пысы. кому удобно в телеге то дубли историй есть и тут https://t.me/strashnyye_istorii23

Я не ожидал, что первый пост соберет столько внимания. В постах я постараюсь уделять внимание практической стороне, потому что многое можно взять себе на заметку.
Вторая и третья части будут выпущена позже. Хронологически они идут за первой, но слишком объёмные в плане личных переживаний и событий. Рановато и сыровато.

После того, как нашу позицию на пятом этаже расколотили Грады, нас отправили в тыл. Нужно было отоспаться, откушаться, полежать под капельницами в спокойной обстановке, когда не нужно бежать к станку, на ходу выдергивая катетер из руки. Ховарт часто так делал.

Ротация войск на передовой это одна из самых сложных задач. Если кто-то играл в стратегии в реальном времени, то представьте, что вам не просто нужно управлять юнитом до его героической смерти, но чутко следить за его состоянием и отправлять на ремонт или лечение, когда его жизнеспособность близка к нулю. Иначе теряется самое главное в любой войне – боевой опыт.

В тылу были три радости: горячая еда, горячая вода и спокойный сон без прилётов и постоянного радиоэфира, который никогда не даёт тебе расслабиться. На передке, если ты включил радиостанцию, ты становишься её слугой. Как рабочий смартфон в нерабочее время.

И лишь сдав станцию старшине, начинаешь чувствовать какую-то свободу.

Еще в тылу были магазины, электричество, машины разного цвета без пушек и пулеметов и женщины. Не разврат, а просто женщины и девушки, которые ходят по улицам и радуют глаз.

Улучшился психологический настрой. Моя личная теория о комфорте в очередной раз подтвердилась. Эта тема отдельного поста или даже статьи.

Отдых закончился и наш пикапчик снова доставил нас на передок. Командир всегда предоставлял выбор позиции нам, указывая только сектор работы и характер задач. Основной задачей было, конечно же, отпугивать и уничтожать технику и расчеты. Дополнительной задачей была поддержка штурмующих групп.

Мы загрузили в пикап пару десятков разных ракет и поехали выбирать место. Оставив пикап подальше от линии соприкосновения, пошли гулять по посадкам. Полдня ушло на поиск позиции. Ховарт, командир расчета, всегда заострял на этом внимание. Его философия была простой: нет хорошей позиции – нет смысла выставлять ПТУР. Формализм он презирал. Доходило до конфликтов, когда Ховарт мог сказать командиру следующие слова: с этой позиции я работать не смогу. Тому, кто сможет, я готов отдать свою зарплату за два месяца. Умеющих не находилось.

Нашли посадку, которая подходила нам идеально. Но левая сторона была скрыта соседней посадкой. А именно слева и находились штурмовики, который очень на нас рассчитывали.

Посадки были выкошены и полны всякого имущества. Патроны, пулеметные и АГСные ленты. Вещи, полторашки  с водой и коробки сухпайков. Российские, украинские, польские, испанские, немецкие, американские сухпайки и медицина. Находились и полезные вещи. Пока Ховарт осматривал в бинокль укреп, занятый противником, я нашел демпфер для своего бронежилета и тут же его произвел его инсталляцию. Спине стало намного удобнее. Ховарт увидел это и говорит: где ты его нашел? Я говорю, да просто валялся здесь. Кто-то в спешке забыл.
Прям какой-то ПУБГ, говорю. А он отвечает: "Что такое ПУБГ?"

В одной посадке мы встретили артиллерийского корректировщика из соседнего взвода. Он копал себе окоп рядом с блиндажом. Блиндаж был разрушен, бревна еще дымились. Ему, арткорректировщику, повезло оказаться подальше, когда в дверь блиндажа прилетел снаряд. Всех достали и эвакуировали несколько часов назад. У корректировщика явно был титан в организме. После гибели всей его группы, он остался на позиции и продолжил работу в одиночку. Его верный квадрокоптер стоял на пеньке.

Когда я встречаю храброго бойца, то всегда стараюсь разгадать основу его храбрости. А именно: как он уладил в себе понимание того, что может в любую секунду умереть. Те, кто боится смерти, очень плохо работают. Их оперативная память слишком перегружена страхом и мыслями о самосохранении. Без страха в нашем деле никуда, но страх не должен быть психологической доминантой. Кто-то считает, что он фартовее других. У кого-то есть наборы амулетов и оберегов, миро и иконки в карманах разгрузки. Кто-то кладет в бронежилет больше бронепластин... Лично я считаю, что день смерти каждого человека предопределен судьбой. Удобно, знаете ли. Корректировщик был похож на молодого Эда Харриса. На его руке были видны татуировки рун и коловрат. Понятно, подумал я, идейный и зауважал чувака еще больше.

Пацаны, говорит он нам, лучше здесь не лазить, они (всу) эту посадку опять ночью будут жестко обрабатывать. Уже третий день долбят кассетами. А ты сам-то бессмертный, что ли? - говорю ему и во весь рот улыбаюсь. Жизнь миг, братан, - ответил мне мудрый и молодой воин.

