─ Фу! Чем у вас так воняет? ─ с такими словами в маршрутку заходили почти все. Один парень вообще выдал:

─ Жесть! Ну и вонь! А где противогазы?

Водитель беспомощно улыбался и пожимал плечами.

─ Да вроде все посмотрел, везде проверил. Нигде ─ ничего. В ту сторону ехал ─ все нормально было, ничем не пахло.

─ Не воняло! ─ кто-то поправил из салона.

Но, ехать нужно, поэтому пассажиры старались дышать через раз и пулей вылетали на своей остановке, чтобы побыстрее глотнуть свежего воздуха.

Как только заходили новые пассажиры, все начиналось сначала. Одна дама несколько остановок возмущалась условиями перевозки, обещала пожаловаться аж в администрацию президента на «этот вопиющий случай»! Другая многозначительно поносила абстрактного виновника «аромата», намекая, что он не мылся лет сто и вообще не знает, для чего люди придумали душ.

Импозантный мужчина молчал, прикрывая нос платком, но весь его вид говорил о том, что еще чуть-чуть и он взорвется от возмущения.

Когда маршрутка подъезжала к очередной остановке, все уже знали, что сейчас будет говорить каждый входящий и, практически не ошибались в своих предположениях. Удивила только одна пожилая женщина в модной шляпке.

Она легко, с абсолютно прямой спиной поднялась по ступенькам, несмотря на заметный, весьма солидный возраст, и почувствовав отвратительный «аромат», не сказала ни слова, а лишь презрительно приподняла бровь. Затем, также молча проследовала в конец салона, села к окну и сделала вид, что ничего особенного не заметила.

А страсти продолжали бушевать. Кто-то предлагал открыть люк наверху, кто-то ─ все форточки. Кто-то ругал водителя, сырую погоду, отвратное обслуживание и жизнь в целом. Но были и те, что терпели неудобство, не произнеся ни слова.

Когда до окончания маршрута оставалось несколько остановок, гордая, молчаливая старушка величаво поднялась и медленно пошла из конца салона вперед, притормаживая возле каждого пассажира на несколько секунд.

─ Что вы делаете? ─ возмущенно воскликнул импозантный мужчина, когда понял, что пожилая леди его … обнюхивает.

─ Ищу того, кто уже полчаса испытывает мое обоняние на прочность, ─ спокойно ответила старушка и никто не удивился высокопарности ее слога, ─ и, поверьте, я его найду.

С этими словами она остановилась напротив молоденькой девушки в белой куртке.

─ Ну-с, милочка, попались? ─ глаза старушки буквально впились в свою добычу, ─ позвольте пригласить вас выйти вон.

Девушка молча поднялась и направилась к выходу. Пассажиры уже дружно приготовились высказать ей свое «фи», но маршрутка неожиданно дернулась. Девушка машинально схватилась за поручень, оторвав руку от куртки, которую придерживала снизу, и та распахнулась, явив миру печальную картину.

За пазухой у девушки сидела собака: страшная, грязная, лохматая, напуганная, с измученным взглядом и непрерывно текущими слезами. За всю дорогу она не издала ни звука!

─ Вот, нашла. Сидела недалеко от скамейки на остановке. Везу домой. Отмою, и в лечебницу, ─ тихо сказала девушка.

─ Чего ж она так воняет? ─ спросил кто-то.

─ Ее, похоже, какой-то химией облили. Вот ─ пятно на спине. Рана открытая, уже тело разлагается. Поэтому и вонь.

Пассажиры с сочувствием смотрели на несчастное животное. Все стали советовать, как вылечить собаку без клиники ─ ведь это влетит в копеечку. Старушка дала номер знакомого ветврача, который может приехать на дом.

Вони больше никто не слышал, как будто ее и не было…

В нашем отделении иногда были санитарки, а вот слово "нянечка" там не слышали уже давно. Что приводило и так сильно изумившихся от переломов людей в состояние крайнего восхищения новой реальностью. Это была Спарта, где выживал сильнейший или тот, кто мог дотянуться до еды сам. Приходящие к некоторым лежачим родственники кормили своего бедолагу и убегали, пока их не взяли в плен остальные доходяги. Каждая палата лежачих мечтала только об одном - завести домашнего питомца с двумя не сломанными ногами и хотя бы одной рукой. Наша считалась зажиточной и ходячих было двое, а в комплекте получалось даже две целых руки. У меня правая, у соседки-велосипедистки левая. Мы процветали.

Поступившая за сутки до моей выписки бабуля с поломанной ногой имела в голове всё ещё санаторий, а не вот это всё. До выяснения обстоятельств и в перспективе нашей с соседкой выписки я подошла к ней и предложила покормить для начала, а там посмотрим.
- Сейчас нянечка придёт. - упёрлась она, речь была невнятной.
- Я бы на вашем месте на это не рассчитывала. - коротко обрисовала я перспективы будущего ахтунга.

Дела у неё были как и у всех нас: "нихрена так за хлебушком сходили". Внучка в Мирном решила скататься куда-то на пару месяцев и пристроила бабушку в новосибирский санаторий после инсульта. План был простой и надёжный, как швейцарские часы - отправить плохо ходящего и говорящего пожилого человека с диабетом, нарушениями сердечного ритма и остальным букетом болячек одного и пусть ему будет счастье. Бабуля благополучно доехала и на второй день навернулась с ходунками, разворотив бедренную кость. Объяснить по телефону, что произошло и где она сейчас, у неё получалось примерно никак. Потому что даже кричать в телефон она могла только очень неразборчиво. Я тезисно обрисовывала им перспективы и как найти больницу, не очень ласково отвечая на вопрос о том, что им делать дальше.

