Сын Дима, иногда записываю за ним. Фразы примерно с 3 до 4 лет:

Подходит ко мне, говорит: "пойдём куить и пить".

- чего, курить и пить?

- да

- ну пойдем

Берет меня за руку и ведёт в песочницу кулич лепить)

"Эта дверь меня чуть не прищепнула."

"Вытри мне попу соседкой" (салфеткой).

"Что-то я поскучнел."

"Угомонись" в адрес воспитателя в детском саду.

После ванны приходит к маме и жалуется: папа меня сильно мыл, и голову, и шею, и попу.

На парковке: "эта маленькая машина мне нравится, и вон та нравится, и даже это бревно мне нравится." (как позже выяснили, бревно - это марка машины Рено).

На детской площадке стоят плотным кружком дети лет 7-9 что-то обсуждают или играют. Дима пролезает в центр, смотрит снизу на всех и громко выдаёт: "эй! Вы тут все...чего?"

Дима, пойдем в детский сад, тебя там дети ждут.

- "нет, они там все плачут и домой хотят."

Долго едем на машине.

- Дима, ты устал?

- "да, я бы хотел отдохнуть в каком-нибудь отеле."

Едем на велосипеде. Велосипед старый, ещё с рамой, ребенок сидит боком на раме, держится за руль.

- Дима только не суй ноги в спицы.

- "что? Нам несут пиццу?"

Дима, ты держишь книжку вверх ногами.

- "папа, у книжки нет ног."

Кopнeй Чукoвcкий пиcaл: «Нaчиная с двух лeт всякий рeбенoк стaнoвится нa кopoткоe врeмя гeниaльным лингвистом..."

— Двухлeтнюю Сaшу спрocили:
— Куда ты идешь?
— За пеcoчком.
— Но ты уже принесла.
— Я иду зa eщём.

— Пaпа, сдeлай телевизор помолчее, мне сказку не слышно.

— Я cперва боялся трамвая, а потом вык, вык и привык.

Маша (3 года) увидела морщинки на лбу у отца, погладила их и сказала:
— Я нe хочу, чтобы у тебя были сердитки!

— Ах ты, стрекоза! — сказала мать своей трехлетней Ирине.
Я не стрекоза, а я людь!

Двухлетний Юра, желая взобраться на диван, всегда обращается к своей мaтеpи с просьбой:
— Мамочка, мaмоги!
И к отцу:
— Папочка, папoги!

— Ну, Оля, хвaтит, не плачь!
— Я плачу нe тебе, а тёте Вале.

— А из зaмужа обратно выйти можно?

Сережа двух с половиною лет впервые увидел костер, прыщущий яркими искрами, захлопал в ладоши и крикнул:
— Огонь и огoнята! Огонь и огонята!
Увидел картину с изображением мадонны:
— Мадонна с мадoнёнком.

Было приятно узнавать от детей, что у лысого голова босиком, что от мятных лепешек вo рту сквознячок, что женщина-дворник — двopняжка.

К. Чуковcкий
«Oт двух до пяти»

Начну со старой писательской байки. Однажды, еще до войны, Агния Барто по путевке Союза писателей заселялась в какой-то подмосковный санаторий, где уже отдыхали Чуковский и Маршак.

Провожая ее в номер, дежурная по этажу - малограмотная старушка из соседней деревни - рассказывала ей:

- А вы тоже, значит, из этих, из писателей? Тоже стихи для детей пишете?

- Ну да.

- И в зоопарке тоже подрабатываете?

- В каком зоопарке?

- Ну как же? Мне этот ваш, как его, Маршак рассказывал. Доход, говорит, у поэтов непостоянный, когда густо, когда пусто. Приходится в зоопарке подрабатывать. Я, говорит, гориллу изображаю, а Чуковский - ну, тот длинный из 101-го номера - тот, говорит, жирафом работает. А что? Почти по профессии, что там, что там - детишек веселить. И плотют хорошо! Горилле 300 рублей, а жирафу - 250. Это ж какие деньжищи за подработку в Москве плотют...

Книжки про доктора Айболита примечательны еще тем, что их иллюстрировало множество художников, и, рассматривая их работы, можно проследить - как менялся в обществе образ врача.

На иллюстрациях 1925 года Айболит, с нашей точки зрения, больше напоминает буржуа, чем доктора. Именно таким его нарисовал Добужинский в "Бармалее".

Все обвинения в плагиате советских сказочников строятся обычно по одной и той же схеме. А именно - сначала читателю обещают сенсационное срывание покровов - а потом блестяще развенчивают то... что никто не скрывал с самого начала.

В последнее время появилось много статей, обвиняющих "Айболита" Корнея Чуковского в плагиате у американца Хью Лофтинга, написавшего множество книг о приключениях доктора Дулитла, знающего язык зверей и лечащего животных.

(решил собрать вместе цикл коротких статей про правильный облик сказочных героев)

Позволите вопросик? Как вы думаете, кто изображен на этом рисунке - тот что справа?