Пошли мы дальше искать позицию. Было много ПФМок, зеленых и серых. Мы их расстреливали из автоматов, если позволяла обстановка. Если не позволяла, просто обходили. Что значит «позволяла обстановка»? ПФМка при подрыве очень громко взрывается. Непонятный разрыв на позициях может сильно нервировать бойцов. Нервные бойцы обычно имеют привычку стрелять во все, что больше собаки и двигается быстрее одного метра в секунду. За случайно убитых на войне никто не несет ответственности. Кроме что пальцем пожурят и лишат сладкого на десерт. Поэтому своих нужно опасаться так же, как и чужих.

Взаимодействия с соседним отрядом почти не было. Иногда мы не до конца были уверены в том, наша перед нами посадка или нет. Подходили очень осторожно. Внезапное строкотание пулемета, дымок на уровне колен и мечущиеся кусты, которые от пороховых газов не знают куда деваться – все это было частыми сюрпризами у штурмовиков.

Нашли мы позицию более-менее нормальную. Это был пустой блиндаж на самом левом фланге. Он располагался на некоторой возвышенности. Был виден поселок, соседние посадки и часть укрепа, на котором все еще держались бойцы противника. Наша арта уже вторую неделю гоняла их по этому укрепу.

Перенесли станок и ракеты к блиндажу. Пикап не мог подъехать близко из-за мин и прилетов.

К этому времени мое тело правильно отреагировало на нагрузки. Перенося в день десяток или более ракет, я научился правильно ставить стопу, чтобы компенсировать нагрузку на позвоночник. Научился располагать ракету на плече так, чтобы быстро упасть на землю от прилета или очереди, при этом не сломав себе организм и не повредив ракету.

Плечи стали такими, что когда ложился отдыхать и клал согнутую руку под голову, то радостно удивлялся: ну неужели это мое плечо? ) Не плечо, а средних размеров дыня.
Пока боец из такелажной группы относил одну ракету, я относил две. В дальнейшем переноска ракет стала приносить удовольствие, как фитнесс.

Блиндаж, который мы заняли, был основательный. Бетон полуметровой толщины, сверху земляная насыпь. Бойницы были направлены в нашу сторону и стали бесполезны. Двойная металлическая дверь, предбанник, внутри все отделано пенофолом и металлической сеткой. Под потолком было гнездо ласточек, птенцы все время выпадали. Мамка-ласточка, залетая с едой в клюве, часто не могла их найти по углам.

Штурм был назначен на раннее утро следующего дня. Все очень надеялись, что наше ментальное сходство с противником в этот раз даст сбой и наши группы не встретятся, как обычно, на штурме нос к носу. Периоды активностей наших войск и всу совпадали процентов на восемьдесят.
Ночь прошла спокойно. Наблюдатели докладывали о том, что танки и БПМ ездят практически по их ногам и спрашивали в эфире, почему это мы не стреляем. Командир, принимая такие доклады за чистую монету, из штаба спрашивал то же самое. Мы стандартно отвечали, что по указанному азимуту целей не замечено, а стрелять на слух мы еще не научились.

Проснулись за полчаса до начала движения групп. Выпили кофе, покурили. Включили радиостанции на разные каналы. Четыре группы должны были зайти в поселок с южной и восточной стороны.

Ховарт пошел в блиндаж к соседям, уточнить некоторые моменты. Я сижу у станка, щупаю Лейкой горизонты. Слышу какое-то шипенье, звук которого нарастает и нарастает. Я головой вертел в разные стороны и не мог понять, что это. Как будто кто-то выпускал звук из автомобильной шины размером с дом. Поняв, что звук происходит с неба, я попытался взглядом найти его источник. Было понятно, что это летит какая-то штука. Штука вывалилась из низких облаков и вертикально вниз упала в поселок, неслабо так взорвавшись и подняв пыль метров на пятьдесят. В полном непонимании я спросил у штаба, что это было. Штаб уточнял минут десять и ответил, что это была поддержка от ВКС. А, говорю, ну понятно. Передайте им спасибо.

Движение началось. Первые полчаса было тихо, только привычные прилеты градов и артиллерии и редкие одиночные выстрелы из автоматов.

Одна из наших групп в посадке наткнулась на всушную и между ними завязался яростный бой, который длился несколько минут. Судя по длинным очередям, пулеметчик нашей группы убирал палец с крючка только при смене патронных коробов. Командир группы спросил в эфире, сможет ли мы поддержать. Мы запросили точку, куда отправить ракету. Пять минут ушло на то, чтобы соотнести точку на карте с реальной местностью. Дело очень сложное и ответственное. На дистанции в несколько километров отклонение прицела на ширину спички – это десятки метров. Легко накрыть своих. Пока нашли точку, схватка завершилась отходом группы противника в двухэтажный дом на восточной окраине поселка, по которому сразу отработали наши минометы.