Бабуля рассчитывала на тепло, ласку и танцы с бубнами от окружающих. Реальность следовало доносить быстро и без сантиментов.
- Мадам, я здесь ещё сутки, за это время вы должны научиться есть сама и лёжа. Всё остальное тоже. Сейчас будет первая тренировка. - я стояла над ней, как сержант перед новобранцем.

У меня пересохло во рту, сердце бешено колотилось… на почте появилось сообщение от старшего менеджера. Ужасное сочетание слов, которое ни я, ни кто-либо из моих коллег не пожелал бы увидеть и в страшном сне:

“Вы претендуете на звание сотрудника года”.

Отправить нечто настолько ужасное вот так, по электронной почте…

Я пробежался глазами по полотну текста в письме. Не было нужды вчитываться в подробности – я достаточно часто чистил стены и потолок звукоизолированной комнаты отдыха от останков предыдущих победителей, чтобы точно знать, что подразумевалось под “наградой”.

После того, как первоначальный приступ глубокого страха прошел, его место заняло отрицание.

Я не просто выполнял свою норму продаж, я делал все, что в моих силах, ежедневно продавая товары из самого дорогого сегмента. И никогда не забывал наклеивать свой штрих-код на товары! Стоило моим клиентам провести картой по терминалу, как продажи автоматически привязывались к моему идентификатору сотрудника.

Мы не получаем комиссионных – есть другие, кхм… “стимулы” для поддержания уровня продаж. Я не следил за цифрами, потому что знал, что продаю товары направо и налево – мне бы и в голову не пришло, что я в группе риска.

Это наверняка просто сбой в нашей системе. Что-то с компьютерами. Уверен, что так и есть. И что проблему решат в кратчайшие сроки.

Обретя, наконец, вновь контроль над собственными ногами, я, пошатываясь, добрался до кабинета менеджера.

Он был уверен, что ошибки нет.  В самом низу рейтинга стоял мой идентификатор.

– Штрих-коды никогда не лгут, Грэм. – Он даже не потрудился посмотреть мне в глаза.

У меня просто голову снесло, фигурально выражаясь, а если бы я не взял себя в руки, то и в буквальном, очень-очень скоро.

Я умолял его просмотреть видеозаписи с камер – знал, что он увидит, как я совершаю все эти продажи, но он лишь выдал натянутую улыбку, в которой не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего счастье.

– Не волнуйся. Так или иначе, мы все чем-то жертвуем ради блага нашей компании.

Полагаю, к тому времени он уже давно перестал прислушиваться к мольбам отчаявшихся.

Выходя из его кабинета, я убеждал себя, что это не смертный приговор.

Еще нет.

У меня был еще месяц до пересчета итоговых данных, до того, как все будет кончено. Прежде чем я получу вялое рукопожатие и пустое: "Спасибо за вашу преданность компании", прежде чем меня проведут по коридору. Прежде чем я познакомлюсь с тем, что живет за дверью в темном углу комнаты отдыха, обычно запертой на висячий замок.

И прежде чем узнаю, что на самом деле значит пожертвовать собой ради блага компании.

Слухи быстро распространились по офису.

Кевин одарил меня самодовольной ухмылкой – может быть, решил, что без меня у него наконец-то появится шанс с Элизой.

Элиза… Я просто отчаянно надеялся, что впоследствии не ее выберут, чтобы смыть то, что от меня осталось, с пола в комнате отдыха в грязную ржавую канализацию.

Как и требовалось, я начал парковаться на новом специально отведенном для меня месте в дальнем конце стоянки для сотрудников – выцветшая табличка с надписью "Зарезервировано для сотрудника года" почти скрывалась за разросшимися деревьями. Это добавило мне лишних десять минут ходьбы до магазина, и я страдал, бредя по раскаленным Техасским улицам. Рациональная часть меня понимала, что скоро это станет неважно.

Так или иначе, через месяц у меня уже не будет этого парковочного места. А если повезет, и я доживу до следующего лета, то увижу, как там паркуется другой бедолага.

Те, кто еще не слышал новости, поняли все, увидев мою машину. Они знали, что это значит: не слишком к нему привязывайтесь.

Все начали избегать меня, как чумы. Я их не виню.

Не было секретом, что будет дальше, если мои продажи не улучшатся – каждый раз происходило одно и то же:

Мы собирались на обязательный тим-билдинг в ночь закрытия финансового года, и все пялились на жалкого сукина сына, который "выиграл" в этот раз, – в комнате было так тихо, что отчетливо слышались рыдания счастливчика. Главный менеджер пожимал ему руку и с отсутствующим видом бормотал слова благодарности за преданность компании.

А затем провожал лучшего сотрудника в комнату отдыха на "корпоративную встречу". Никто не пытался убежать – не после того, что произошло в 2019 году. Вместо этого победитель всегда оборачивался и бросал на нас отчаянный, прощальный взгляд – взгляд, умоляющий кого-нибудь, кого угодно, вмешаться. И, конечно, никто этого не делал.