В США есть вселенная Marvel и DC, а у нас — своя вселенная у Корнея Чуковского: в «Телефоне» — отсылка к «Мойдодыру», в «Мойдодыре» — к героям «Телефона», в «Бармалее» есть пересечение с «Айболитом».
Сам в детстве не обратил на это внимание, а сыну читаю — и что-то осознал...

Однажды иду по переделкинской улице Серафимовича, или, как называли ее аборигены, по улице Железного потока. Навстречу — Чуковский. Спрашивает:

— Что поделываете?

— Да так, знаете ли…

— Нет, ну всё-таки. Интересно. Я же вижу, что вы не просто гуляете. У вас для этого слишком отсутствующий вид.

— Я учу текст нового монолога.

— На ход-у-у?! Нет, это не годится. Заходите ко мне. Колин кабинет в вашем распоряжении.

— Спасибо, Корней Иванович. Как-нибудь в другой раз.

В другой раз, увидя меня на той же улице с текстом роли в руках, он, без всяких приветствий, напустился на меня, как если бы поймал на месте преступления:

— Пренебрегаете!

— Бог с вами, Корней Иванович. Просто я тaк привык. Мне так удобно — гулять и учить.

— Ну, как знаете, — сказал он сухо и, не прощаясь, пошёл своей дорогой.

В третий раз дело приняло совсем уж крутой оборот. Он, как выяснилось, поджидал меня, караулил у ворот своей дачи. И когда я поравнялся с ним, он распахнул калитку и выкрикнул с угрозой, как-то по-петушиному:

— Прошу!

Я понял, что сопротивление бесполезно. Рассмеялся. Вошёл в сад. Поднялся на крыльцо и остановился у двери, чтобы пропустить его вперёд.

— Вы гость. Идите первым, — сказал Чуковский.

— Только после вас.

— Идите первым.

— Не смею.

— Идите первым.

— Ни за что!

— Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем?

— А вы что же, меня проверяете?

— Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню.

— Ну, Гоголем описано. В «Мёртвых душах».

— Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым.

— Ни за какие коврижки!

— Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это, в конце концов, невежливо — спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас.

— Вот потому-то, Корней Иванович, только после вас и войду.

— Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, что вы моложе меня? Какая неделикатность!

— Я младше. Корней Иванович. Младше.

— Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример.

— Так подайте же пример, Корней Иванович. Входите. А я уж за вами следом.

— Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить — кишка тонка?!

После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнёс театральным голосом:

— Сэр! Я вас уважаю.

Я встал на два колена:

— Сир! Преклоняюсь перед вами.

Он пал ниц. То же самое проделал и я. Он кричал:

— Умоляю вас, сударь!

Я кричал ещё громче. Можно сказать, верещал:

— Батюшка, родимый, не мучайте себя!

Он шептал, хрипел:

— Сынок! Сынок! Не погуби отца родного!

Надо заметить, дело происходило поздней осенью, и дощатое крыльцо, на котором мы лежали и, как могло показаться со стороны, бились в конвульсиях, было холодным. Но уступать никто из нас не хотел.

Из дома выбежала домработница Корнея Ивановича, всплеснула руками. Она была ко всему привычна, но, кажется, на сей раз не на шутку испугалась. Попыталась нас поднять. Чуковский заорал на неё:

— У нас здесь свои дела!

Бедную женщину как ветром сдуло. Но через мгновение она появилась в окне:

— Может, хоть подстелете себе что-нибудь?

Чуковский, лёжа, испепелил её взглядом, и она уже больше не возникала. А он продолжал, вновь обращаясь ко мне:

— Вам так удобно?

— Да, благодарю вас. А вам?

— Мне удобно, если гостю удобно.

Всё это продолжалось как минимум четверть часа, в течение которых мне несколько раз переставало казаться, что мы играем. То есть я, конечно, понимал, что это игра. Да и что же другое, если не игра?! Но… как бы это сказать… некоторые его интонации смущали меня, сбивали с толку.

— Всё правильно, — сказал он, наконец поднявшись и как бы давая понять, что игра закончилась в мою пользу. — Всё правильно. Я действительно старше вас вдвое. А потому… — Я вздохнул с облегчением и тоже встал на ноги. — …а потому… потому… — И вдруг как рявкнет:

— Идите первым!

— Хорошо, — махнул я рукой. И вошёл в дом.

Я устал. Я чувствовал себя опустошённым. Мне как-то сразу стало всё равно.

— Давно бы так, — удовлетворённо приговаривал Чуковский, следуя за мной. — Давно бы так. Стоило столько препираться-то!

На сей раз это уж был финал. Не ложный, а настоящий.

Так я думал. Но ошибся опять.

— Всё-таки на вашем месте я бы уступил дорогу старику, — сказал Корней Иванович, потирая руки…

©️ Аркадий Райкин «Воспоминания».