Вторая группа, заходившая с юга, попала под огонь АГС. Со стороны это выглядело интересно: большая площадь покрылась вспыхивающими красными огоньками. Это рвались гранаты, вылетавшие из гранатомета со скоростью шестьсот выстрелов в минуту.

В эфире началась симфония команд, докладов и догадок. АГС, АГС, слышались крики. Никто не мог понять, где сидит расчет АГС. Поднимай птичку, сказал Ховарт. Да уже поднял, говорю, но лететь не могу, потому что работает то ли наш РЭБ, то ли РЭБ противника.

Снова раздалась серия разрывов и хлопков. Улица, на которой наши штурмовики укрылись, покрылась красненькими вспыхивающими шариками. Кто-то в эфире сказа: я спалил их, они на чердаке сидят. Ховарт! Ховарт! Красный дом правее точки Д18! С чердака АГС работает! Подавите его! Он нам головы не даёт поднять. Быстрее!!! (и много мата ещё).

Принял, ответил Ховарт и отправил «сюрприз». Я нес уже вторую ракету, зная, что одной здесь не обойдется. Первая ракета сложила крышу. Вторая сложила дом. Улицу заволокло пылью. Все затихло на время рассеивания пыли.

Артиллерийский обстрел усилился. Первая группа, которая слишком долго простояла на месте после контакта с группой ВСУ, была выведена из строя наполовину. Минометный снаряд угодил практически в центр. Выбыли самые ключевые бойцы, включая командира. Уцелевшие стали выносить пострадавших. Минус одна группа.

В те дни ВСУ как раз изменили свою тактику боя. При контакте они мгновенно отходили назад или вбок и наводили свою арту в точку контакта. Часто наши группы, оставаясь на месте для дозарядки или перегруппировки, попадали под такой огонь. Но мы тоже быстро адаптировались и стали действовать так же. В итоге действия групп стали походить на безумный аттракцион. Две группы встречаются в одной точке, за пару минут выпускают друг в друга почти весь боекомплект и «отскакивают». А в точку их контакта прилетает много-много снарядов и мин.

Замечу, что все это было локально. На других участках фронта, в других странах, в других наставлениях или даже в других войсках всё может быть иначе.

Ветра не было, пыльные грибы от разрывов снарядов высотой более десяти метров рассеивались медленно и стояли в воздухе, как компьютерный глюк.

Остальные три группы зашли в поселок и закрепились. Мы «сложили» еще один дом, в котором была замечена группа противника, тем самым частично открыли обзор группе, заходящей с востока.

Первые два выстрела я забыл одеть наушники и был оглушен. Почти не слышал ничего. Еще тошнило и сердце колотилось намного за сотню ударов. Потом в нашу позицию прилетело сразу три снаряда, засыпав землёй нас, ракеты и окоп. Мы переждали еще три прилета. Как только момент позволил, мы снова опять вернулись к станку.

В это время в поселке начался плотный бой. Началась неразбериха, мешанина. Раненых нужно было эвакуировать. Группа эвакуации попала под огонь и артиллерии и была рассеяна по поселку. Многие были дезориентированы и не могли понять, как выбираться и куда. В общем, ад сплошной. Все это на фоне радиоэфира с голосами разной степени спокойности и возбужденности.

Нарисовался белый пикап с пулеметом в кузове. Он быстро уходил вверх по дороге из поселка. Запомнились куски маскировочной сети на крыше пикапа, трепыхающиеся от ветра. Я побежал за новой ракетой, но понимал, что не мы не успеем. Это длилось быстрее, чем можно прочитать это предложение.

Внезапно справа от нас раздался взрыв и в сторону пикапа понеслась светящаяся точка. Это расчет ПТУРа третьего взвода вышел на позицию. Расчёт был из нового пополнения, наши ученики. Ракета догнала пикап на дистанции примерно в шесть километров. Маленький оранжевый грибок: ребята стреляли термобарическим зарядом. Молодцы. Не стали использовать кумуллятивную ракету, которой можно вынести хоть звезду смерти, но на жестянку её тратить глупо. В дальнейшем этот расчет хорошо показал себя в работе, но пострадал в одном из следующих боёв. Танк всу оказался глазастее.

К обеду штурм закончился. Группы отчитались в эфире о потерях, запросили пополнение боекомплекта и шифровкой отметили новые точки стояния.

У меня было чувство, что нас куда-то вызовут для точечной работы. Так и случилось. Штабной связист вышел на нас по связи и скомандовал часовую готовность к отбытию. Мы подмотали шмотки, взяли станок, две ракеты на всякий случай и побрели в точку эвакуации.

Остальные ракеты мы оставили коллегам. Не назад их с собой тащить )

АГС – автоматический гранатомёт станковый
Лейка – бинокулярный дальномер от компании Leica

Мавик – квадрокоптер от компании dji
ПУБГ – компьютерная онлайн игра, большей частью геймплея которой является брождение по заброшкам и собирательство снаряжения и оружия.