Как только за ним закрывалась дверь и звуконепроницаемая комната поглощала последние рыдания и мольбы, все было кончено. Остальных отправляли по домам, и мы уходили, борясь с тошнотворным чувством облегчения от того, что кого-то другого отправили на смерть. Не меня.

Кэл – самый приятный парень, которого я когда–либо встречал, – два года назад оказался на последнем месте.

Он так сильно заболел, что чуть не зачах и в конце концов больше не смог работать. Должно быть, он думал, что это аннулирует контракт: если он уйдет и никогда не вернется на работу, все будет в порядке.

Должно быть, он не прочитал мелкий шрифт.

Хотя, честно говоря, если бы кто-нибудь из нас прочитал его, нас бы здесь не было.

Кэл стал предупреждением для всех нас: с этой работы нельзя уволиться. Неужели вы не предпочтете умереть с достоинством (и с компенсацией для родственников от компании), а не брыкаться, рыдать и вопить во всю глотку, когда они найдут вас, – а они найдут, – вытащат из постели посреди ночи и уволокут в офис?

Джина стала сотрудником года в 2023 году. Джина с доброй улыбкой, на которую Кевин запал еще до Элизы, и, которая как и Элиза, не захотела иметь с ним ничего общего.

Я до сих пор помню тот день, когда опубликовали окончательные цифры. У Джины от изумления отвисла челюсть.

Когда ей, наконец, удалось снова заговорить, она тоже настаивала на том, что, должно быть, произошла какая-то ошибка. Мы все поручились за нее перед руководством – я лично видел, как она совершила очень много продаж.

Но менеджер просто напомнил нам, что штрих-коды никогда не лгут.

На следующее утро меня пригласили отдежурить в комнате отдыха, чтобы забрать то, что осталось от ее улыбки и простого золотого обручального кольца, и вернуть ее семье. До конца той рабочей недели они получили коробку с тем, что не пролезло в канализацию и чеком.

Как только цифры согласованы, как только штрих-код сотрудника нанесен на безобидный на вид розовый бланк, ваша судьба решена.

Кевин за все годы работы в компании ни разу не парковался на дальней стороне стоянки. Он даже близко не приблизился к тому, чтобы стать сотрудником года, хотя не смог бы продать бутылку воды умирающему от жажды. Он – воплощение подлости, не наделенный даже зачатками харизмы, способными скрыть это.

Я никогда не понимал, как он так преуспел, но не мог позволить себе думать об этом.

Мне нужно было беспокоиться о себе и о сбое в системе. Каждый раз, когда я оказывался в комнате отдыха, эта древняя деревянная дверь становилась неприятным напоминанием о предстоящем путешествии в один конец, которое мне было уготовано.

Я полностью сконцентрировался на продажах, надрывался работая в две смены… А когда приблизился конец месяца, просмотрел цифры и не мог поверить своим глазам.

Я все еще был последним в списке.

И вот что странно: бывали дни, когда на мой номер сотрудника записывалось менее половины совершенных продаж.

Я ничего не понимал.

Ждал удобного случая, чтобы прокрасться в кабинет менеджера и самому просмотреть отснятый материал. Я бы доказал боссу, что что-то пошло не так с расчетами, что система была сломана…

И вот, наконец-то у меня появился шанс. Сначала я с триумфом наблюдал, как совершаю продажу за продажей – гораздо больше, чем оказалось зачислено на мой счет. Впервые за месяц я почувствовал облегчение. У меня были доказательства, а это чего-то да стоило.

Я переключил на трансляцию с камеры, расположенной ближе к кассам, чтобы убедиться, что коды сканируются. Просмотрел несколько успешно отсканированных кодов, потянулся, чтобы выключить запись… И тут увидел это.

Увидел его.

Кевина.

Я даже не сразу понял, пока не распознал закономерность. И даже тогда пришлось перемотать назад и посмотреть еще раз, чтобы убедиться.

В тот день это произошло почти с половиной моих продаж. Я видел, как он перехватывал клиентов до того, как они успевали оформить заказ – до того, как я продажа записывалась мне. А пока беседовал с ними, незаметно наклеивал свой  штрих-код поверх моего.

В тот вечер я столкнулся с ним лицом к лицу. Я был в ярости. Он же просто самодовольно улыбнулся и выдал фразу о том, что штрих-коды никогда не врут.

Ему было насрать, что он приговаривал кого-то другого к смертной казни.

Черт, возможно, ему это даже нравилось.

Кевин присвоил себе заслуги Джины в продажах и бог знает кого еще.

Чертов. Кевин.

В тот день, когда должны были окончательно объявить победителя, он имел наглость приклеить свой штрих-код поверх моего на особо крупной продаже, буквально только что сделанной мной. Даже не пытаясь скрыть это. Прямо у меня на глазах. Ухмыляясь.

Я подбежал к клиентам до того, как они успели выйти из магазина, и они любезно позволили мне забрать наклейку. Я сунул ее в карман, чтобы показать менеджеру.

Я собрал видео и ворвался к нему в кабинет, отказываясь уходить, пока он не посмотрит. Я пристально наблюдал за ним, лениво скользящим взглядом по экрану, но если он и был расстроен или шокирован, то никак этого не показывал.

Наконец, он поднял на меня глаза, и, увидев в них боль, я впервые почувствовал облегчение.

Пока не осознал, почему он выглядел таким несчастным. Пока он не прошептал:

– Прости, Грэм. Кто-то должен завтра получить эту награду. Это не в моей власти.

