Не моё !!!!
Плюсики не ставить !!!!
БЫЛЬ ПРО ТУРКМЕНБАШИ
(вспомнилась тут мне моя командировка в Туркменистан в начале 2001-го
года. И захотелось поведать о ней миру)
Конечно, следовало прилететь в Туркмению чуть позже.
Через неделю. Только, кто ж это знал? С другой стороны, все было очень симпатично: нас, то есть группу российских журналистов, радостно
принимали, возили по Ашхабаду, показывали памятники, мечети, накрывали для нас великолепные сочаки (читай - банкет на ковре). Только вот насерьезный разговор никто не шел.
- Нет, что вы, только не сейчас, - хмурились солидные люди, предприниматели, чиновники, ученые, деятели культуры.
- После 16-го - пожалуйста, а сейчас нет.
Между тем, до 16-го января оставалась еще неделя и нам очень хотелось прожить ее так, чтобы потом не было мучительно больно, за не вовремя сданные материалы.
- Напрасно стараетесь, - "успокоили" нас туркменские друзья, которых к третьему дню командировки накопилось уже немало. - Все равно до 16-го вам никто ничего не скажет. Дураков нет.
- А что будет 16-го?
- А 16-го состоится Ежегодное Совместное Заседание Государственного совета и самого Туркменбаши. Такая "Большая стирка" для номенклатуры.
Своеобразная лотерея: ни один чиновник не может сказать точно, кем именно он выйдет из зала заседаний после того, как туда войдет. А
поэтому никто с вами сейчас разговаривать не будет. Это просто опасно.
Неделя в великолепном, чарующе, неповторимо красивом и удивительно приветливом Туркменистане прошла незаметно. Нам удалось-таки сделать несколько материалов с людьми, которых 16-е число пугало не особо сильно. А 16-го мы расположились на квартире у одного из туркменских друзей и включили телевизор.
Заседание показывали в прямом эфире, так же, как когда-то у нас показывали съезды народных депутатов. Шло оно без малого пять часов.
На это время город Ашхабад просто вымер. Примерно так же, как умирала Москва во время премьерного показа знаменитого сериала про Исаева-Штирлица. И дело тут было вовсе не в культе личности Туркменбаши, которого в стране было действительно хоть отбавляй, и не в директивных распоряжениях "Всем смотреть!" (не такие уж они и дисциплинированные эти
туркмены, напротив - нормальные люди). Просто зрелище, которое представляло собой это заседание действительно стоили того, чтобы его
посмотреть. По крайней мере я не забуду его никогда.
Заседание началось не сразу. Сначала камеры показывали постепенно наполняющийся народом зал. На сцене пустовал длинный стол президиума,
чуть выше него - трибуна для выступающего, а еще выше, наподобие маленького балкончика, торчало место Отца всех Туркмен (именно так
переводится слово "Туркменбаши"). Это был небольшой столик с креслом. На столике слева возвышалась стопка папок. В папках были приказы о снятиях, назначениях и переводах. Жизнь и смерть. Поощрение и наказание. Приговор и помилование. Неизвестно было только, чьи имена в них значились.
Между тем зал постепенно наполнился. Люди расселись и приготовились внимать происходящему. В конце концов свободных мест в зале не осталось ни одного. Минуту спустя в зал вошли члены президиума, однако их появление особым оживлением в зале встречено не было. Они просто вошли, и заняли свои места. Зато когда народ увидел Сапармурата Ниязова...
Мне сложно описать реакцию зала на его появление. Насколько я помню, Леонид Ильич на съездах КПСС с их "бурными продолжительными" такого успеха не имел. Зал стоял, президиум стоял, овации не смолкали, на лицах у многих присутствовавших были слезы, которые операторы брали крупным планом. Все это продолжалось до тех пор, пока Туркменбаши не поднял руку. Садились тоже в два приема: сначала президент, потом все остальные. Усевшись, люди достали каждый по блокноту, и начали сосредоточено что-то записывать. ЕЩЕ НИКТО НИЧЕГО НЕ ГОВОРИЛ, НО УЖЕ ВСЕ
ПИСАЛИ.