ПФМ – противопехотная фугасная мина – лепесток. Бравый Бондарчук в фильме «9я рота» ликвидировал такую, бросив на нее камешек. В реальности так не делают.

Про свидетеля.

Иной раз совершенно не знаешь, чем и как закончится твой рабочий день. Вот совершенно.
Этим мне нравилась моя работа следователя.
Правда, ровно до тех пор, пока была свободна, молода и жадная до впечатлений.

Днём пришла свидетельница Лада. Барышня должна была свидетельствовать по одному убийству, сейчас даже не помню, по какому. 
Так вот, сидим, беседуем. Протокол пишу себе неспешно.
Тут Лада говорит, мол время обед, а режим дня я чту и уважаю. Стало быть, давайте прервемся.

Я удивилась, впрочем, ненадолго.  Прошедшие годы работы научили не удивляться многообразию характеров и странностей в личностях других людей.  Мы все разные и это непреложная истина.
Хорошо, рассудила я, обед так обед.

Лада ушла, а я расслабленно болталась по этажу, пила чай с милицейскими следаками и конфетами. Ждала Ладу, будь она не ладна.
Вообще удивительного хладнокровия барышня. Она вернулась, мы благополучно допросились по существу интересующих следствие вопросов.

Хотела было я попрощаться, как вдруг Лада спросила, а где можно подать заявление об изнасиловании.

Я немножко даже растерялась.
Редко, когда кто-то приходил прямо в прокуратуру с заявлениями о преступлениях живой прокурорской подследственности.
Как правило, о совершенном злодеянии нас извещал дежурный милиции, а его пострадавшие граждане, ну, а мы начинали суетиться в сборах следственного чемодана.

Тут ремарка.
Обычно, следственный чемодан надлежало держать укомплектованным и готовым к побегу.  Однако всегда находилась необходимость стырить оттуда бланки протоколов, которые, как назло, в кабинете заканчивались. 
То есть чемодан был как мешок с новогодними конфетами в моём детстве.
До наступления праздника обязательно позаимствуешь конфетку, обещая сразу доложить.  А под бой курантов там три жалких карамельки, бутафорские фантики и бесконечно недоумевающая мама.

Ладно, вернемся от конфет к Ладе.
Сидит, значит она и вопросительно смотрит на меня. Ждёт ответа.
Нет бы отвести Ладу в дежурную часть и потом, согласно ритуалу, начать беготню. Я стала выяснять, что да как. Когда и кого изнасиловали.

Выяснилось, что Ладу. И прямо сейчас.
Я опешила на это «Сейчас».  В какой-то момент осмотрела себя и стол. Невозможно. Противоестественно. Даже в эмпирическом смысле. 
Я добрый и спокойный следователь. Всю бурю эмоций обычно держу в себе и уговариваю поделиться игрушками с рассудком и не ссориться.

Лада продолжила, и моё мироустройство стабилизировалось.
Оказалось, что Лада пошла к своему знакомому маргиналу – алкоголику по кличке «Банан». Гостеприимство оказалось с подвохом, и вот, Лада сидит изнасилованная после обеда.  Сказала, что угрожал портновским ножницами.

Поскольку ритуал сборов на место происшествия был нарушен, то  сбоил он и дальше. Мне пришлось долго и нудно рассказывать прокурору, операм, дежурному, почему я заявляю об изнасиловании, а также куда, собственно, надо ехать.
Ну, не ехать, а идти. Это прямо за углом здания случилось.

Избушка у Банана была маленькая, почти вросшая окнами в землю. Буйная поросль разнотравья пела на разные лады насекомыми и прочими сверчками.  Банан делал вид, что его нет дома.
Опера, хорошо знакомые с этим колоритным персонажем, знали где у него ключи запасные спрятаны, поэтому вошли мы как боженьки.
Тихо и неотвратимо.

Банан обалдел и перестал нюхать ацетон. Действительно, мы помешали. Он предавался радостям токсикомана, но еще не достиг того состояния, когда мы мерещимся и был вынужден поздороваться.

Внутри домишко был такой же угрюмый, как и снаружи. Отчаянность его быта была классической. Грязь, тряпки, вонь.  И портновские ножницы, невесть как там оказавшиеся.
Опера предъявили за Ладу. Банан удивился безмерно и сообщил, что да, было, но по любви и согласию. Опера предложили поговорить подробнее в другом, более комфортном месте.

А Банан вдруг расстроился, да так сильно, что ухватил бутыль с ацетоном и расхлестал о стену.

Я сначала даже не поняла, что происходит и почему я не могу дышать, почему текут слезы. Почему орут благим матом опера. 
Сквозь слезы я видела, как опер Серега схватил табурет и расхлестал окно. Дышать стало приятнее, вернее просто делать вдох. Опера выволокли меня и Банана на улицу.

Всё, конечно, обошлось.