Я молча протянул ему ту чертову наклейку со штрих-кодом Кевина. Он долго изучал ее, прежде чем вернуть мне со словами:

– Почему бы тебе не придержать это?

***

За обедом я рассказала Элизе о том, что произошло, и, как бы я ни ценил ее возмущение, ощущение, что все потеряно, оно не смягчило. В основном я хотел предупредить ее, потому что не мог избавиться от дурного предчувствия, что Кевин достанет ее следующей.

Я бы солгал, если бы сказал, что не был опустошен, когда в тот вечер главный менеджер вызвал меня к себе в кабинет и сообщил, что результат объявлен. Да, я знал, что так и будет, но, думаю, такова природа человека – цепляться за отрицание и надежду до самого конца.

Целую вечность, как мне показалось, мы молча смотрели друг на друга. Розовый листок бумаги, лежащий на столе между нами, говорил сам за себя.

Наконец, мой взгляд опустился на бланк.

Он уже поставил свою подпись, но место, где должен был находиться мой штрих–код – серия вертикальных линий, приговаривающая меня к смерти – было пустым.

Я не знал, что происходит на этом этапе за закрытыми дверями. Никто из тех, кто когда-либо заполнял эту форму, не успел рассказать об этом остальным.

– Мне нужно, чтобы ты наклеил сюда штрих-код, прежде чем я отправлю форму в корпорацию, – сказал он, наконец.

Я открыл рот для последней, страстной просьбы сохранить мне жизнь, но он перебил меня, произнося каждое слово медленно и мягко.

– Я сейчас выйду из комнаты. Мне нужно, чтобы ты наклеил сюда штрих-код, прежде чем я отправлю форму в корпорацию

Он долго смотрел на меня, пока я едва заметно не кивнул в знак согласия, а потом покинул офис.

***

Документы были оформлены и на следующий день объявили сотрудника года.

Да, я правда почувствовал укол вины, когда увидел, как исчезла самодовольная улыбка, как кровь отхлынула от лица Кевина, как он в шоке уставился на протянутую руку менеджера, благодарящего его за преданность компании.

Вина никуда не делась и когда его уводили, а он все кричал и молил меня о пощаде под монотонный бубнеж главного менеджера, повторяющего одну и ту же фразу, как мантру.

Штрих-коды никогда не лгут.

Но я вспомнил Джину, подумал о бесчисленном множестве других, и к тому времени, как за мерзавцем захлопнулась дверь, чувство вины растворилось. На смену ему пришло облегчение от осознания того, что все мы в безопасности.

Ну, по крайней мере, до следующего года.

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Участок с соснами шикарная идея. Видео из чатов СНТ.

На похоронах 104-х летней бабушки нашего друга все тихо скорбели.
Скорбели неискренне, зато искренне мечтали прожить столько же.

Выступающие говорили об усопшей уже больше часа, освещая её трудовые и житейские подвиги, но добрались лишь до середины ХХ-го века.

Бабуська была, несомненно, легендарная, но, как говорится, народ устал от речей и явно мечтал быстрее отпустить её к праотцам и к праматерям.

Наш друг, внук усопшей, чувствовал себя виноватым от того, что мы испытываем такие неудобства  из-за его родственницы, поэтому постоянно тревожно поглядывал по сторонам.

- А я это, когда бабушке исполнилось 100 лет, хотел устроить ей настоящий праздник с шикарным застольем. Она очень обрадовалась и попросила пригласить на юбилей всех её одноклассников - смущаясь сообщил скорбящий внук.

Мы все удивлённо подняли брови и задали немой вопрос:
- И?!

Внук тяжело вздохнул, перевёл взгляд на гроб и грустно сказал:
- Никто не пришёл. Расстроилась она тогда сильно и вместо компота случайно почти литр араки выпила.
Ей так понравилось опьянение, что она каждый день стала требовать приносить араку. Песни пела, как напивалась. И что характерно, постоянно благодарила меня:
- Внучек! Если бы не ты, то я померла бы, не испытав удовольствие от араки! Спасибо тебе! Налей-ка...

- А от чего она умерла? - спросил я.

Внук снова тяжело вздохнул, шмыгнул носом и, еле сдерживаясь, сдавленно сказал:
- Напилась араки и на турник запрыгнула. Один оборот смогла сделать, а на втором пальцы соскользнули. Упала с турника. Насмерть...

Мы закрыли лица ладонями и со слезами на глазах, ритмично вздрагивая, молча смеялись.
А стоявшие рядом бабушки, аккуратно протирая кончиком головного платка уголки глаз, смотрели на нас и в душе мечтали, чтобы и их, когда придёт время, так же горько оплакивали внуки...

Автор - Алан Мун

У меня в институте было так. Был жесткий препод, вообще который всех гонял, прям жесткач. Перед экзаменом говорит, в принципе все кто был на моих лекциях на всех, сразу можете давать зачетки, простое конспектирование тоже кое что заносит в мозги, так что если нужна тройка автоматом - вэлкам. Кто хочет больше - милости прошу на полноценный экзамен. Все группа с воплями понеслась к нему с зачетками. На экзамен из 20 с лишним человек пошел я и еще один маньяк. Зубрили всю ночь, все дела... Утром зашли на экзамен, потряхивает, но бодримся. Посмотрел он на 2х отчаянных, и говорит, ну гусары, за смелость. Берет зачетки, ставит 5ки, гуляйте говорит парни, дело молодое, а смелость, это многого стоит. Сколько лет прошло, а помню.