А что это они пишут? - спросили мы у наших друзей.
- О, это они года три назад придумали. Раньше им тяжело было решить, что с глазами делать. Вроде, на Туркменбаши смотреть - дерзко, а в сторону
или в пол - значит в чем-то виновен. И вот тогда кто-то достал блокнот и стал что-то писать. С тех пор так и повелось: все сидят и вроде как
что-то пишут.
Между тем заседание началось. Один за другим на трибуну выходили министры и отчитывались за проделанную работу перед народом и перед
Туркменбаши лично. По окончании доклада наступал черед задавать докладчику вопросы. Вопросы задавал Сам. Надо отдать ему должное,
вопросы были весьма компетентные, показывающие, что спрашивающий
находится в курсе всех дел, и не только производственных, но и семейных.
- А что там у тебя с родственниками происходит? - вопрошал он генерального прокурора республики, госпожу Курбанбиби Атаджанову.
- Ты думаешь, мы не знаем, что у тебя зять наркотиками балуется, а дочка шубы носит в 5 000 долларов? Что родичи твои дворцы по Ашхабаду понастроили?
МЫ ВСЕ ВИДИМ. Ты с ними решай что-нибудь.
Напуганного до полубессознательного состояния министра сельского хозяйства он вопрошал, почему в некоторых его хозяйствах отдают
предпочтение низкоурожайным сортам пшеницы, министра печати упрекал в том, что тот слишком часто к месту и не к месту печатает его имя.
- А что я могу сделать, - виновато улыбался тот, - народ требует...
По окончании допроса Сердар ("сердар" - военноначальник, что-то типа вождя, еще один вид обращения к Туркменбаши: "наш дорогой Сердар") отпускал министров с трибуны. Один из отчитывавшихся попытался уйти с нее сам (то ли ослышался, то ли замотался), но был остановлен грозным окликом:
- СТОЙ! Я тебя еще не отпускал.
Потупив взор, провинившийся вернулся на трибуну, после чего был с нее милостиво отпущен. Впрочем, сесть ему не разрешили, пришлось во
искупление вины так и простоять остаток заседания с блокнотом в руках.
Стоял не только он. Дело в том, что мало было дождаться отпуска с
трибуны, сесть на место присутствовавшие тоже могли только с личного согласия Туркменбаши. Та же генпрокурор также отстояла оставшееся время на своих двоих. Вместе с еще несколькими проштрафившимися.
Однако нельзя сказать, чтобы стоявшие были недовольны ситуацией. Во всяком случае, я бы на их месте был бы почти счастлив. Потому, что
головы министров на этом совещании летели просто пачками. Причем, если, скажем председателя комитета по вопросам науки просто перевели на должность ректора Государственного университета (интересно, а что
случилось с предыдущим ректором?) с шестимесячным испытательным сроком,
то вице-премьера просто отстранили с формулировкой "за серьезные недостатки в работе". А это "волчий билет" и никакого испытательного срока.
Впрочем, даже такое изгнание не было вершиной наказания. Это я понял
после того, как Туркменбаши буквально УНИЧТОЖИЛ министра-председателя
Государственного концерна "Туркменские автомобильные дороги".
Тут надо сперва сделать два отступления. Первое. Надо сказать, что дороги в Туркмении такие, что по сравнению с ними любой московский
автобан - разбитый проселок. Там в дороги можно именно смотреться как в зеркало, особенно когда жарко.
Второе. По рассказу наших друзей, примерно за полгода до описываемых событий этот самый министр-председатель по имени Нурмурад Гульмурадов построил под Ашхабадом одноэтажный дом о шестидесяти четырех комнатах.