Лада потом сказала, что действительно по согласию было, просто она передумала, в процессе, так сказать. А Банан не дослышал. Вот она и решила рассказать следователю, раз уже пришла.  Уголовное дело не возбуждали, поскольку Лада передумала уголовно привлекать Банана.

Пысы. Дубли почти всех историй есть и тут https://t.me/strashnyye_istorii23

Петров решил убить свою девушку Полину.

По правде говоря, я не смогла разобраться в мешанине мотивов этой парочки убийц. Сколько бы не перечитывала протоколы их допросов.
Их двое было, Петров и его новая подружка Михайлова.

А Полина и не знала, ни про подружку, ни про собственное убийство.
Она только – только получила новое жилье как ребенок-сирота, планировала свою жизнь, учила английский язык и хотела стать дизайнером.
И да, встречалась с Петровым.

Собственно говоря, Петров был мальчиком из приличной семьи, а вот поди ж ты, вырос уродом.
Однако Михайлова была намного более жестокой и коварной. Полина, в качестве девушки Петрова, ей очень мешала жить.

Полину хватились подружки. Пропала без видимых причин.

Власти организовали поиски и нашли её, буквально, через несколько часов поисковых мероприятий. В канаве, с неглубокими ножевыми ранениями и со сломанной шеей.
Раскрыли преступление в течении пары часов, отработав ближайший круг знакомых.

Петров и Михайлова.  Такая эмоциональная тупость, как была у этой парочки, мне встречалась крайне редко.

Почему нужно было именно убивать Полину, когда можно было просто расстаться с ней, я так и не поняла.
Глубинные причины такого решения у этих монстров никак не формулировались в нечто вразумительное.

Из фактических обстоятельств в материалах дела усматривалось, что Петров и Михайлова договорились между собой об убийстве Полины. А убить решили не в её новой квартире, а в лесу.
Петров принес с собой нож.  Обыкновенный, кухонный, мамкин нож с тонким, гнущимся лезвием.
Михайлова предложила Полине пойти погулять, а Петров изобразил занятость и, с целью обеспечения себе алиби, решил покататься на мотоцикле по людным улицам, а через час заехать в лес, на ранее условленное место, куда Михайлова должна была привести Полину.

Собственно, план удавался на этом этапе безупречно.

Пошло всё не так, когда сломался нож. Петров сам не смог ударить Полину и нож отобрала Михайлова, однако от удара о тело Полины он сломался и только неглубоко её порезал.
А Полина убежала.

Казалось бы, история эта могла закончиться вполне благополучно, но нет.

Петров и Михайлова поехали на мотоцикле домой к Петрову, где заменили сломанный, мамкин, кухонный нож, на другой такой же, только целый. И поехали в лес, искать и добивать Полину.
Со слов Петрова, на Полину они наткнулись в паре сотен метров от места, где она от них убежала. Она вышла уже почти к трассе, когда они подъехали к ней наперерез.
Ножом решили не рисковать и, сбив Полину с ног, оттащили её подальше от автотрассы, в канаву. Где вдвоём, по очереди, душили её, наступая ногами на горло.

Сознавались в совершенном охотно, не испытывая раскаяния. Показания давали подробные и согласующиеся друг с другом.

Только вот не смогли ответить – зачем было убивать Полину?

Вообще Петрова я увидела впервые за несколько дней до этого убийства.
Он, вместе с Михайловой, были свидетелями по другому делу об убийстве. И мы их допрашивали в судебном процессе. Так совпало просто.
Причём свидетелями были незначительными, просто удостоверяли, что видели определённого человека в определённом месте, не более чем.

Петров тогда вызвал у меня положительные эмоции, улыбающийся, спокойный, хорошая речь, объясняющаяся мамой – учителем литературы и русского языка.  А вот же...ошиблась.

И да, осудили быстро и на длительные сроки.

В моей практике было два уголовных дела прекращенных в связи с самообороной.

В обоих случаях дела внутрисемейные.

Семейство Пирожковых в той деревне было притчей во языцех.

Изможденная, многодетная мать и скрюченный от алкоголизма, злобы её муж.

Сколько там детей было, за давностью времени уж не помню, но мал, мала, меньше. Удивляло, конечно, зачем они пополняли семейство, но, подозреваю, что несчастная женщина не с радостью и удовольствием предавалась процессу. На эту тему она категорично отказалась говорить.

Наблюдая годами за людьми оказывающимися в тяжелейших, психотравмирующих ситуациях, для меня было очевидным, что психика, находясь за штурвалом инстинкта самосохранения, чрезвычайно сильная штука. Пытаясь спасти человека, она блокирует то, что вывезти человек не сможет, например какие – то воспоминания,  либо многократно усиливает какие – то внутренние резервы, что бы вывез. В том числе и другие инстинкты.

В этих двух случаях речь пойдет о материнских инстинктах, сработавших полярно.

В деревню, где жила семья Пирожковых приехала я к вечеру.