Чувак, как я тебя понимаю. Эти иниациативные кретины готовы испоганить все к чему притронутся. Я конечно не так эпично встрял, но пару раз было дело.

1.Захотелось мне по пути домой курицу гриль, так что бы в лаваше. Причем по пути с работы у меня есть пара точек где ее делают, как раз на таком расстоянии что сок курицы успеет впитаться в лаваш, до моего прихода домой, а курица еще не остынет. Идеально.

Подхожу к прилавку, говорю "дайте мне целую курицу и заверните ее в лаваш, резать не надо".

Отвлекся на звонок. Буквально пол минуты. Поворачиваю голову и наблюдаю картину. Это чудо горное раскромсало курицу пополам, и нашпиговывает ее капустой, картошкой фри, овощами всякими и стоит обмазывает ее каким дерьмом с помидорами. Я у прилавка один, ну думаю может он кому-то, ранее подошедшему готовит месиво несъедобное. Стою втыкаю как он профессионально уничтожает курицу, потом эту свиную жратву заворачивает в лаваш, обматывает фольгой, так что из фольги со всех сторон жижа льется, засовывает в пакет и мне протягивает. Самый смак для меня был, в ебанных перемолотых томатах измазанных по самой курице, ненавижу курицу с томатами, отвратительно.

Далее диалог.Я - я,чурка - ч:

Я-Это что?

Ч- ваша курица

Я-Я что просил? Курицу в лаваше, а ты мне что сделал?

Ч-Курицу в лаваше, у нас так все покупают.

Я тут по витрине глазами пробегаюсь, а там фото шаурмы, пирожков и курица, целая, блять, лежит на лаваше.

Я-Я не заказывал у тебя шаурму с костями, а просто курицу, вот и заверни мне курицу в лаваш.

Ч-А эту я куда дену?

Я-Ну у тебя же так покупают, вот и продай следущему.

Просто ухожу под его крики два метра и покупаю у соседей. Сосед ржет. Говорит не первый раз этого чурку нахер послали с его фантазией. Больше я там естественно ни хрена не покупал.

2.Второй случай был не менее удивительным для меня.

Сели компанией в Якитории, это, если кто не знает, псевдо-японская кухня, где работают любые ускоглазые жители снг, под видом японцев, и ни одного японца.

Так вот, пьем пиво, ждем еду. Думаю что заказать из выпивки кроме пива, надоело как то. Думаю маргарита отличный вариант, не сладкая, холодная, летом самое то. Смотрю в меню, а там классическая маргарита, текила, сок лайма и ликер. На фото классическая маргарита, колотый лед, подзапотевший бокал, солевая каемка. Все как надо. Говорю официантке принести мне маргариту. Приносит, не успевает она отойти, я глотаю и просто мне рот обволакивает сладкой жижей. Мало того что бармен еблан ее в блендере со льдом взбил, так он туда сиропа сахарного нахреначил, как будто мою жопу слепить хотел навсегда. Я торможу девушку и говорю(Я-я, официант-о):

Я-Заказал маргариту, а вы мне принесли муть сладкую.

О(даже с какой-то гордостью)-Это маргарита, у нас бармен всегда так делает, всем нравится.

Я-Так может ваш бармен будет делать не на свое усмотрение, а делать как у него в меню написано? Переделывайте.

О-Я за бармена не отвечаю.

Я-Ок, зовите администратора.

5 минут и у меня на столе стояла настоящая маргарита, а не переслащеная-блендерная жижа для малолеток, которым он ее готовил. Чаевых ни кто не получил, бармен и официантка получили пизды от администратора и надеюсь что их штрафанули. Два инициативных долбоеба, один творит дичь за барной стойкой, а вторая не вкурсе как должны выглядеть блюда, которые она подает, зато с умнымной рожей говорит что так и надо.

О, да... Воспоминание разблокировано(с) и подержите моё пиво(с) ))

Иду на рынок за целым куском мяса. Целым, что важно, чем крупнее, тем лучше. Там хитрый рецепт был с хитрой схемой раскройки этого мяса, фаршировке и дальнейшему запеканию.

А на рынке... А на рынке, как обычно - не наебал покупателя, день прошел зря. Кусок жира подвернуть внутрь, и толкнуть как филей - норм. При разделке оставить мосел, и замотать его обрывками мяса - тоже норм. Трогать руками - нельзя, не дают.

И стоит такая бабища фундаментальная, подходи -налетай, только у нас отборное мясо, никаких костей, никаких, вот, смотри: хватает нож, подубитый жизнью до состояния шила, и в мясо так, под разными углами - тык! тык! тык! тык!

Это раньше Юрий Косточкин был на всех голубых экранах страны. Первые строчки хит-парадов, заглавные темы к фильмам. На «Евровидение» даже звали как-то, но не срослось.

Никто не знал, в чем секрет великого певца, потому что это был самоучка с чистейшим, как хрусталь, и мощнейшим, как судоходная река, голосом, который рвал эстрадные колонки с одного «ля». От его песен и романсов рыдали глухие, влюблялись бессердечные и роняли слезы даже самые бесчувственные.

Десятилетиями его преследовали поклонники разных возрастов и достатка, мечтавшие, чтобы великий тенор взял их в ученики, но тот никого не учил, даже собственных детей.