Причем, сдуру, записал этот дом не на родственников, а на себя лично. Об
этом узнал Туркменбаши, дом у министра отобрали, отдали его какому-то не то детскому саду, не то школе, а перед этим его целую неделю
показывали по телевизору, комнату за комнатой, коридор за коридором. На всех, кто смотрел эту передачу наибольшее впечатление произвел подвал, в которой "могли спокойно заехать два КАМАЗа и выехать оттуда не задом, а
просто развернувшись там же, в подвале. В той же передаче Нурмурад каялся перед народом и молил лично Сердара о прощении. И он его, по
милости своей, простил.
И вот теперь министр-председатель дрожащим голосом зачитал свой доклад и остановился, ожидая вопросов Вождя. Тот же взял истинно мхатовскую паузу и, наконец, задал первый вопрос. Совершенно не касавшийся сути доклада.
- Скажи, а зачем тебе 64 комнаты? Вот я - Туркменбаши, я не могу понять,
зачем тебе столько? Мне, например, столько не надо. Мне достаточно кабинета и спальни. А тебе куда столько? В общем, так (далее за точность
слов я не ручаюсь, переводили друзья, да и диктофон я включить не догадался). Пошел вон отсюда! С сегодняшнего дня ты - чернорабочий на
укладке твоих же дорог. Завтра ты надеваешь желтую куртку и выходишь на укладку асфальта. И я лично прослежу, чтобы ты никогда выше
чернорабочего не поднялся. Звание простого рабочего сможешь заработать себе лишь самым изнурительным трудом. И ты никогда не поднимешься выше рабочего, ты не станешь ни мастером, ни даже бригадиром.
Еще одно отступление. Надо сказать, что в Туркмении, в отличие от России, впавший в немилость министр не может пойти, пользуясь старыми связями, работать президентом коммерческой фирмы, или председателем
фонда. В Туркмении человек, которого с поста снял лично Президент - это не просто политический труп, это прокаженный носитель тифозной инфекции, к которому прикоснуться может лишь самоубийца. Его не возьмет
никто и никуда, даже дворником. И если Туркменбаши сказал, что этот человек будет работать чернорабочим до конца жизни, он будет работать чернорабочим до конца жизни. Если только ему не удастся сбежать за границу, что для него лично будет весьма проблематично.
Но на этом показательная порка не закончилась.
- А вот этот человек, - указал рукой в дальний конец зала Великий Вождь,
и камера тут же выхватила стоящего у дверей бледного и небритого субъекта, - я его знаю. Он у тебя работал бригадиром и все время перевыполнял план. Вот он с завтрашнего дня выйдет на работу министром
На новоиспеченном министре был одет серый, как минимум, на три размера больший его, костюм. Было явно видно, что его только что вытащили с рабочего места, одели во что подвернулось и доставили пред светлы очи.
Даже побриться не дали.
- Иди сюда, - милостиво подозвал нового министра Президент страны.
- Не бойся. Я вижу, ты плохо одет. Это ничего, просто у тебя денег не было.
Завтра ты хорошо оденешься и будешь министром. А мы тебе поможем. И деньгами поможем, и техникой, и людьми. Если будут какие-то проблемы - обращайся прямо ко мне. Напрямую.
Между тем, по лицу нового министра, звали которого, как я выяснил ужепозже, Баймухамет Келов, было прекрасно видно, что проблемы у него уже начались и он это прекрасно понимал. Ему я, пожалуй, сочувствовал даже больше, чем брошенному на асфальт Нурмураду. Тот уже, по крайней мере, достиг дна и мог спокойно осознавать, что больше ничего страшного с ним
произойти не может. Баймухамет же, напротив, парил теперь высоко в облаках, удерживаемый лишь доброй, пока, рукой Владыки. И кто мог точно сказать, когда ему надоест и он разожмет пальцы?
На следующее утро повеселевшие министры, из тех, кто уцелел, встречали нас с распростертыми объятиями и радостно рассказывали, как хорошо имживется тут.
Кстати, простому народу там и правда живется неплохо. До тех пор, пока он не станет хотя бы бригадиром.