Отец семейства лежал ничком у крыльца дома, застреленный. С топором в руках. Мать сидела на крыльце с ружьем в руках. На самом деле у меня мороз по коже пошёл, у нее были такие глаза - немыслимо спокойные. Я, вдруг, испугалась, что дети в доме находятся в таком же состоянии, как и их отец.

Выезжая на место преступления, известно было только то, что с усадьбы раздаются выстрелы. Сосед, осторожно выглянувший через забор, увидел, что Пирожков лежит на земле и похоже мертв. После чего позвонил в милицию. Так что, мы знать не знали, что там произошло.

Но, слава богу, с детьми было всё в порядке. Они испуганно жались друг к другу, но были целы и невредимы.

Мать рассказала, что пьяный Пирожков устроил очередной дебош с рукоприкладством в отношении её и детей. Когда он вышел на улицу, ей удалось запереть дверь за ним, но это была полумера, поскольку он пытался выбить двери. Потом пригрозил, что выбьет дверь топором и, собственно, топором зарубит и её с детьми.

Решение приняла мгновенно, достала из - под кровати его охотничье ружье, которое Пирожков хранил заряженным, отперла дверь и выстрелила в мужа, несшегося на неё с топором.

Всё.

Само собой уголовное дело по убийству было возбуждено, проведены все необходимые экспертизы, допрошены все свидетели. А потом принято решение о прекращении уголовного дела в отношении Пирожковой, поскольку имела место самооборона. Она спасала себя и детей за своей спиной.

В другом случае, мать застрелила своего сына.

Мать была пожилой, но вполне себе выносливой женщиной.

У таких женщин часто нет шанса стареть тихо и безмятежно. Им нужно выживать и тащить на себе тех, на кого по идее, должна опираться в старости.

Так и тут. Её единственный сыночка подрос, но взрослым не стал. В том смысле, что ему удобнее было жить на иждивении матери, пьянствовать, и, как следствие, регулярно избивать свою мать.

В ту ночь сыночка совсем разбушевался. Избил её, поскольку она отказалась отдать ему пенсию на покупку местной самогонки, пообещал сжечь. Собственно, он немедленно приступил к исполнению своего плана. Подпер двери веранды, принес сено с соседского двора и подпалил.  То ли сено было сырое и не разгорелось, то ли сам затушил, неизвестно. Оно обгорело незначительно.

Мы не узнали, почему пожара не случилось, поскольку мать выстрелила в него через эти хлипкие двери сеней и убила его. Нам рассказала, что ружье осталось от покойного мужа, она хотела его сдать в милицию, да руки не дошли. Вот и сгодилось.

Было ли в её глазах то же облегчение, что у Пирожковой? Совсем нет. Безумная тоска, которая остановила её сердце через неделю. Инфаркт.

Но уголовное дело было прекращено не в связи со смертью подозреваемой, а в связи с самообороной.

Гену я запомню надолго.

Убийство то, было банальным. В том смысле, что не было мотивов в нём, щекотавшими бы душу. Ни корысти, ни ревности, ни ненависти или зависти.

Просто так. Надоел этот дед Гене.

Дед был инвалидом. У него не было ноги от колена, впрочем, давно и он отлично приспособился жить с одной ногой. Почему я так думаю? А у него в домике была потрясающая чистота для старого, одноногого холостяка. Лежал он на диванчике, мирно сложив руки на груди, прямо на расплывающемся пятне крови. Костыли лежали у круглого стола, капли крови у стула и мазки по полу, незначительные такие. Очевидно было, что не сам от полз. Перенесли и уложили.

А на столе не доигранная партия в шахматы. Больше ничего. Ни следов борьбы, ни следов распития спиртного, собственно, и орудия убийства тоже не наблюдалось.

Дед жил в неблагополучном районе, улица сплошь из многоквартирных бараков.

Такие жилища, как правило, заполнялись разными маргиналами, мелкокриминальными личностями.  Слегка разбавляясь обыкновенными гражданами, но в силу каких-то причин, живущими в условиях почти нищеты.

Стали допрашивать соседей, видели ли кого, слышали ли подозрительное и прочее, уместное по такому случаю. Соседи в голос рассказали, что дед жил отшельником, к нему изредка приходила старая мать, и очень часто сосед Гена - играть в шахматы.

Гена личность любопытная. Ему на тот момент было примерно 22-23 года, ростом метра два,  легкая умственная отсталость, не мешающая ему социализироваться.

Гена вырос и продолжать жить под неусыпным надзором мамочки, заботливой, громкоголосой, худой и очень жилистой шпалоукладчицы. Без шуток. Мама Гены работала всю жизнь на железной дороге и занималась вот чем -то таким, со шпалами и рельсами связанным.

Самая ближайшая соседка и сообщила, что буквально несколько часов назад к деду приходил двухметровый Гена, вышел через полчаса и зачем - то начал прятаться в сарае, где хранился в пыли вечности дедов мотоцикл ИЖ Юпитер – 5. Опера пошли до Гены.