Увы, но по закону эстрады даже самые маститые уходят в забытье с наступлением старости. Косточкину стукнуло восемьдесят. Его звезда давно сошла с небосвода славы, и мужчина забрал бы тайну голоса с собой в могилу, если бы не наткнулся однажды на Пожарова.

Юрий ковылял домой от внуков. Стояла темная безлунная ночь. До дома было меньше километра, и Косточкин решил прогуляться. Оказавшись в одной знакомой с детства подворотне, он услышал чей-то голос, незаслуженно назвавший его чепушилой.

Косточин посмотрел на тень, из которой появился огромный детина. На тупом небритом лице незнакомца невооруженным взглядом читались самые плохие намерения.

— Деньги есть? — вопрос бандита не отличался оригинальностью.

— Денег нет, — спокойно ответил старик.

— Че в пакете? — кивнул небритый.

— Торт-безе. Угощайся, я все равно эту дрянь не ем, — поморщился Косточкин и протянул пакет.

— Раз налички нет, то переводи с карты, — не успокаивался верзила и опустил руку в карман.

— Да нет у меня денег, сказал же. До пенсии еще три дня. Внуки, вон, продуктов дали, торт, вернее, — раскрыл пакет Юрий, пытаясь оправдаться, потому что чувствовал, что вот-вот по его седой голове будут стучать, как по арбузу, проверяя на зрелость.

— Звони внуку, пусть переводит, — надвигался мужчина, достав из кармана что-то блестящее.

— Слушай, погоди, — сдался Юра, поставив пакет на землю. Он поправил очки и внимательно посмотрел на обидчика. Тот хоть и выглядел устрашающе, но по сути своей был совершенно беспомощным, как оголодавший медведь, что вышел к людям на дорогу. — Есть у меня кое-что.

— Если очередное безе, то я тебе его знаешь куда затолкаю?

— Да угомонись ты, толкатель, — голос Косточкина сделался таким жестким, что мужчина растерялся и умолк. Он даже не представлял, какое трудное решение собиралась принять бывшая звезда эстрады.

— Я могу дать тебе так много денег, что ты будешь пиво вместе с пивзаводами покупать. Ну как, интересно такое предложение?

Сквозь сумрак бандит увидел, как засветились глаза у старика.

— Да че ты меня лечишь?!

— Лечить я тебя буду, это правда, но не сейчас, а когда протрезвеешь, — продолжал Юрий. — Я вылечу твой голос, твою голову и твою душу. Я научу тебя петь!

Тут бандит потерял остатки терпения и только было собирался сделать с Косточкиным то же самое, что делает стиральная машинка с бумажными деньгами, оставленными в кармане джинсов, как вдруг старик достал из-за пазухи небольшой пузырек, глотнул из него и запел.

Бугай остановился и испуганно огляделся по сторонам. Фасады домов загорались со скоростью три окна в секунду. Замолкли коты, затеявшие драку у мусорки, затихла музыка в чьей-то машине, сердце грабителя заныло есенинской тоской.

Косточкин постарел, но голос его был так же молод, силен и необуздан, как ветер. Это была баллада. Слова Юрий помнил не все и иногда просто тянул какую-то гласную, но это было так душевно, что через минуту что-то звонко ударилось об асфальт.

Косточкин взял последнюю «ля». Несмотря на поздний час, из окон вместо угроз и требований соблюдать тишину раздались аплодисменты. Грабитель сам в какой-то момент поймал себя на мысли, что неуклюже хлопает в ладоши, а его нож валяется под ногами.

— Завтра в восемь тридцать жду у себя. Будем учиться петь, — сказал старик и продиктовал адрес.

— Да я раньше обеда не встаю! — ответил ошеломленный мужчина, которого эта музыкальная атака выбила из состояния равновесия.

— Второго шанса у тебя не будет, — хмыкнул Косточкин и, забрав пакет, спокойно поковылял дальше, оставив грабителя наедине с ночью.

***

Утром в квартире Косточкина раздались домофонные трели. Через пару минут на пороге возник вчерашний бандит, который сегодня выглядел как виноватый и прилизанный пес. В глаза бросались последствия самостоятельного груминга: щеки выбриты, ногти обкусаны, голова мокрая и пахнет мылом; вместо спортивного костюма — брюки и рубашка без трех пуговиц. Если бы не перегар, можно было бы решить, что пришел свататься.

— Опоздал, — не ответив на рукопожатие, Юрий пошел в комнату, и гость проследовал за ним.

— Рубаху чистую искал, — оправдывался мужчина.

— Меня не волнует. Иди в ванную, бери ведро, тряпку и начинай мыть пол.

— В смысле? Ты че, дед, берега попутал? — набычился гость.

— Пошел вон тогда! Не хочешь слушаться, катись. У меня тут камера, если что, — показал Косточкин на автоматический освежитель воздуха под потолком.

— А как же пение? — справился со злобой гость.

— Пение должно идти изнутри. Чистый голос не может рождаться в грязной голове, квартире, в грязном рту. Так что освобождай мысли, мой пол, и ждем, пока перегар выветрится.

Мужчина виновато опустил голову и направился в ванную. Юрий улыбнулся. Этот гоповатый мустанг все же поддавался усмирению, а значит, всё получится.

— Как зовут-то тебя?

— Вася Пожаров, — раздался грустный голос из ванной, заглушаемый напором воды.

— А меня Юрий Косточкин, для тебя Юрий Саныч.

Пока Пожаров мыл полы, Косточкин сел за пианино и начал выбивать из ученика перегар при помощи старой бригады: Моцарта, Балакирева и Шопена.

Вася страдал. Голова его гудела, к горлу подступала тошнота, но хозяин не прекращал играть, даже когда Пожаров его умолял. Через два часа полы засияли, и Юрий Саныч принес ученику таблетку аспирина и стакан воды.

— А теперь будем петь? — жалобно спросил Пожаров.

— Теперь поговорим, это важно, — ответил Косточкин и начал расспрашивать Васю про его жизнь.

Поначалу гость неохотно рассказывал о себе. Все его истории были короткими и состояли из фраз: «Да там, короче», «Что-то в этом роде» и «Как-то так». Но чем больше Юрий просил его углубиться в свои воспоминания, тем складнее и насыщеннее становилась речь. Пожаров рассказывал про трудное детство, про родителей, про погибшего брата, про свою первую любовь, про то, как друзья в школе учили курить и подставили его перед завучем, про армию. Его язык и горло все больше размягчались, голова прояснялась, уходила зажатость; в речи появлялись примитивные эпитеты, из глаз текли слезы.

— Отлично, просто отлично, — восхитился Косточкин, заметив, как его гость расчувствовался и полностью расслабился. — А теперь попробуй спеть это, — он протянул Пожарову лист с текстом какой-то детской песенки.

— Что это за х?..

— Тихо! Не теряй своего состояния, просто пой как получится.

Юрий сел за пианино и начал играть. Пожаров открыл рот и смущенно пропел. Мужчина стеснялся, и голос его сильно дрожал и ломался.

— Чуть не забыл самое главное, прости. Никогда никого не учил.

Косточкин встал из-за пианино и ушел на кухню, а вернулся со стопкой, в которой плескалась мутная жидкость.

— Это что? — спросил Вася.

— Этой мой секрет. А теперь и твой тоже. Так что держи язык за зубами, ― строго сказал Косточкин.

Вася кивнул и профессионально осушил рюмку. По горлу растеклось что-то мерзко-сладковатое.

— Препарат не будет работать, если его не запустить. Нужно снова вспомнить всё, о чем мы говорили, вывернуть душу наизнанку. Думай о том, что ты мне рассказывал: о брате, о том, как вас гонял отец, о Юльке из восьмого «Б»; думай о первой дискотеке и о стихах, которые ты писал втайне от друзей… — скомандовал Косточкин и вернулся за инструмент.

Образы сами замелькали в голове Пожарова. Странное зелье придавало сил и уверенности, приятно стекая по пищеводу. Голос вырвался из Васи, как вода из пожарного шланга.

— Хорошо, хорошо, давай еще! — подбадривал Косточкин, и Вася давал.

***

— Ну как себя чувствуешь? — спросил Косточкин после первого занятия.

— Просто ох… отлично! — резко поправил себя Пожаров. — Ваше снадобье — просто бомба!

— А то, — подмигнул Юрий, и они распрощались.

Мужчины теперь встречались два раза в неделю. Начинали с уборки, потом разговаривали, потом принимали по тридцать граммов снадобья и пели. Пели до самой ночи.

Каждый раз Юрий Саныч становился все более требовательным. Он просил являться в глаженом. «Когда гладишь одежду — гладишь свою душу», — говорил он. За сквернословие давал пощечину и требовал подбирать звучные и певучие синонимы, заставлял учить ноты. Но больше всего он настаивал на том, чтобы человек перед началом практических занятий проникал в собственную душу и искал в ней то, что и называется голосом, потому что без этого чудо-препарат не давал эффекта. «Голос — это не навык и не умение правильно дышать или открывать рот. Прежде всего — это твое сердце, боль, радость, это твои переживания. Они делают тебя сильным! Нужно расслабиться и стать собой. Расскажи миру о своей душе, открой ее», — требовал Юрий Саныч, протягивая рюмку.

***

— Васян, ты че-то совсем братанов забыл, — предъявили как-то Пожарову старые друзья. — Пропадаешь где-то, не звонишь, не пишешь.

— Да я там, это… — оправдывался Вася.

— В субботу у Толяна днюха, давай, подтягивайся в караоке. Выпьем, закусим, споем нашу!

У Пожарова как раз было занятие в это время, но Косточкин дал добро.

— Сходи, тебе пора на сцену, — сказал по телефону Юрий и откашлялся.

— Всё нормально, Юрий Саныч?

— Всё хорошо. Ступай. Только не забудь заскочить ко мне за препаратом.

На день рождения Толяна братва забронировала целый зал в караоке. Ну как забронировала… С ними просто никто не хотел рядом находиться.

— Васян, ну ты пижон, конечно, — подначивали друзья Пожарова, когда тот появился в пиджаке и со стильной прической.

Принесли выпивку, потекли разговоры; колонки страдали от лиричного рева именинника. Васе было некомфортно и плохо, он чувствовал себя палтусом в гороховом супе.

— Слышь, дружбан, пойдем споем? — предложил Пожарову разомлевший друг, с которым они когда-то отнимали деньги у лохов.

— Может, ну его? — мялся Вася.

— Пошли, говорю! — товарищ схватил здоровенного Пожарова за шкирку и выволок на сцену.