Я продолжала описывать место происшествия, когда пришла старенькая мать этого деда. Очень старенькая старушка. Она тихонько села на краешек дивана и беззвучно плача, гладила единственную ногу своего сына. Больно.

Я была уже в своем кабинете, когда Гену привели опера. Гена улыбался безмятежной улыбкой, не испытывал никакого волнения, тревоги, настороженности. На первый взгляд- совершенная невинность. Опера косили глазами на рубашку Гены, где был странное, рыжеватое пятно. Будто замытое. Рубашкой попросили поделиться под протокол изъятия и отправили на экспертизу. Вдруг кровь.

И тут Гена не выказал ни малейшей тревоги, отдал рубашку и продолжил спокойно рассказывать, что да, был у деда, поиграли в шахматы, потом дед предложил забрать его мотоцикл, потому и пошел он в сарай. Но мотоцикл ему не понравился и он ушел домой. Кто убил деда и зачем не ведает. На вопрос, почему не доиграли партию, там явно дело шло к мату со стороны черных фигур, Гена просто пожал плечами.

Гена вообще любил пожимать плечами. Мол, не знаю и всё.

Тут ремарка. Самое отвратительное в допросах любых процессуальных лиц, вот это вот – «не знаю и не помню». На это невозможно найти контраргументов. Совсем.

Так вот, пришли к тому, что улик не было. Нож не нашли. Гена демонстрирует убедительную непричастность.  Мама Гены уже выламывает двери моего кабинета, чтобы попасть к сыночке.

Только вот соседка весь день была в огороде и наблюдала участок деда постоянно, никто кроме Гены в дом не приходил, как раз в тот период времени, когда наступила смерть деда.

На этом основании принято было решение о задержании Гены по подозрению в убийстве и у меня с уголовным розыском оставалось немного времени что - бы найти доказательства причастности и предъявить обвинение, либо освободить его.  Освобождение подозреваемого из-за не подтверждения подозрений приравнивалось к необоснованному задержанию и  бывало болезненное «ата-та» от начальства и, поэтому, решение задержать далось не легко.

В тот период я увлекалась одним чтивом – журналом «Следственная практика».  Прекраснейшие издания служебной литературы. Прочитав одну статью о методах раскрытия убийства путём допроса подозреваемого, я решила попробовать так же.  Прослеживалась какая-то интуитивная связь между тем, как аккуратно, почти заботливо был уложен на диван убитый и психотипом Гены, его единственного друга по шахматам.

Гена содержался в камере ИВС с одним мелким воришкой. Сначала я вызвала на допрос воришку. Поболтали с ним о личности Гены, о том, что он говорит о причинах задержания, как вообще себя ведет.

Мелкий воришка оказался крепким орешком с романтическими представлениями о лагерном братстве. В общем он тоже пожимал плечами, и я его отправила восвояси.

И сразу же вызвала к себе на допрос Гену и адвоката. Про себя молилась, что бы моя дурацкая идея сработала.

Это в кино всё так бывает лихо, а в жизни вообще нет. Например, мог адвокат полениться работать и шепнуть подзащитному отказаться от показаний по ст.51 Конституции РФ и всё. Следак с размаху уткнется лбом в законодательство и останется ни с чем.

Но мне фартило.  Гена согласился давать показания, и мы стали беседовать.  Чем больше расслаблялся и так расслабленный Гена, тем больше нервничала я от своей дурацкой затеи. Я понимала, что у адвоката глаза на лоб сейчас полезут. Но это была законная провокация.

Я спросила у Гены, знает ли он, что только что я допросила его сокамерника. Гена кивнул. Тогда я спросила, говорил ли Гена сокамернику об убийстве деда. Гена делал круглые глаза и всё отрицал.

Я удивилась и сказала, что сокамерник утверждает совсем другое. С его слов он тоже жил на этой улице и знал деда. И был у него в гостях, когда Гена его убил ножом, только испугался и спрятался за дверью, он видел, как дед упал на пол в лужу крови.

Гена вскинул глаза и разгневанно сообщил, что дед не падал в лужу крови, а он его успел подхватить сразу, как ударил ножом, и перенес на диван. «И пусть он не врёт!» (с).

Далее немая сцена, оскароносно сыгранная лицом адвоката и где -то театральная труппа «Ревизора» завистливо заплакала.

А Гену было не заткнуть, он взбеленился, считая, что очень несправедливо обвинять его в том, что дед после удара ножом, упал. Он не падал!

Адвокат отмер, закатил глаза и вздохнул обреченно. Он понимал, что его рабочий день только начался, потому как предстоял подробный допрос, проверка показаний на месте, обнаружение места, где Гена сокрыл нож, предъявление обвинения и так далее.

Экспертиза рубашки, кстати, показала, что это была не замытая кровь, а ржавчина.

А вот экспертиза ножа, найденного там, куда указал Гена, подтвердила, что ранение деду нанесено именно этим ножом, имеющим характерные особенности лезвия.