Зазвучал проигрыш, на экране начался отсчет. Пожаров жутко страдал, но это-то ему и было нужно. Уроки Косточкина не прошли даром. Он достал флягу, глотнул, вытер губы рукавом и за пару секунд переработал все страдания внутри себя. Он вспомнил, как плохо ему было с этими людьми, как жизнь постоянно мяла ему бока, как все пошло по наклонной из-за этой компании и… запел. Это был фальстарт, но никто не заметил. Друг Пожарова так и не открыл рот, потому что был поражен в самое сердце.

Вася пел про ушаночку, про сибирский холодок, про колесики, но, несмотря на текст и репертуар, каждый, кто слышал его в этот момент, включая егосамого, почему-то представлял разное. Кто-то думал о любви, кто-то — о своих детях, третьи тосковали по морю. Какая-то бодрая тоска прокатилась волной по залу, отрезвила, а потом сразу же опьянила всех присутствующих. Рыдали все, даже диджей, который терпеть не мог свою работу, а от подобных песен чувствовал несварение.

Пожарову аплодировали, его просили спеть еще, кормили и наливали, но он отказывался от всего, кроме песен. Ему и самому хотелось петь еще.

Жанры были не важны. Вася пел всё, что знал. Слух работал идеально, голос струился, как весенний ручеек. Пожаров был счастлив. За вечер он высосал всю флягу до дна.

***

— Это хорошо, — сказал Косточкин, когда Вася показал ему видео из караоке, — но ты только в начале пути. Главное — не бросать занятия.

— А вы научите меня готовить ваше зелье?

— Прости, дружок, но эта тайна уйдет со мной в могилу. Но не переживай, я о тебе позабочусь.

Вася расстроенно кивнул, и они продолжили.

***

Вскоре Пожарова стали звать петь на свадьбах и юбилеях, на торжественных вечерах. Его часто приглашали выступить в караоке, и Вася никому не отказывал. Популярность певца росла со скоростью инфляции в Аргентине. Появились спонсоры, Пожарову дарили стихи знаменитые певцы, кредитная карта впервые показывала плюс. Правда, на пиво деньги Вася больше не тратил ― он вообще перестал пить.

Всё было хорошо, кроме того факта, что Косточкин начал сдавать позиции. Старость и болезни брали свое. Пожаров переживал, очень сильно переживал, потому что Юрий Саныч стал для него вторым отцом, только нормальным, а не тем, который сыплет угрозами, бьет и разбавляет чай портвейном. А еще он боялся, что человек уйдет и оставит его без эликсира, поэтому часто поднимал эту тему, но ответ всегда был один: «Нет».

Начались хит-парады, радио, фестивали. Пожаров взлетал стремительно, как фейерверк, готовясь взорвать небо со звездами.

А потом Косточкин умер. Его смерть была такой же ожидаемой и такой же внезапной, как любая другая. Пожаров никак не мог поверить в случившееся. Вся его жизнь буквально рушилась и рассыпалась, как дешевая китайская игрушка в руках ребенка. Конечно, он сам организовал похороны. Дети и внуки, которым певец оставил всё свое наследство, неохотно принимали участие в подготовке церемонии. Васю родственники Юрия Саныча ненавидели всей душой, а самого Косточкина всегда воспринимали исключительно как источник дохода, особенно когда мать Юриных детей забрала их к своему новому мужу. Но певец тогда никого не бросил и продолжал помогать помимо алиментов.

Уже после смерти учителя Пожаров получил письмо.

«Я сделал хорошее дело ― дал тебе шанс, а ты сделал правильный выбор и воспользовался им. Я горжусь тобой. Мой уход — это мой подарок тебе, сынок. Память о нашей дружбе должна стать для тебя главным толчком в карьере. Помни всё, о чем мы говорили, помни о том, кто ты и какой прошел путь, помни о душе. Я оставил тебе канистру с эликсиром, она у моего соседа. Пей с умом и тебе хватит до конца дней».

Вася смахнул слезы, убрал конверт и отправился к соседу Юрия Саныча. Он продолжил следовать заветам Косточкина и очень скоро превзошел учителя. Он пел так, как не пел никто до него, и достиг таких высот, что Косточкину и не снились. Мировые турне, концерты с легендарными группами, премии. Вася пронес через всю жизнь боль и память о своем друге и наставнике, но сам так и не стал ни для кого учителем, потому что так и не узнал секрет зелья. Пока однажды, когда он сильно простудился, жена не дала ему какое-то лекарство от горла.

— Ты где это взяла? — набросился постаревший Пожаров на супругу.

— В аптеке, а что? — испуганно отшатнулась она.

— В аптеке? Да это же зелье для голоса! Откуда оно у них?

— Вася, это солодка обычная! Ты о чем вообще? — нервно хихикнула супруга.

— Солодка? — в глазах у Пожарова потемнело, и он рухнул на диван.

Получается, все это время никакого зелья не было. Работало только то, о чем говорил Косточкин. Голос — это душа человека. Его боль и переживания. Его прошлое и настоящее. Мужчина улыбнулся и снова мысленно поблагодарил учителя.

***

Когда Пожарову стукнуло восемьдесят, он приехал отметить юбилей в родной город. Прогуливаясь ночью после встречи со старыми друзьями и знакомыми, он свернул в подворотню, где из тени раздался чей-то незнакомый голос.

— Деньги есть?

— Нет, — улыбнулся Пожаров. — Но есть кое-что другое.

Александр Райн

Друзья, не забывайте подписываться на мой тг канал https://t.me/RaynAlexandr