Зачем Гена убил деда, который к нему относился очень хорошо?

Гена объяснил так «надоел он мне, жизни учить».

Про маму Гены и следующего адвоката, которого она наняла для защиты Гены я расскажу другой раз, когда буду рассказывать истории про адвокатов.

Пысы. Дубли всех историй есть и тут https://t.me/strashnyye_istorii23

Иногда такое бывает, что за годы службы в одной местности в те или иные семьи следователь прокуратуры приходит не один раз. И это всегда трагедия.

Тогда лето было, сообщение пришло о скоропостижной смерти младенца в собственной кроватке. Это была девочка. Сколько ей было месяцев я сейчас не помню, но по физиологическому развитию она едва научилась переворачиваться с бока на бок.

Ребенок спал, мама Люба пошла в огородик полоть какую-то редиску. Она оставила ребёнка на папу. Эти молодые недавно поженились и вкушали новизну семейной жизни вкупе с новизной родительских обязанностей.

Как рассказывали опрошенные мной соседи, Люба зашла в дом и через некоторое время выбежала с нечеловеческим криком и ребенком на руках. Её едва поймали и отобрали дитя. Мертвое дитя. А потом пришёл папа.

Выяснилось, в том числе путём экспертиз, что дитё, активно научившись переворачиваться, проснувшись, с упоением делало это в своей кроватке. До тех пор пока её голова не оказалась в заботливо подстеленном одеялке. Вернее, в пододеяльнике с ромбовидным вырезом посередине. Голова её запутывалась с каждым её поворотом, до тех пор, пока она не задохнулась.

А где был папа? К папе пришли друзья -соседи и  попросили, буквально недолго, помочь. Он крикнул с крыльца жене, что отойдет ненадолго, что дочка спит. Посчитал, что Люба его услышала и ушёл. А Люба ничего не услышала.

Так трагично закончилась эта история, они обвиняли друг друга и, как итог, развелись.Откуда я это узнала? А спустя пару лет я приехала к её маме домой. Мама Любы убила бабушку Любы.

Там дело было в огурцах и глухой, годами копившейся неприязни.

Мама Любы была уважаемым доктором, заведующей отделением больницы.Тогда тоже было лето, но такое, на закате. Как сейчас. Мама Любы мариновала огурцы. Выходной день, они вдвоём со свекровью.

А свекровь уже преклонная годами и инвалид. Могла только лежать и сидеть. Тучная женщина, но крепкая сердцем и горлом, как выяснилось. Соседи рассказали, что зычный голос свекрови, не стесняющейся в выражениях, слышали из раскрытых окон довольно часто. Она звала невестку на разные, не очень уважительные лады.

Как рассказала мама Любы, закончив мариновать огурцы, дослушав очередной поток критики от свекрови, она подошла к ней и вылила ей в рот оставшийся от готовки уксус.Потом, положила ей на лицо подушку, душила до завершения, собственно, умысла.

Мама Любы не запиралась, не скрывала ничего, просто устало рассказывала, как ненавидела свекровь и больше не смогла выслушать ни единого слова от неё. Она же и рассказала, что Люба после трагической смерти ребенка развелась с мужем.

Так я побывала в этой семье дважды.

В другой семье я была четыре раза. Все четыре раза - случаи суицидов несовершеннолетних и совершеннолетних детей.

В каждой предсмертной записке было о том, что они устали от такой жизни.  Семья была неблагополучной. Мать родила всех от разных и случайных пап. Которые не задержались в её жизни, равно как и в детской.

Она не пила, вроде как работала. В доме минимальный запас еды, чистенько, но очень – очень убого. Детки среднего и старшего возраста, все пятеро жили с ней. Трое были уже совершеннолетними. Образования получить не смогли, работали, где придется. В отличие от мамы, спиртного не чурались вовсе.

Каждый следующий раз, опрашивая оставшихся я видела в их глазах недоумение и непонимание зачем он или она так сделали. Прямо вот отрицание подобного выхода для себя. Но, спустя год, я вновь ехала на этот адрес, где на чердаке повесился очередной из них.

Третья история леденила душу до самого спинного мозга. Она не была тематикой прокурорского следствия, но просто касалась моей знакомой.

Как - то ночью, один её сын, взяв машину отчима поехал кататься. Перевернулся и погиб. Занимаясь вопросами организации похорон, её другой сын, решил к вечеру помянуть брата, выпивая у друга.  Потом, собравшись домой, взял ключи от машины спящего друга и доехал только до ближайшего столба. Правда на скорости, не оставлявшей ему шанса выжить.

Мама хоронила обоих в один день.

В каждом таком случае я возвращалась к фразе, что бог дает каждому нести крест по его силам. И злилась, поскольку силилась понять, в чём смысл  таких сил?

Потом только дошло, что роптать не стоит о суете, что досаждает порой каждый день, она столь незначительна, что стоит радоваться и быть благодарной легкости собственной ноши.